Литобоз
Ведущий — Владимир Коркунов
МОНОЛОГ О ВЕЧНОМ
МОНОЛОГ О ВЕЧНОМ
Подборка Джулии Демидовой «Оставайся моей тоской» («Зинзивер», № 3 / 2015) — вторая, опубликованная в «Зинзивере». Но первая, в которой она, в прошлом москвичка, представляет город на Неве. Хотя ее поэзия мне всегда казалась питерской — отдающей туманами и моросью непрекращающегося дождя, где сливаются в единое целое русское духовное начало и европейская традиция жизни.
Стихи Джулии — непрерывный монолог, не рассчитанный на слушателя (во всяком случае, это не главное), это самопсихотерапия, дерзновенная попытка понять себя. Очевидна и стилевая перекличка с Мариной Цветаевой — потому, видимо, достаточно часты соответствующие цитаты-эпиграфы:
Стихи Джулии — непрерывный монолог, не рассчитанный на слушателя (во всяком случае, это не главное), это самопсихотерапия, дерзновенная попытка понять себя. Очевидна и стилевая перекличка с Мариной Цветаевой — потому, видимо, достаточно часты соответствующие цитаты-эпиграфы:
* * *
Жнец — милосерден: сожнет и свяжет,
Поле опять прорастет травой…
М. Цветаева
Поле опять прорастет травой…
М. Цветаева
Вызрело, вымокло кровью раскрытых предсердий:
я ряд продолжаю, только-то и всего.
На перекрестье дорог — Возница, будь милосердней
и кратким путем довези до Царствия Твоего.
Или другой покажи — по осоке и щебню,
так, как сейчас, с перекрестья дорог, преклоняясь, иду.
Зерна горчичные! — веруй: я спею и крепну,
чтобы занять свое место
в ряду.
я ряд продолжаю, только-то и всего.
На перекрестье дорог — Возница, будь милосердней
и кратким путем довези до Царствия Твоего.
Или другой покажи — по осоке и щебню,
так, как сейчас, с перекрестья дорог, преклоняясь, иду.
Зерна горчичные! — веруй: я спею и крепну,
чтобы занять свое место
в ряду.
МЕЖДУ ТВЕРЬЮ И ЛЮБОВЬЮ
Анна Сургур — тоже не исконно санкт-петербургский автор, она переехала в северную столицу из Твери, которая, как известно: «в Москву дверь». В случае Анны зов сердца направил в противоположную сторону — в сплетения поражающей воображение архитектуры, ореола поэтических эманаций, объятий мужа, наконец.
Подборка «Научилась в осени жить» («Зинзивер», № 3 / 2015) не вполне характерна для автора. Историк по образованию, Анна вплетает в повествование много конкретно-географических особенностей.
Когда-то, работая над вступлением к дебютной книге Анны Сургур «Четырехлистник», я обратил внимание на наивное в смысле литературной изощренности, но искреннее стихотворение, разграничивающее ее тверское и питерское бытие:
Подборка «Научилась в осени жить» («Зинзивер», № 3 / 2015) не вполне характерна для автора. Историк по образованию, Анна вплетает в повествование много конкретно-географических особенностей.
Когда-то, работая над вступлением к дебютной книге Анны Сургур «Четырехлистник», я обратил внимание на наивное в смысле литературной изощренности, но искреннее стихотворение, разграничивающее ее тверское и питерское бытие:
«Отнял у меня город.
Все, он теперь ревнует.
Взгляд. Равнодушье. Холод.
Лед вместо губ целую.
Мост. Берега четки.
Бетонное коромысло.
Маленькая девчонка.
Все, он теперь ревнует.
Взгляд. Равнодушье. Холод.
Лед вместо губ целую.
Мост. Берега четки.
Бетонное коромысло.
Маленькая девчонка.
В этом стихотворении, после более четверти века жизни в Твери, звучит то, что потерялось в повседневности, было обыденным и не таким-то дорогим. Но все обостряется, когда подходишь в некой точке. То ли — невозвращения. То ли — взросления. Что, в принципе, одно и то же.
Это признание в любви, помноженное на расставание с детством и с этой самой любовью».
Сегодня ее стихи выглядят более отстраненно и филологически обточенно:
Это признание в любви, помноженное на расставание с детством и с этой самой любовью».
Сегодня ее стихи выглядят более отстраненно и филологически обточенно:
Город, словно готов шагнуть
Прямо в воду. И не дышать.
Камень-гром и Невы хомут.
Эх, пропащая ты душа….
Прямо в воду. И не дышать.
Камень-гром и Невы хомут.
Эх, пропащая ты душа….
Оттого ли, что взрослая жизнь душит детские эмоции и разрыв происходит уже не с жизнью «до» (да и всем в совокупности), а где-то на подсознательном уровне, на подкорке — и скрыт даже от всепроникающего любопытства?