Издательство не указано; мы видим только, что издана книга при финансовой поддержке «ЮниКредит Банк».
Что это — филологическая проза? Собрание статей (эссе, очерков, интервью) или, как вопрошает сам автор — «журналистика, осложненная комплексом писательства»? Книга, как сказано во вступительном слове, «о времени, о нашей культуре, …об уходящей (и уже ушедшей) натуре, которую не сохраняет ни газетная страница, ни радиопередача, ни телепрограмма». Однако Юрий Крохин опроверг сам себя: он сумел сберечь самое ценное из своих «страниц», собрать их воедино и подготовить к изданию. Это интервью с известными людьми (среди них Игорь Виноградов, Фазиль Искандер, Лев Разгон, Иннокентий Смоктуновский, Михаил Ульянов, Михаил Козаков, Алла Демидова, Юрий Любимов…) и размышления — в основном, на литературные темы, — опубликованные в разное время в «Русской мысли», в «Московской правде», в журналах «Телерадиоэфир», «Наша улица» и других изданиях. И все-таки: можно ли их назвать критическими либо литературоведческими зарисовками? Пожалуй, это скорее живые отклики вдумчивого читателя по горячим следам.
Отсюда происходят как достоинства письма Крохина, так и недостатки. К первым я отношу динамичность, непосредственность, пристрастность (автор не гнушается и резкостями в адрес своих «героев»); говорить же о последних лучше, обратясь к конкретным примерам. Ведя речь о «Московской саге» Василия Аксенова, Крохин приводит слова своего знакомца-писателя: «Это же просто скверно написано», однако сам его мысль не развивает — вместо чего вспоминает о рецензии П. Басинского и старается ответить за него на вопрос: о чем написал Аксенов? Притом не касаясь ни языка, ни стиля произведения.
Ведя разговор об Аксенове уже по другому поводу, Крохин вновь вспоминает о «Саге» — тогда-то и называет ее форму «невыразительной», сюжет «вязнущим» (а заодно достается и роману «Остров Крым» как «холодно-головному», «схематичному», «малоубедительному произведению», с чем мне трудно не согласиться). Однако продолжая аксеновскую тему «Коллегами» и «Звездным билетом», он снова увлекается… пересказом содержания.
Дальше ситуация вроде бы исправляется. Автор находит достойные слова в адрес Георгия Владимова; сквозь старания осмыслить сюжет романа «Генерал и его армия» пробивается восхищение «художественной чуткостью», умением передать «ужас и нелепость происходящего» через сознание персонажей. Представляя книгу Льва Разгона «Плен в своем отечестве», называет ее «композицией социально-психологических этюдов». Разбирая роман Феликса Светова «Отверзи ми двери», обращает внимание на соотношение сюжета и исполнения. На произведениях же Александра Солженицына, Виктора Некрасова, Владимира Максимова и других писателей критический настрой у Крохина вновь ослабевает.
Вторая часть книги — о поэзии. Автор начинает с того, что словосочетание «советская поэзия» абсурдно: мол, разве можно назвать советскими Блока, Гумилёва или Ахматову? Но ведь никто и не называет их таковыми. Скорее, следовало бы поставить вопрос не о «советской поэзии», а о «советской стилистике» (призвав на помощь, например, упоминаемого в книге Семёна Липкина, который «советскими стилистами» называл тех, кто строку мог зарифмовать случайным словом или в угоду двум удачным строчкам подрифмовывать к ним две совершенно пустые; к слову сказать, неточные рифмы Липкин называл «комсомольскими», гладкие или слишком красноречивые — адвокатскими).
Но как бы то ни было — помещать в один ряд с Грибачевым и Софроновым Луговского и Симонова — это, пожалуй, перебор; а у Межирова замечательных стихотворений множество — не только цитируемое «Артиллерия бьет по своим». Отзываясь пренебрежительно о Вознесенском и Евтушенко, Крохин пишет: «Тогда, в конце 50-х — начале 60-х, поэзия оказалась как нельзя более необходима людям», и не принимает во внимание, что в ранних стихах и у одного, и у другого поэта как раз и были «искренние, неказенные слова», которых так «жаждала» молодежь (взять хотя бы прекрасный евтушенковский сборник «Взмах руки» 1962 года).
Пожалуй, наиболее проникновенные страницы второй части книги посвящены стихам и деталям биографии Иосифа Бродского, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Натальи Горбаневской, Леонида Губанова, Нины Красновой, малоизвестной Надежды Солнцевой и — воспоминаниям Сергея Мнацаканяна. С последним автора долгие годы связывают теплые отношения, что, по-видимому, и повлияло на добрый тон статьи, — тем более что и на самом деле книгу поэта Мнацаканяна «Ретроман, или Роман-ретро» «отличает удивительная доброжелательность: в текстах не сквозит ни малейшей зависти по отношению к более удачливым коллегам, никаких интонаций превосходства или снисходительности к неудачникам».
В книге — еще две части. Название третьей — «Любовь моя — радио» (беседы с актерами, чтецами) — полностью говорит за себя; автор много лет работал корреспондентом «Российской газеты» в отделе «Говорит и показывает Россия». Ему посчастливилось: он имел возможность часами наблюдать выступления в студии известных артистов. Во второй половине книги Юрий Крохин находится со своими персонажами на одной волне; здесь не найти и тени критики — только «радостное волнение, словно от прикосновения к чуду». Сколько, например, трепетных слов о Смоктуновском! И неожиданное признание артиста в его родственном отношении к Мусоргскому, в созвучии судеб: «Мне ведь тоже долгое время ужасно не везло; не было, наверное, театра, которому я не предлагал бы свои услуги, а меня отвергали, иногда и не слишком церемонясь».
Четвертая часть — «Лики нашей культуры» — чуткие зарисовки о художниках, режиссерах, музыкантах и об архитектурном облике Москвы. И здесь много неожиданного. Например, история написанного по памяти портрета Фиделя Кастро, принесшего художнику Эдуарду Дробицкому, участнику скандальных выставок, в том числе так называемой «бульдозерной», большие деньги: «Написал портрет — три на пять метров. Причем таким способом, что никто допереть не мог. Отец изобрел еще до войны. Берется газовая сажа, которую надо разводить… мочой. В воде она не растворяется. Сшил четыре простыни, разбодяжил сажу… Никто не верил, что это я написал портрет».
На многое касательно нового московского строительства проливают свет беседы Юрия Крохина с архитекторами, искусствоведами. Вот фрагмент одной из них: «Теоретически любой гражданин, имеющий достаточно денег, может приобрести участок земли в Москве и строить, что ему заблагорассудится. На практике все обстоит иначе. Площади под постройку выставляются на конкурс, и выигрывают те инвесторы, которые сулят наиболее выгодные городу варианты. Фокус инвестиционного контракта заключается в том, что объект должен быть построен в два-три года, иначе инвестор теряет право на землю». Речь заходит и о печальном: о том, что нынешняя архитектура не в состоянии создать в городе улицу, площадь, — зодчие даже такой задачи перед собой не ставят. И — вечный вопрос: уничтожение памятников старины…
Юрий Крохин — человек разносторонних интересов. Закрывая последнюю страницу книги, я все же склоняюсь к тому, что, пожалуй, особое пристрастие автор испытывает его к литературе — к прозе и поэзии. И если иные его суждения могут казаться излишне суровыми либо излишне хвалебными — вспомним, что книга называется «С оттенком высшего значения». А название обязывает.