Эльвира Частикова — известная поэтесса, живущая в Обнинске и Боровске, автор многих книг стихов.
Сегодня с ней беседует поэт и журналист, наш постоянный автор из Братска (Иркутская область) Владимир Монахов.
Диалог двух самобытных авторов касается многих вопросов современного литературного процесса.
— Современные поэты — это своеобразная замкнутая каста, которой каким-то чудом удается обходиться без читателей. Готов поспорить, что сегодняшние читатели Эльвиры Частиковой — это зачастую другие поэты, а если это читатель в чистом виде, то, как только мы его тщательно поскребем, обязательно обнаружим скрытое тщеславие несостоявшегося поэта. В связи с этим хотелось бы услышать, каких поэтов читаете вы и кого вы готовы открыть для других.

— В 60-е годы я открыла для себя Инну Лиснянскую, Юнну Мориц, кто-то лишь теперь. Активно слежу за творчеством Светланы Кековой, Инны Кабыш… Сегодня восхищаюсь романом Игоря Ефимова "Неверная", стихами Юрия Ряшенцева, Александра Кушнера, Геннадия Русакова, Юрия Беликова, Константина Кедрова… Современную жизнь сопровождает много хороших книг, таланты в нашей стране не переводятся.

— В общепризнанном понимании вы традиционный поэт, но встречаются среди ваших ритмов и рифм вкрапления верлибров и хайку. Современная поэзия разнообразна по форме и содержанию. Как вы относитесь к этому "разнообразию" и насколько готовы поддерживать собственный разлив экспериментов?

— Своим творчеством я никого не готова поддерживать, ибо самовыражаюсь своим способом — ничего более. Хочу — пишу верлибр, хочу — рифмую или перехожу на прозу, как слышу подсказку Всевышнего (кого же еще?!). Мне неважно, в чьих это традициях, лишь бы не противоречило душе моей. Самое интересное сегодня и всегда — когда пишется, замыслы теснят друг друга, просятся на бумагу и ничего этому не мешает! Потом всякие творческие конкурсы, в результате которых обнаруживаешь себя замеченной и опубликованной где-нибудь в Сибири ("День и Ночь", "Город гротеска"), в Канаде ("Форум"), в США ("Флорида", "Всемирный день поэзии"). Не хочу продолжать перечисление, т.к. это побуждает назвать и те издания, в которых меня нет, а их столько! Впрочем, это стимулирует и рисует небывалые перспективы, не правда ли?

— Может быть. Тем не менее, в своем творчестве вы постоянно возвращаетесь к Пушкину и напоминаете читателю о любви к нему. Не устала ли ваша муза нести на себе "гиганта поэтической мысли"? У меня даже есть ощущение, что современная поэзия набила оскомину от юбилейных банальностей. Мне кажется, пора крикнуть: "Не трожьте Пушкина руками!" .

— Любовь к Пушкину равна моей боли, ощущаемой мною с той ранней поры, когда я узнала это имя. Никак не могу остыть к нему, и что вдохновляет меня — точно не отвечу… Не юбилеи, конечно, а сам единственный и неповторимый.

— Когда-то Москва была центром русской поэзии: в ней "царили" толстые журналы, в ней раздавались престижные премии. Журналы и премии остались, но есть ощущение, что провинция больше не ориентируется на столицу, а задает свой поэтический тон в литературном процессе России. Как вам видится этот процесс из глубинки?

— Я вижу сплошные "междусобойчики" — особенно по толстым журналам, по главным литературным премиям. Но не скажу, что премируют недостойных, скорее — наоборот, но явно о д н о г о круга. А остальные разобщены.

— Вы пережили успехи в карьере поэта: премия имени Марины Цветаевой, переиздание вашей совместной с Валерием Прокошиным книги стихов "Новая Сказка о рыбаке и рыбке", постоянные публикации в журналах от Москвы до Нью-Йорка. Но премия мизерна, тиражи книг и журналов маленькие. Мне представляется, что подлинная литература развивается не вширь, а внутрь себя. Так что же тогда успех для современного поэта — известность в узком кругу посвященных, слава среди издателей, популярность не дальше родного города? Как-то все это выглядит по-карликовски скудно! Разве это может удовлетворить тщеславие поэта?

— Да, все по-карликовски скудно, поэтому и не стоит говорить о популярности. Кое-какие успехи считаю просто хорошими отметками, как в школе, заслуженными за достойно выполненные уроки, которые я задала сама себе. Известность в масштабах своей области говорит об ограниченной конкуренции. Но это не изводит, а ориентирует: есть перспективы на расширении территорий… Удовлетворенное тщеславие — это смерть.

— Прозвучавшее в ХХ веке "Поэт в России больше, чем поэт" сегодня выглядит не оправдавшим себя пророчеством, но все же сегодня для вас быть поэтом — это…

— Формула Евгения Евтушенко не устарела и ныне. Вот и вы ее приводите. Когда поэта было некем заменить, он заменил собою всех. Сейчас у него есть помощники, среди которых он почти затерялся (от чего-то или кого-то одного легко устать), но не навсегда, уверяю вас. А вот сама себя я поэтом назвать не смею, это дело читателей, почитателей и… времени. Погодим пока с этим.

— Вы пишете в одном из стихотворений: "Не спрашивай меня, куда иду". Но в этом веке у вас сложилась довольно-таки уникальная ситуация. Вы прижились и телом, и душой, и стихами на два города: Боровск — Обнинск. Старинный Боровск питает ваши новые чувства, и молодой город атомщиков не забывается. Мне кажется, в этом есть какой-то ваш поэтический рифменный шаг (нынешние говорят — перформанс) — жить на два города. А вы как это оцениваете внутри себя?

— Представьте себе, что я умудряюсь принадлежать сразу двум городам, благо, что между ними всего 16 километров — на самолете они преодолеваются за секунды. Но я, чтобы поразмышлять о жизни, езжу лишь на автобусах и маршрутках. Обнинск — лучший город на земле, а Боровск — возвращение в далекое прошлое, скорее дачно-садовый вариант, чем иной. В Обнинске я живу, тут мой многолетний дом, близкие и друзья вокруг — достаточно накопилось за 40 лет проживания, даже родные могилы… Боровск же возник только в 2002 году, ему меня не перетянуть вовеки. Я езжу сюда лишь потому, что меня ждет муж, променявший Москву на Боровск. Весь этот территориальный драматизм довольно сложно объяснить кратко.
Мой Владимир — художник, он разрисовал Боровск, вынес прямо на стены его историю, взбудоражил этим весь русский мир, попал во все главные телепрограммы, на страницы наших и зарубежных газет и журналов и т.д. С одной стороны — признание, с другой — суета сует, мешающая жить и работать. Масштаб его личности для Боровска великоват, чего ему и не прощают местные персонажи. Мне видеть это просто больно. Я, находясь в Боровске, стихов не пишу, зато рисую, потому как это город художников. Даже выставлялась в галерее и кое-что из своих работ продала — по просьбе… А со словом я работаю в Обнинске, кроме стихов слагается и проза, с композиторами рождаются песни, выходят диски, проходят творческие вечера — все нормально. Конечно, жить на два города трудно, но облегченного варианта пока нет. Утешаюсь, что супруги порой живут и на две страны. А что же, ХХІ век на дворе, перемещаться стало проще!

— Есть вопрос, который вы как поэт постоянно сами себе задаете и ищете на него единственно правильный ответ?

— Я задаю себе извечный, сформулированный Пушкиным вопрос: "Жизнь, зачем ты мне дана?" Поскольку на него никогда нет ответа, он актуален всегда: и вчера, и сегодня, и завтра. Более того, он побуждает меня и к более мелким вопросам, напоминающим солнечные лучи. Не это ли держит в творческом тонусе и позволяет выяснять хоть какие-то отношения с миром?