Литературовед? Несомненно. И редкостно талантливый, парадоксальный. Критик? Конечно. И острополемичный, боевитый. Историк литературы? Да. И поразительно эрудированный. Мыслитель? А как же! Вспомним хотя бы его газетные колонки под рубрикой "Стародум" и статьи в "толстых" журналах.
Но прежде всего Станислав Рассадин – писатель. И уникальный – писатель о писателях и литературе. Главные герои его эссе, документально-художественных исследований и книг – писатели и даже литературные герои. А что, разве писатели – не живые/жившие люди, причём люди интересные, яркие, вступающие в сложные отношения с временем, обществом и государством? А "удавшиеся" литературные герои? Разве они не стали частью нашего сознания и чем-то всерьёз отличаются от исторических персонажей (ну, может быть, только контрастностью – причём в их пользу)?
И тут вспоминаются Юрий Тынянов, Иннокентий Анненский и Владислав Ходасевич (особенно "Кюхля" и "Смерть Вазир-Мухтара" Тынянова, "Книги отражений" Анненского, "Державин" и "Некрополь" Ходасевича). Рассадин, безусловно, из этого ряда, их продолжатель и "собеседник на пиру".
Написал и издал он без малого сорок книг.
"О стихах последних лет" (1961), "Драматург Пушкин" (1977), "Фонвизин" (1980) – многократно переизданный и дополненный, "Гений и злодейство, или Дело Сухово-Кобылина" (1989), "Я выбираю свободу (Александр Галич)" (1990), "Очень простой Мандельштам" (1994). И другой ряд – полуэссе, полумемуары, страницы горькой и временами беспечной литературной жизни Страны Советов: "Самоубийцы. Повесть о том, как мы жили и что читали" (2002, 2007), "Книга прощаний" (2004, 2009), "Голос из арьергарда. Портреты. Полемика. Предпочтения. Постсоцреализм" (2007). И – книги для детей о русской литературе, написанные вместе со старым другом, Бенедиктом Сарновым и выросшие из радио­передач 1970-х – "В стране литературных героев", "Новые приключения в стране литературных героев". А ещё – "Русские, или Из дворян в интеллигенты" (1995) – сборник портретных эссе, от Фонвизина до Чехова. И "Розы в снегу" (2008) – антология русской поэзии ХIХ века, отобранные Рассадиным любимые стихи "серебряной серии" (без Пушкина–Лермонтова) с краткими портретными очерками (он любил этот поздний том)… Всего не перечислишь.
По этим книгам не только можно и нужно изучать русскую литературу, но и русскую историю, драму идей, трагедии известных людей и "маленького человека" (как одного из главных героев русской литературы).
Быть может, определяющее свойство всех без исключения текстов Рассадина, помимо непростой мысли, развивающейся и обрастающей новыми смыслами на глазах читателя, это "высокий уровень нравственных претензий" (цитата из самого Станислава Борисовича – про другого, менее значительного, чем он сам, автора). Именно этот высокий уровень не позволял ему лукавить, идти на существенные компромиссы и отсекал от него людей с другими нравственными принципами. Но зато оставшиеся становились друзьями.
А Станислав Борисович был прекрасным другом. С ним советовались (а некоторые и "плакались в жилетку", случалось – по телефону, среди ночи) по вопросам как сугубо личным, так и творческим многие замечательные люди: Михаил Козаков, Булат Окуджава, Давид Самойлов, Инна Лиснянская, Юрий Давыдов, Василий Аксёнов, Анатолий Аграновский, Александр Городницкий, Анатолий Адоскин, Юрий Черниченко, Лазарь Лазарев, Геннадий Красухин, Владимир Рецептер, Светлана Врагова… Ну вот уже больше дюжины перечислил, а ведь кого-то и забыл. Но, конечно, не забуду "себя, любимого" – мне посчастливилось в последние годы его жизни стать младшим другом Станислава Борисовича, и я по себе знаю его трогательное внимание ко всему, что со мной происходило. Не сомневаюсь, так было со всеми, кого он считал своими друзьями.
Но многие его друзья (см. выше) ушли раньше него. Рассадин эти уходы тяжело переживал. Особенно после смерти любимой жены – для меня Алины Егоровны. Да что там – "любимой жены"! – его единственной, его друга, советчицы, воплощённой героини великой русской литературы. Он был однолюб. Хотя… Не совсем: любил свою Алю и ту самую русскую литературу.
Последние шесть лет своей жизни Станислав Борисович жил без Али (он пытался вырвать её из когтей неизлечимой болезни – упрямо, неистово… безрезультатно!). Остались только русская литература и друзья (детей у них с Алиной Егоровной не было). Потом потерял ногу (диабет) и уже не вставал со своего дивана, окружённого книгами, – везде: в книжных шкафах, на стоящем рядом с диваном письменном столе, на полу около дивана. Меня не отпускает подозрение, что не вставал он на костыли и отказывался от протеза, потому что не мог и зайти, и не зайти в комнату Али, если бы у него была такая прямая возможность…
И всё же до конца одинок он не был – благодаря друзьям и любимым книгам. Ну и ещё одно его держало – колонка "Стародума", которую он вёл в "Новой газете" до самых последних дней жизни. Он чувствовал, что далеко не всё сказал людям и надо бы…
А задолго до "Новой" Рассадин много лет работал в "Литературке". И некоторое время – вместе с Окуджавой (у Булата Шалвовича подолгу "служить" не получалось). И именно здесь Окуджава, мешая рабочему процессу, пел ему свои ранние песни. Станислав Борисович очень гордился тем, что был первым слушателем будущей классики 60-х и далее везде.
Кстати, сам термин "шестидесятники" пошёл от названия рассадинской статьи в журнале "Юность" (№ 12 за 1960 год).
Позволю себе процитировать одно простое соображение из своей трёхлетней давности заметки (по сути, некролога) о Рассадине:
"Нету их – и всё разрешено", – писал Давид Самойлов, имея в виду поколение Ахматовой и Пастернака… Но всё-таки не всё было разрешено, пока ещё существовало как раз самойловское фронтовое поколение писателей. Ушло и оно. За старших остались шестидесятники… Один из них – Станислав Рассадин.
Ну а сегодня ему исполнилось бы восемьдесят. Не так много по нынешним временам (продолжительность жизни, как ни странно, растёт). Но его нет с нами уже три года. И без него временами кажется, что действительно "всё разрешено" – и в литературе, и в общественной, так сказать, мысли.