Поэзия Союза писателей XXI века
Александр КАРПЕНКО
ТАЙНА И ЗВУК
* * *
* * *
О чем не спится другу моему?
Он, воздух растопыренный глотая,
По комнате растерянной летает,
И не дает покоя никому…
И что с ним происходит, не пойму.
И, странности видений потакая,
Бессонница, как жизнь его вторая,
И пища сердцу, и душа уму.
Свое в глубинах спрятав естество,
Его души диджеи и джедаи
Со странным нетерпеньем поджидают
Бессонницу, бессмертие его...
Он, воздух растопыренный глотая,
По комнате растерянной летает,
И не дает покоя никому…
И что с ним происходит, не пойму.
И, странности видений потакая,
Бессонница, как жизнь его вторая,
И пища сердцу, и душа уму.
Свое в глубинах спрятав естество,
Его души диджеи и джедаи
Со странным нетерпеньем поджидают
Бессонницу, бессмертие его...
КРЕСТОСЛОВИЦА
У поэта, что к небу готовится,
Испытание есть — крестословица.
Он плывет на плоту между рифами,
Осенен перекрестными рифмами.
Не находит он неба — и мается:
Жизнь разбитым стеклом разлетается…
Лапой львиною бьет она в лоб его —
И бессмертное требует топливо…
На церквах — купола позлащенные,
А стихи — вот беда — некрещеные!
Лишь душа — голосов страстотерпица —
В неизбывности музыки теплится,
Да родная сестра — крестословица —
К потаенному небу готовится…
Испытание есть — крестословица.
Он плывет на плоту между рифами,
Осенен перекрестными рифмами.
Не находит он неба — и мается:
Жизнь разбитым стеклом разлетается…
Лапой львиною бьет она в лоб его —
И бессмертное требует топливо…
На церквах — купола позлащенные,
А стихи — вот беда — некрещеные!
Лишь душа — голосов страстотерпица —
В неизбывности музыки теплится,
Да родная сестра — крестословица —
К потаенному небу готовится…
ШАХМАТЫ
Воздухом целительным дыша,
Я спустился к морю. Плыли дали.
На песке сидели два пажа —
И беспечно в шахматы играли.
Я спросил тогда у игроков,
Что такое вечность — и услышал:
«Вечность — это море облаков.
Вечность — раздвижная наша крыша».
Оттого ли, в зеркало глядясь,
Об отсрочке мы так страстно молим?
И летают, молний не боясь,
Чайки — между вечностью и морем.
Но порой смыкает облака
Мудрость жизни, вещая, слепая,
И ребенок, строя на века,
Лишь сухой песок пересыпает.
Я спустился к морю. Плыли дали.
На песке сидели два пажа —
И беспечно в шахматы играли.
Я спросил тогда у игроков,
Что такое вечность — и услышал:
«Вечность — это море облаков.
Вечность — раздвижная наша крыша».
Оттого ли, в зеркало глядясь,
Об отсрочке мы так страстно молим?
И летают, молний не боясь,
Чайки — между вечностью и морем.
Но порой смыкает облака
Мудрость жизни, вещая, слепая,
И ребенок, строя на века,
Лишь сухой песок пересыпает.
* * *
Е. К.
В этом сказочном Коктебеле
Мысли моря летят к тебе ли?
Только ветер, лишь волн атака
На сокровища Карадага.
И, куда ты ни кинешь взоры,
Справа — горы, и слева — горы.
И, печалями позабыта,
Ты выходишь, как Афродита,
Из воды, и подвластна плену,
Морю ты возвращаешь пену…
Мысли моря летят к тебе ли?
Только ветер, лишь волн атака
На сокровища Карадага.
И, куда ты ни кинешь взоры,
Справа — горы, и слева — горы.
И, печалями позабыта,
Ты выходишь, как Афродита,
Из воды, и подвластна плену,
Морю ты возвращаешь пену…
Хочу быть понятым…
Две легковушки среди дня
Неловко встретились,
И вот гаишники меня
Зовут в свидетели.
Но вновь шепчу я — всем святым,
Мольбами тронутым:
Я не хочу быть понятым —
Хочу быть понятым!
Нам все пороки сходят с рук
И добродетели,
И часто в жизни, что вокруг,
Мы — лишь свидетели…
Но свет любви развеет дым
Над горем пролитым…
Я не хочу быть понятым —
Хочу быть понятым.
И уготованы порой
Смешные роли нам,
И непонятно, кто герой,
И где нам родина…
Где был я сильным, молодым —
Пасутся пони там…
Я не хочу быть понятым —
Хочу быть понятым!
Колеблет ветер перемен
Миров треножники,
И вот опять попал я в плен —
В судьбы заложники!
Но свет любви развеет дым
Над горем пролитым —
Не буду больше понятым:
Хочу быть понятым!
Неловко встретились,
И вот гаишники меня
Зовут в свидетели.
Но вновь шепчу я — всем святым,
Мольбами тронутым:
Я не хочу быть понятым —
Хочу быть понятым!
Нам все пороки сходят с рук
И добродетели,
И часто в жизни, что вокруг,
Мы — лишь свидетели…
Но свет любви развеет дым
Над горем пролитым…
Я не хочу быть понятым —
Хочу быть понятым.
И уготованы порой
Смешные роли нам,
И непонятно, кто герой,
И где нам родина…
Где был я сильным, молодым —
Пасутся пони там…
Я не хочу быть понятым —
Хочу быть понятым!
Колеблет ветер перемен
Миров треножники,
И вот опять попал я в плен —
В судьбы заложники!
Но свет любви развеет дым
Над горем пролитым —
Не буду больше понятым:
Хочу быть понятым!
* * *
Сквозь пространство от неба до неба,
Сквозь лучистую трепетность рук,
То в безумство впадая, то — в негу,
Путешествуют Тайна и Звук.
Им неведомы зависть, и злоба,
И смятение в черные дни —
И под сводами неба и неба
Обручаются тайно они...
Вы, дарящие сердце и руку!
Ты, глазам не заметный магнит!
Что за сила влечет нас друг к другу?
Что за таинство нас единит?
Это вечность ликует ночами.
Это вспышками дум на лице
Божье слово, что было в Начале,
Ищет Слово, что будет в Конце...
...Сквозь пространство от неба до неба,
Сквозь лучистую трепетность рук,
То в безумство впадая, то в негу,
Путешествуют Тайна и Звук...
Сквозь лучистую трепетность рук,
То в безумство впадая, то — в негу,
Путешествуют Тайна и Звук.
Им неведомы зависть, и злоба,
И смятение в черные дни —
И под сводами неба и неба
Обручаются тайно они...
Вы, дарящие сердце и руку!
Ты, глазам не заметный магнит!
Что за сила влечет нас друг к другу?
Что за таинство нас единит?
Это вечность ликует ночами.
Это вспышками дум на лице
Божье слово, что было в Начале,
Ищет Слово, что будет в Конце...
...Сквозь пространство от неба до неба,
Сквозь лучистую трепетность рук,
То в безумство впадая, то в негу,
Путешествуют Тайна и Звук...
* * *
Не терном увитым,
Не доблестью лет —
Легко быть убитым
За то, что поэт!
Пусть искренни строчки,
Волшебна их вязь,
Бог требует точки,
Чтоб жизнь удалась.
Той точки искали
И Пушкин, и Блок —
И жертвами пали,
Сражаясь за слог…
И жребий так грозно
Преследует нас,
Чтоб плакали звезды,
Чтоб жизнь удалась!
И тайной вечери
Ищу я печать,
Чтоб жизнь на качелях
Судьбы раскачать;
Чтоб жизнь, обжигая
Величьем дорог,
Свой смысл постигая,
Взводила курок.
Не терном увитым,
Не пеплом побед —
Легко быть убитым
За то, что поэт.
Пусть ветрены строчки,
Воздушна их вязь,
Бог требует точки,
Чтоб жизнь удалась.
Не доблестью лет —
Легко быть убитым
За то, что поэт!
Пусть искренни строчки,
Волшебна их вязь,
Бог требует точки,
Чтоб жизнь удалась.
Той точки искали
И Пушкин, и Блок —
И жертвами пали,
Сражаясь за слог…
И жребий так грозно
Преследует нас,
Чтоб плакали звезды,
Чтоб жизнь удалась!
И тайной вечери
Ищу я печать,
Чтоб жизнь на качелях
Судьбы раскачать;
Чтоб жизнь, обжигая
Величьем дорог,
Свой смысл постигая,
Взводила курок.
Не терном увитым,
Не пеплом побед —
Легко быть убитым
За то, что поэт.
Пусть ветрены строчки,
Воздушна их вязь,
Бог требует точки,
Чтоб жизнь удалась.
* * *
Тот, кто шел за звездой до конца,
Постигал, наподобие практики,
Что на пепле любви сердца
Разлетаются, как галактики.
Станет мир одинок и пуст;
Выпьет зелье, во тьму манящее —
И огнем из драконьих уст
Полыхнет на нас настоящее.
И, подвластный пути комет,
Обнаружишь лучом взыскующим:
Неподсудных на свете — нет,
Наше прошлое — стало будущим.
Все ушло, все ушло навсегда —
И не стоит горшка разбитого...
И течет между пальцев вода,
Голубая вода Гераклитова...
Постигал, наподобие практики,
Что на пепле любви сердца
Разлетаются, как галактики.
Станет мир одинок и пуст;
Выпьет зелье, во тьму манящее —
И огнем из драконьих уст
Полыхнет на нас настоящее.
И, подвластный пути комет,
Обнаружишь лучом взыскующим:
Неподсудных на свете — нет,
Наше прошлое — стало будущим.
Все ушло, все ушло навсегда —
И не стоит горшка разбитого...
И течет между пальцев вода,
Голубая вода Гераклитова...
* * *
Этих сумрачных гор
Твердь
Нам пророчит не жизнь —
Смерть,
И последний свой стих
Вслух
Мне сказать не успеть…
И задавлен под дых
Дух:
Мне не вымолвить стих
Вслух.
И как будто земля —
Пух,
Но спокоен мой друг.
И — чему-то не сбыться,
Но не стоит… казниться:
Как свободные птицы,
Мы уйдем в небеса —
Лишь состарит кого-то
Почерневшее фото,
Да иные природа
Нам раздаст голоса…
Грудь сжимается: так —
Тик,
Словно загнанный в такт
Крик.
Продолжается век
Миг,
Человеческий век.
И стучит по броне
Град,
Только верится мне,
Брат,
Будем жить мы не миг —
Век!
Ты, пожалуйста, верь!
Твердь
Нам пророчит не жизнь —
Смерть,
И последний свой стих
Вслух
Мне сказать не успеть…
И задавлен под дых
Дух:
Мне не вымолвить стих
Вслух.
И как будто земля —
Пух,
Но спокоен мой друг.
И — чему-то не сбыться,
Но не стоит… казниться:
Как свободные птицы,
Мы уйдем в небеса —
Лишь состарит кого-то
Почерневшее фото,
Да иные природа
Нам раздаст голоса…
Грудь сжимается: так —
Тик,
Словно загнанный в такт
Крик.
Продолжается век
Миг,
Человеческий век.
И стучит по броне
Град,
Только верится мне,
Брат,
Будем жить мы не миг —
Век!
Ты, пожалуйста, верь!
* * *
Ну что попишешь, Марк Аврелий,–
Пусть даже встану в полный рост,
Все чары слов и акварелей
Едва ль нарушат поступь звезд.
И вспышки солнца и отваги
Сожмут в тисках мою шагрень;
Проснется сонный лист бумаги —
И будет ночь, и будет день.
Но не дадут мне сгинуть крылья,
И я судьбу благодарю
За то, что даже и в бессилье
На равных с веком говорю.
Хвала мгновеньям сумасшедшим,
Ведь на миру и жизнь красна!
Я всем друзьям, к отцам ушедшим,
Назначил встречу — в царстве сна.
Пусть даже встану в полный рост,
Все чары слов и акварелей
Едва ль нарушат поступь звезд.
И вспышки солнца и отваги
Сожмут в тисках мою шагрень;
Проснется сонный лист бумаги —
И будет ночь, и будет день.
Но не дадут мне сгинуть крылья,
И я судьбу благодарю
За то, что даже и в бессилье
На равных с веком говорю.
Хвала мгновеньям сумасшедшим,
Ведь на миру и жизнь красна!
Я всем друзьям, к отцам ушедшим,
Назначил встречу — в царстве сна.
ОБЕТ НЕМОЛЧАНИЯ
Всем плодам, чтоб вызреть, нужен срок.
Им чужда поспешность барабанов.
Не свершив судьбы своей зарок,
Не достичь земли обетованной.
Но из шор на девственный простор
Разные выводят нас обеты:
Пусть молчал три года Пифагор —
Ни к чему молчание поэту!
Говорит он — и не прячет глаз.
Пишет он, не видя в том позора.
Видно, цели разные у нас —
У поэта и у Пифагора.
Всем плодам, чтоб вызреть, нужен срок.
Им чужда бестрепетность картечи.
Лишь безмолвьем пестуется слог.
Лишь в молчанье вызревают речи.
Лишь во тьме заметен горний свет.
Только в сложном высится простое.
У поэта есть один обет.
Не молчать. И не болтать пустое.
Им чужда поспешность барабанов.
Не свершив судьбы своей зарок,
Не достичь земли обетованной.
Но из шор на девственный простор
Разные выводят нас обеты:
Пусть молчал три года Пифагор —
Ни к чему молчание поэту!
Говорит он — и не прячет глаз.
Пишет он, не видя в том позора.
Видно, цели разные у нас —
У поэта и у Пифагора.
Всем плодам, чтоб вызреть, нужен срок.
Им чужда бестрепетность картечи.
Лишь безмолвьем пестуется слог.
Лишь в молчанье вызревают речи.
Лишь во тьме заметен горний свет.
Только в сложном высится простое.
У поэта есть один обет.
Не молчать. И не болтать пустое.
* * *
Нелегко перейти поле брани,
Длятся годы хвала и хула —
Лишь сухие поленья желаний
В одночасье сгорают дотла...
Я смотрю, как сгорают поленья,
Словно нищий, золу вороша…
О горенье стихи и моленья
Шепчет ветру сухая душа.
Ах, поленья, сухие поленья,
На себе я не вижу лица, —
Я желаний страшусь исполненья:
Исполненье — начало конца.
И, пытаясь объять все на свете,
Как легко мы сжигаем мосты!
И резвимся, как малые дети,
Испугавшись своей высоты.
Длятся годы хвала и хула —
Лишь сухие поленья желаний
В одночасье сгорают дотла...
Я смотрю, как сгорают поленья,
Словно нищий, золу вороша…
О горенье стихи и моленья
Шепчет ветру сухая душа.
Ах, поленья, сухие поленья,
На себе я не вижу лица, —
Я желаний страшусь исполненья:
Исполненье — начало конца.
И, пытаясь объять все на свете,
Как легко мы сжигаем мосты!
И резвимся, как малые дети,
Испугавшись своей высоты.
* * *
Если бы я был художником,
Я бы нарисовал твое лицо,
Когда ты закрываешь глаза
И больше не боишься мира.
В такие минуты
Лицо твое лучится нежностью,
И ты собираешь в себе токи любви.
И я сам у себя спрашиваю:
«Неужели все это одному мне?»
Нет, что бы ни подвернулось под руку —
Бумага, глина или запотевшее стекло —
Однажды я закрою глаза от счастья
И нарисую твой портрет.
Я бы нарисовал твое лицо,
Когда ты закрываешь глаза
И больше не боишься мира.
В такие минуты
Лицо твое лучится нежностью,
И ты собираешь в себе токи любви.
И я сам у себя спрашиваю:
«Неужели все это одному мне?»
Нет, что бы ни подвернулось под руку —
Бумага, глина или запотевшее стекло —
Однажды я закрою глаза от счастья
И нарисую твой портрет.
* * *
А тем, кого в горах настигло бремя,
Врачи рекомендуют только время.
Как много их, у бремени в плену,
Они во всем нашли свою вину,
И даже там, где нет прямой вины,
Они в долгу остались у войны.
Там, где упало в души злое семя,
Врачи рекомендуют только время.
Но время не идет для тех парней,
И жизнь, увы, с годами все страшней:
Они вину похоронили в ней.
И я без сна бросаюсь на кровать.
Легко ль живых от мертвых мне спасать?!
Врачи рекомендуют только время.
Как много их, у бремени в плену,
Они во всем нашли свою вину,
И даже там, где нет прямой вины,
Они в долгу остались у войны.
Там, где упало в души злое семя,
Врачи рекомендуют только время.
Но время не идет для тех парней,
И жизнь, увы, с годами все страшней:
Они вину похоронили в ней.
И я без сна бросаюсь на кровать.
Легко ль живых от мертвых мне спасать?!
ВЕРНОСТЬ
На пиру ты не пей, не лопай —
Будь умерен во всем, старина.
Заждалась тебя Пенелопа
У простуженного окна.
Пусть дела наших рук достойны,
И лик Бога в них отражен,
Проверяют на прочность войны
Без присмотра оставленных жен.
Неулыбчиво с ними время,
Дом оставив их сторожить.
Им обещано только бремя:
Ткать, надеяться, ждать и жить.
И, пусть ел ты пудами соль — век,
И лишал войну фитилей,
Может, ждет тебя дома Сольвейг
У оборванных бурей дверей.
Эта верность не нарочита,
Эта вечность не так длинна.
Ты дождешься ль меня, Кончита,
У распахнутого окна?
Будь умерен во всем, старина.
Заждалась тебя Пенелопа
У простуженного окна.
Пусть дела наших рук достойны,
И лик Бога в них отражен,
Проверяют на прочность войны
Без присмотра оставленных жен.
Неулыбчиво с ними время,
Дом оставив их сторожить.
Им обещано только бремя:
Ткать, надеяться, ждать и жить.
И, пусть ел ты пудами соль — век,
И лишал войну фитилей,
Может, ждет тебя дома Сольвейг
У оборванных бурей дверей.
Эта верность не нарочита,
Эта вечность не так длинна.
Ты дождешься ль меня, Кончита,
У распахнутого окна?
ЧЕРНОМОРСКИЕ ВЕЧЕРА
Наши мысли и чувства дурача,
Мантры моря призывно шепча,
Вдохновляла чистейшая чача
Древний танец души ча-ча-ча.
Выпил чачу, сомненья инача,
Только с моря донесся вдруг вопль —
Словно вызвала чистая чача
Вечный танец души пасодобль.
Не такой уж завзятый я бражник!
По спине заскребли мураши.
Хорошо, когда полон загашник,
Средство есть для согреву души!
И стирается будней кассета —
То, что на сердце было вчера,
Так сгорают на донышке лета
Черноморские вечера.
Мантры моря призывно шепча,
Вдохновляла чистейшая чача
Древний танец души ча-ча-ча.
Выпил чачу, сомненья инача,
Только с моря донесся вдруг вопль —
Словно вызвала чистая чача
Вечный танец души пасодобль.
Не такой уж завзятый я бражник!
По спине заскребли мураши.
Хорошо, когда полон загашник,
Средство есть для согреву души!
И стирается будней кассета —
То, что на сердце было вчера,
Так сгорают на донышке лета
Черноморские вечера.
ТЕРМЕНВОКС
Я — совсем не герой Мураками,
Я иное начало несу.
Должен ноту поймать я руками
И ее удержать на весу.
Не ищу я ни ада, ни рая,
Не боюсь роковых перемен.
В сизом воздухе ноты играю —
Так, как нам завещал Лев Термен.
Я освоился в новенькой роли,
Собираю поклонников рать.
На электромагнитное поле
Выхожу я сегодня играть.
У волхвов вдохновенье ворую,
И, как древнеславянский Перун,
Зычной молнией ноты беру я,
Не касаясь ни клавиш, ни струн.
Я теперь не дружу с дураками,
Я хочу создавать новизну.
Должен ноту поймать я руками
И ее устремить в вышину.
Тарантеллу плясать не люблю я.
Не глотаю заснеженный кокс.
В сизом воздухе ноты ловлю я,
И звучит, как орган, терменвокс.
Я иное начало несу.
Должен ноту поймать я руками
И ее удержать на весу.
Не ищу я ни ада, ни рая,
Не боюсь роковых перемен.
В сизом воздухе ноты играю —
Так, как нам завещал Лев Термен.
Я освоился в новенькой роли,
Собираю поклонников рать.
На электромагнитное поле
Выхожу я сегодня играть.
У волхвов вдохновенье ворую,
И, как древнеславянский Перун,
Зычной молнией ноты беру я,
Не касаясь ни клавиш, ни струн.
Я теперь не дружу с дураками,
Я хочу создавать новизну.
Должен ноту поймать я руками
И ее устремить в вышину.
Тарантеллу плясать не люблю я.
Не глотаю заснеженный кокс.
В сизом воздухе ноты ловлю я,
И звучит, как орган, терменвокс.
* * *
Непредсказуем, как ветер,
Устав глядеть на часы,
Я знаю на все ответы,
Раскачиваясь, как Весы.
Вверяя столетья мигу,
В алмазном сиянье дня
Меняю себя на книгу —
Ведь книга мудрей меня.
Безумствует век-расстрига
У памяти на плаву.
Пока ты еще не книга,
Назад отлистай главу.
Устав глядеть на часы,
Я знаю на все ответы,
Раскачиваясь, как Весы.
Вверяя столетья мигу,
В алмазном сиянье дня
Меняю себя на книгу —
Ведь книга мудрей меня.
Безумствует век-расстрига
У памяти на плаву.
Пока ты еще не книга,
Назад отлистай главу.
Александр Карпенко — поэт, прозаик, эссеист, ветеран-афганец. Член Союза писателей России, Союза писателей XXI века. Закончил спецшколу с преподаванием ряда предметов на английском языке, музыкальную школу по классу фортепиано. Сочинять стихи и песни Александр начал будучи школьником. В 1980 году поступил на годичные курсы в Военный институт иностранных языков, изучал язык дари. По окончании курсов получил распределение в Афганистан военным переводчиком (1981). В 1984 году демобилизовался по состоянию здоровья в звании старшего лейтенанта. За службу Александр был награжден орденом Красной Звезды, афганским орденом Звезды 3-й степени, медалями, почетными знаками. В 1984 году поступил в Литературный институт имени А. М. Горького, тогда же начал публиковаться в толстых литературных журналах. Институт окончил в 1989-м, в этом же году вышел первый поэтический сборник «Разговоры со смертью». В 1991 году фирмой «Мелодия» был выпущен диск-гигант стихов Александра Карпенко. Снялся в нескольких художественных и документальных фильмах. Живет в Москве.