Перекличка поэтов
Борис ХЕРСОНСКИЙ
СОВЕТСКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ
Баллада о геройской гибели капитана Колечкина
1.
Баллада о геройской гибели капитана Колечкина
1.
Капитан Колечкин — завотделом борьбы со злом
во Всемосковском министерстве внутренних дел.
Пятый год он читает газету «Правда» за огромным столом.
Ему тридцать два, но он уже поседел.
Со стены ему говорит Дзержинский-портрет:
Слушай, Колечкин, знаешь кинотеатр «Звезда»?
Там в зрительном зале железный стоит табурет,
кто сядет на тот табурет — тот пропадет без следа.
Будь ты персональный пенсионер, ветеран чека,
будь ты крестный отец или пахан-братан.
Ни пионерскую девочку, ни октябрятского мальчика
враг не щадит. Иди, разберись, капитан.
во Всемосковском министерстве внутренних дел.
Пятый год он читает газету «Правда» за огромным столом.
Ему тридцать два, но он уже поседел.
Со стены ему говорит Дзержинский-портрет:
Слушай, Колечкин, знаешь кинотеатр «Звезда»?
Там в зрительном зале железный стоит табурет,
кто сядет на тот табурет — тот пропадет без следа.
Будь ты персональный пенсионер, ветеран чека,
будь ты крестный отец или пахан-братан.
Ни пионерскую девочку, ни октябрятского мальчика
враг не щадит. Иди, разберись, капитан.
2.
Капитан наклеивает бородку, превращается в старика,
покупает билет, заходит в зрительный зал,
садится на табурет, и его хватает рука,
электрическая рука, как портрет-Дзержинский сказал.
Хватает его рука и тащит в железный люк,
а оттуда в подземное озеро, в нем — атомная вода.
Думает капитан «п...ц!», но вслух говорит: «Каюк!».
Одна надежда порезать электрические провода.
Капитан достает кусачки и хватка ослабла. Вот
берег подземного озера. А на том берегу
стоят четыре трубы — секретный подземный завод.
Враг сторожит завод. Колечкин подходит к врагу.
Он говорит врагу — хочешь жить — выдавай секрет.
А враг говорит — не выдам! Лучше ты расскажи,
что тебе говорил со стены Дзержинский-портрет,
кто охраняет твоей Родины рубежи!
И тогда капитан Колечкин, напрягшись весь,
достает наган и организует врагу расстрел.
Но вместо крови из черепа брызнула горючая смесь.
Минута и капитан Колечкин дотла сгорел.
покупает билет, заходит в зрительный зал,
садится на табурет, и его хватает рука,
электрическая рука, как портрет-Дзержинский сказал.
Хватает его рука и тащит в железный люк,
а оттуда в подземное озеро, в нем — атомная вода.
Думает капитан «п...ц!», но вслух говорит: «Каюк!».
Одна надежда порезать электрические провода.
Капитан достает кусачки и хватка ослабла. Вот
берег подземного озера. А на том берегу
стоят четыре трубы — секретный подземный завод.
Враг сторожит завод. Колечкин подходит к врагу.
Он говорит врагу — хочешь жить — выдавай секрет.
А враг говорит — не выдам! Лучше ты расскажи,
что тебе говорил со стены Дзержинский-портрет,
кто охраняет твоей Родины рубежи!
И тогда капитан Колечкин, напрягшись весь,
достает наган и организует врагу расстрел.
Но вместо крови из черепа брызнула горючая смесь.
Минута и капитан Колечкин дотла сгорел.
3.
Читают «Правду» в печальной рамке во всех дворах.
Объявлен глубокий траур по всей стране.
Везут на лафете в стальном патроне Колечкина прах,
чтобы замуровать его в кремлевской стене.
В нишу кладет вдова любимую капитанову карамель,
плачут горько в терцию двое капитановых сыновей.
Просит вдова, чтобы в стенке оставили щель.
Хмуро глядит генсек из-под гранитных бровей.
Дятел в красной фуражке долбит голубую ель.
Над кремлевской розой московский поет соловей.
Объявлен глубокий траур по всей стране.
Везут на лафете в стальном патроне Колечкина прах,
чтобы замуровать его в кремлевской стене.
В нишу кладет вдова любимую капитанову карамель,
плачут горько в терцию двое капитановых сыновей.
Просит вдова, чтобы в стенке оставили щель.
Хмуро глядит генсек из-под гранитных бровей.
Дятел в красной фуражке долбит голубую ель.
Над кремлевской розой московский поет соловей.
НИКОЛАЙ
*
*
Николай — полковник внутренних дел, вроде врача-интерниста.
Слушает Франца Шуберта, любит Ференца Листа,
Браудо-органиста, но не выносит твиста.
В целом тот еще меломан — филармонии завсегдатай.
Бреется регулярно, перед каждой торжественной датой.
Однажды забыл оторвать страничку календаря —
все утро проплакал, что брился зря.
Слушает Франца Шуберта, любит Ференца Листа,
Браудо-органиста, но не выносит твиста.
В целом тот еще меломан — филармонии завсегдатай.
Бреется регулярно, перед каждой торжественной датой.
Однажды забыл оторвать страничку календаря —
все утро проплакал, что брился зря.
*
Аннушка, домработница, носит простыни в стирку.
Клава, любовница, стрижет его под копирку.
Дарья, жена, сидит под кустом ракиты,
занята: шьет парик из лисицы для самого Никиты.
Давно бы сшила, но вот беда — Никита не идет на примерку,
сидит в Кремле, обнимает пухлую пионерку,
называет ее Лолитой, дарит брюлики к Первому Мая,
рвет на ней кофточку, красного галстука не снимая.
Думает, кабы надел я парик из лисьего меха,
девочка эта, наверное, вмиг померла бы от смеха.
Клава, любовница, стрижет его под копирку.
Дарья, жена, сидит под кустом ракиты,
занята: шьет парик из лисицы для самого Никиты.
Давно бы сшила, но вот беда — Никита не идет на примерку,
сидит в Кремле, обнимает пухлую пионерку,
называет ее Лолитой, дарит брюлики к Первому Мая,
рвет на ней кофточку, красного галстука не снимая.
Думает, кабы надел я парик из лисьего меха,
девочка эта, наверное, вмиг померла бы от смеха.
*
Гонит ветер по небу тяжелых туч вереницу.
Николай с колотушкой обходит государственную границу:
уходите от нас, диверсанты, не суйте к нам нос, шпионы,
не несите нам барские плети и царские троны!
Не ходите в наши леса императоры-императрицы,
эксплуататоры мироеды, как у нас говорится.
Лучше к нам пришлите надежных китайских рабочих,
к труду привыкших, а до баб — не охочих.
Николай с колотушкой обходит государственную границу:
уходите от нас, диверсанты, не суйте к нам нос, шпионы,
не несите нам барские плети и царские троны!
Не ходите в наши леса императоры-императрицы,
эксплуататоры мироеды, как у нас говорится.
Лучше к нам пришлите надежных китайских рабочих,
к труду привыкших, а до баб — не охочих.
*
А случись органист, Николай угостит органиста,
и тот сыграет ему что-то из Ференца Листа.
И сам подпоет, особо, если в ударе,
шпионов везут из тюрьмы в деревянной таре,
вечную память споют, вечным позором покроют.
Если ты — плохой, сначала стреляют, потом — зароют.
Если ты хороший — сначала зароют, потом стреляют.
Но и за гробом надзора не ослабляют.
и тот сыграет ему что-то из Ференца Листа.
И сам подпоет, особо, если в ударе,
шпионов везут из тюрьмы в деревянной таре,
вечную память споют, вечным позором покроют.
Если ты — плохой, сначала стреляют, потом — зароют.
Если ты хороший — сначала зароют, потом стреляют.
Но и за гробом надзора не ослабляют.
*
Николай возвращается к Дарье. Дарья ему не помеха.
Вот, просит померить парик из рыжего лисьего меха.
И Николай примеряет: Криво сидит, как папаха,
от смеха умрет Лолита, Никита помрет от страха.
Лучше бы ты взяла, не рыжую, а кикимору-чернобурку.
Вот, вернусь с ночного дежурства — принесу тебе шкурку.
Вот, просит померить парик из рыжего лисьего меха.
И Николай примеряет: Криво сидит, как папаха,
от смеха умрет Лолита, Никита помрет от страха.
Лучше бы ты взяла, не рыжую, а кикимору-чернобурку.
Вот, вернусь с ночного дежурства — принесу тебе шкурку.
ИВАН
Иван, главный врач санатория, едет на пленум горкома,
смотрит в окно, но дорога ему незнакома.
Избы вместо домов, церковь в сосновой роще,
граждане вроде те же, но одеты попроще:
в армяках, толстовках, старые лапти на стопах,
а песни поют обычные — о нехоженых тропах,
о двуглавом Ленине-Сталине, который, окутан славой,
летает над тем, что было советской державой.
смотрит в окно, но дорога ему незнакома.
Избы вместо домов, церковь в сосновой роще,
граждане вроде те же, но одеты попроще:
в армяках, толстовках, старые лапти на стопах,
а песни поют обычные — о нехоженых тропах,
о двуглавом Ленине-Сталине, который, окутан славой,
летает над тем, что было советской державой.
*
И чешет затылок, глядит ему вслед простофиля,
как будто он никогда не видел автомобиля.
Машина хорошая, ЗИМ, изнутри парчою обита,
годится для главврача и для митрополита.
как будто он никогда не видел автомобиля.
Машина хорошая, ЗИМ, изнутри парчою обита,
годится для главврача и для митрополита.
*
Из машины не выберешься — с его-то больным коленом!
Но Иван все едет и едет, думает, что на пленум,
думает, что на пленум, думает, что горкома,
а на самом деле лежит в палате, глубокая кома.
Но Иван все едет и едет, думает, что на пленум,
думает, что на пленум, думает, что горкома,
а на самом деле лежит в палате, глубокая кома.
*
Кома глубже глубокого синего океана,
подлодка на дне океана, как муха на дне стакана,
в подлодке сидит моряк, смотрит в иллюминатор,
а на самом деле в палату входит реаниматор,
говорит, что разбудит сердце Ивана электротоком.
Трудно выжить Ивану в этом мире жестоком.
подлодка на дне океана, как муха на дне стакана,
в подлодке сидит моряк, смотрит в иллюминатор,
а на самом деле в палату входит реаниматор,
говорит, что разбудит сердце Ивана электротоком.
Трудно выжить Ивану в этом мире жестоком.
*
Нужно сначала очнуться, потом — подлечиться,
не забыть бы зайти в салон у Клавы постричься.
Навестить санаторий, понюхать, чем пахнет горячая серная ванна.
не забыть бы зайти в салон у Клавы постричься.
Навестить санаторий, понюхать, чем пахнет горячая серная ванна.
*
Пленум горкома в разгаре, но пусто кресло Ивана.
КЛАВА
*
*
Полдень террора.
Он же — закат Империи.
Клава — мужской парикмахер, жертва товарища Берии.
Он приходит ночами, немного печален, растерян,
Садится на край кровати, извиняется, что расстрелян.
Потом ложится на Клаву, приняв облик черного змея,
а Клава лежит под змеем, слова сказать не смея.
Не то, что боится, нет, она молчит, не желая
потревожить спящего рядом полковника Николая.
Он же — закат Империи.
Клава — мужской парикмахер, жертва товарища Берии.
Он приходит ночами, немного печален, растерян,
Садится на край кровати, извиняется, что расстрелян.
Потом ложится на Клаву, приняв облик черного змея,
а Клава лежит под змеем, слова сказать не смея.
Не то, что боится, нет, она молчит, не желая
потревожить спящего рядом полковника Николая.
*
Николай кричит во сне. Ему снятся Хрущев и Булганин.
Булганин стреляет. Хрущев не убит, но ранен.
Лежит на Новодевичьем, просит «Водицы, сестрица!
С кукурузой подсуетиться
с коммунизмом поторопиться,
разогнать к чертям из церквей попов и монашек.
Пусть на облаке блеет хваленый белый барашек!»
Николай просыпается в страхе. Видит змея на Клаве.
Сердится, но понимает, что слова сказать не вправе.
Булганин стреляет. Хрущев не убит, но ранен.
Лежит на Новодевичьем, просит «Водицы, сестрица!
С кукурузой подсуетиться
с коммунизмом поторопиться,
разогнать к чертям из церквей попов и монашек.
Пусть на облаке блеет хваленый белый барашек!»
Николай просыпается в страхе. Видит змея на Клаве.
Сердится, но понимает, что слова сказать не вправе.
*
По улицам едут-гудят «москвичи» и «победы».
В санаториях на скамейке убийцы-партийцы ведут беседы.
Раздвигают клетчаты доски, играют в шахматы-шашки,
летние пиджаки, накрахмаленные рубашки,
мимо них мелькают плотные женские ляжки.
На клумбах цветут ромашки, маргаритки, анютины глазки.
Сестра-хозяйка, Клавина мама дни считает до Пасхи.
На Пасху царь-петушок снесет яичко златое,
фаршированное, святое.
Ангел вылупится в силе и славе,
прищучит змея,
и полегчает Клаве.
В санаториях на скамейке убийцы-партийцы ведут беседы.
Раздвигают клетчаты доски, играют в шахматы-шашки,
летние пиджаки, накрахмаленные рубашки,
мимо них мелькают плотные женские ляжки.
На клумбах цветут ромашки, маргаритки, анютины глазки.
Сестра-хозяйка, Клавина мама дни считает до Пасхи.
На Пасху царь-петушок снесет яичко златое,
фаршированное, святое.
Ангел вылупится в силе и славе,
прищучит змея,
и полегчает Клаве.
*
А впрочем, что Клаву жалеть? На то и Клава,
Николай растворится, вспомнит Изю-прораба.
Просыпаясь ночью, Клава чешуйчата и трехглава,
Но после восхода солнца — ничего, баба как баба.
Николай растворится, вспомнит Изю-прораба.
Просыпаясь ночью, Клава чешуйчата и трехглава,
Но после восхода солнца — ничего, баба как баба.
ФЕОДОРА
Сестру-хозяйку, Клавину маму, зовут Феодорой.
В ее санаторий людей привозили на «скорой»,
иногда в «воронке», реже — на хлебовозе,
если в город входила армия, люди тащились в обозе,
состоявшие в партии, но почившие в бозе.
В ее санаторий людей привозили на «скорой»,
иногда в «воронке», реже — на хлебовозе,
если в город входила армия, люди тащились в обозе,
состоявшие в партии, но почившие в бозе.
*
На каждого отдыхающего — десять гипсовых статуй.
Гипсовый Лысый стоит, где раньше стоял Усатый.
Античный сатир сжимает в объятьях доярку,
а та знать не знает, чего ему надо, припарку.
Доктора со страхом полуночи ожидают:
в полночь мрут пациенты, а статуи — оживают.
Эта закономерность могла б обернуться бедою,
когда б не волшебный фонтан со святой водою.
Гипсовый Лысый стоит, где раньше стоял Усатый.
Античный сатир сжимает в объятьях доярку,
а та знать не знает, чего ему надо, припарку.
Доктора со страхом полуночи ожидают:
в полночь мрут пациенты, а статуи — оживают.
Эта закономерность могла б обернуться бедою,
когда б не волшебный фонтан со святой водою.
*
Феодора считает простыни перед отправкой в стирку.
Скребет скальпелем пятна, опускает скальпель в пробирку,
затыкает пробирку пробкой. Через месяц оттуда
вылетят демоны санаторного блуда.
Без этих демонов санаторий — не санаторий.
Каждая простыня знает много любовных историй.
Знать-то знает, но никому не расскажет.
Простыня — та же блядь: под любого ляжет.
Скребет скальпелем пятна, опускает скальпель в пробирку,
затыкает пробирку пробкой. Через месяц оттуда
вылетят демоны санаторного блуда.
Без этих демонов санаторий — не санаторий.
Каждая простыня знает много любовных историй.
Знать-то знает, но никому не расскажет.
Простыня — та же блядь: под любого ляжет.
*
Феодора блюдет чистоту. Вопрос — откуда
Клава взялась? Ответ — в результате чуда
или научного опыта. Ходят слухи, что Клава
созревала в глубинах санаторного автоклава.
А может быть она пришла из иного прибора,
спросите у Феодоры, но будет молчать Феодора.
Даже если спросят просто, без умысла злого,
даже если будут пытать — Феодора не скажет ни слова.
Клава взялась? Ответ — в результате чуда
или научного опыта. Ходят слухи, что Клава
созревала в глубинах санаторного автоклава.
А может быть она пришла из иного прибора,
спросите у Феодоры, но будет молчать Феодора.
Даже если спросят просто, без умысла злого,
даже если будут пытать — Феодора не скажет ни слова.
*
Акушер в свое время сознался под пыткой,
что Клава была при рожденьи огромной улиткой.
Еще показала санитарка родильного зала,
что Клава из Феодоры не рождалась, а выползала.
а когда лежала, спелената, сильно потела.
Пот был серным — пеленки спадали с тела.
Клава теперь парикмахер. Стрижет-не сгорает Клава:
зайдешь в салон — кресло второе, справа.
что Клава была при рожденьи огромной улиткой.
Еще показала санитарка родильного зала,
что Клава из Феодоры не рождалась, а выползала.
а когда лежала, спелената, сильно потела.
Пот был серным — пеленки спадали с тела.
Клава теперь парикмахер. Стрижет-не сгорает Клава:
зайдешь в салон — кресло второе, справа.
*
В кресле сидит Николай, полковник запаса,
знай стрижется себе и стрижется, в ожидании смертного часа.
знай стрижется себе и стрижется, в ожидании смертного часа.
*
Говорят, сейчас вместо Ленина поставили елку. Под елкой
стоит Феодора с черной базарной кошелкой.
В кошелке лежит, болтая ножками Клава.
Санаторий закрыт именным указом Минздрава.
Салон парикмахерский также пришел в упадок.
Николай спит в гробу, и сон его сладок.
стоит Феодора с черной базарной кошелкой.
В кошелке лежит, болтая ножками Клава.
Санаторий закрыт именным указом Минздрава.
Салон парикмахерский также пришел в упадок.
Николай спит в гробу, и сон его сладок.
Борис Херсонский — поэт, эссеист, переводчик; по профессии клинический психолог и психиатр. Родился в 1950 году в городе Черновцы Украинской ССР. Автор многих книг и публикаций. Живет в Одессе.