Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Борис Кутенков
"Неразрешенные вещи"

 

Нью-Йорк: "Евдокия", 2014

В разборках с самими собой — по поводу и без — нам то мешает, то подсказывает внутренний голос. Иногда обличает и заставляет скукожиться или расправить крылья. Хуже всего, когда оттуда — гробовое молчание. Ибо только с болью — физической и духовной — постигаешь нередко смысл происходящего в тебе и вовне.

Зачесать парик на прямой пробор,
затянуть гражданское — так, для грима;
до начала пьесы — один прогон,
две корзины нервов, камзол игривый..

Лучше, когда этот внутренний голос исходит от поэта — он и резонанс в душе найдет, и сам тебя не потеряет. Еще сильнее, если он проникает в твои неразрешенные вещи, как у Бориса Кутенкова в его книге с таким же названием — "Неразрешенные вещи".

Не успеешь проснуться — пустеешь внутри:
стены новые, город удельный

Фантастически близкими даже из-за разности в возрасте нашел сразу несколько стихов. Это как извлечь урок из драки. Или из прежней жизни для, возможно, будущей — "Лесная драма", "В сердце, Леночка, нож карманный…" и др. Вот это разбивание "розовых очков" — больная штука, но удел каждого мужчины. Борису все еще предстоит, полагаю. Хорошо, что он готов. Готов писать "клюквенным соком естественной речи".

Это губами сухими "вчера"
тянется к злому "сегодня"

Осмысление своего предназначения и места во Вселенной — "мелодия неба в плохом переводе" — почти главный мотив этих стихотворений. Книжицу лучше читать с середины, ибо там поэт ведет себя раскованно — и со строфой, и с нашим восприятием хорошего в прекрасном — он не стесняется в выборе средств, новояз в текстах соседствует с архаикой, авторские неологизмы спокойно уживаются с транслитом, как этот:

ряженый вэригуд
или просто сшибает нафиг вот таким:
пью расколотый свет ледяной десной

От текста пост-модернистского по звучанию и форме легко уходит в отчеканенные классические размеры. И никогда не уходит от эксперимента — со словом, строкой, строфой.
У него колыбельные — то по Бернсу, то от Хармса, и их очень хочется повторять своим, самым-самым:

Там город с тысячей дорог
и люлькой подвесной,
где бережно солит вьюнок —
бесеныш заводной.

Я бы, наверное, написал тут про ремесло и вдохновение — но у Кутенкова в книге этого больше. Им отдаешь внимание и мысль, постепенно разбирая завалы императивов, которыми он общается с читателем — не напрягают они, впрочем.

У меня мукомолка — под левым ребром,
муравейник — за правым плечом,
а под левой лопаткой — невидимый дом:
заходи, не стучись ни о ком.

Иное в его "Неразрешенных вещах" — словно вопреки канонам, тут — повторы в строке, там — разрыв привычного фразеологизма, сложная игра тропов, словесный эквилибр на грани допустимого… Оправ-
дано все лишь когда лирический герой (а в нем и сам поэт) — мятущаяся, неприкаянная личность, в вопросах без ответа, в реальности натыкающаяся на массу неразрешенных вещей — страсть, ложь, жизнь, любовь или смерть.

Будет капелька мифа. чуть-чуть мемуарного глянца.
Нерожденные дети. Убитые судьбы. Невстречи.

Примерно так всякий переосмысливает себя и окружающих в 40–50. Борис Кутенков это затеял раньше. Авось получится.

Александр ПАВЛОВ