Густые яблони.
Ни в чьем саду так тихо,
что видится, как тишина рисует
на музыку воскреснувших деревьев…
а в их объятьях спит, приклюнув носом,
усталый, ветхий дом с горбатой крышей,
и снится ему молодость своя,
без тех людей, что бросили его
в преклонном возрасте безмолвно умирать,
в густом саду с ветвями до земли,
где тишина рисует…

Я давно не сплю, как те деревья,
Что искрятся черным серебром,
Я давно люблю Твое смиренье,
Что в себе искал, но не нашел.

Сколько не пытался, хоть на нитку,
Привязаться к радости святой,
Но стоит в окладе облик темный,
Рассекая мир на Твой и мой.

Скомканные мысли не расправить,
Чтобы объяснить простой ответ:
Нет меня средь журавлиной стаи,
А ведь так хотелось полететь.

Но не важно. Важен только берег,
У которого не стыдно сесть на мель,
И моих друзей благославленье,
И Твое сочувствие: «Успел...».

Голова моя иссохла
изнутри,
ей бы хоть каплю
трезвости.
Или: вскрыть крышку
шкатулки своей, и –
удалить пустынное вещество.
Кем же ты станешь,
алкоголепоэт?
Засохшей ромашкой
между страниц своей
пьяной лирики?
Нет. Ты не сможешь,
ты – лжец...
Исцелись и любовью –
живи,
непутевый,
уставший глупец.

Я говорю Вам – до встречи,
Быть может, вернусь поутру,
В глазах – нескончаемый вечер,
Рассветы сокрылись во тьму.
Я не молчу. Никогда.
Но: завершаю…