Вдали, за рощей белоствольной,
Мои любимые места,
Резвится в травах ветер вольный,
Живая плещется вода.

Криница... Как здесь не молиться?
Как не дивиться здесь порой,
Увидев, что седая птица
Садится на сучок сухой?

Куда девается усталость,
Печаль от собственной вины!..
Вершков я много нахваталась,
Но — почерпну из глубины.

И капли не оставлю в крынке,
Чтобы легко изображать
На первой строчке — три снежинки,
А на последней — благодать.

Ветер — то плач, то смех.
К вечеру даже злей.
Дует из трещин всех,
Дует из всех щелей.
Но прославлять не лень
Солнечную весну,
Тихо трудясь, весь день
Сидя спиной к окну.
Милый веселый друг,
Ну, снизойди хоть раз:
Хватит про пенье вьюг,
Да про метельный пляс!
Нет пониманья? Что ж...
Хоть помолчи со мной.
Как ты меня поймешь
Сидя к печи спиной?

На нашем перекрестке снова грязь,
Какую в городах теперь не сыщешь,
Ты норовишь упасть в нее, смеясь,
Забрызгиваешь лужи в голенища.

Ах, горюшко мое! Пойдем домой!
И так печет у сердца, точно жало.
Всегда плачевной участи такой
Боялась я, но вот — не избежала.

Хоть ничего не валится из рук:
Варю, как прежде, глажу и стираю...
И пусть уныл наш дом, зато вокруг
Черешенки цветут подобно раю.

Я с отчужденьем тягостным борюсь:
Ты — тот же, и тебя не подменили.
Таких, как мы, полным-полна вся Русь...
Но, говорят, воскреснет в новой силе.

И убежит от нас, постылых, грех,
И будет напевать не о печали
На нашем перекрестке чистый снег,
Который в городах найдешь едва ли.

Ты связала мне шарф и берет, и носки, и перчатки,
И не в праздник какой, ни за что-ни про что подарила,
Потому-то на сердце теперь благодатно и сладко,
Что в петелечке каждой скрывается дивная сила.

Я же знаю, как ты занята, и что ты приболела,
Что глаза помутнели, и пальцы уже грубоваты...
От опасного шага или неполезного дела
Непременно меня сохранит твой подарок когда-то.

Я могла бы к тебе подойти с равноценной вещицей,
Благодарность свою повторив и не раз, и не дважды,
Но уж лучше я буду в любви твоей вечной должницей,
Для тебя, дорогая моя, это, видимо важно.

—Нужно потом, на досуге,
Вымыть на кухне окно.
—Старой и доброй подруге
Я не звонила давно.
—Сливки, наверно, прокисли...
—Съездить на рынок пора...
Тысячи, тысячи мыслей
В голову лезут с утра.
Только одна ускользает
Вплоть до грядущего сна —
Та, что душе посылает
Ангел во все времена.

В саду пожухлом — заря,
Поет вчерашняя туча,
Крапива средь сентября...
Она, как и в мае, жгуча.
Она, как всегда, вкусна
В борще, что тобою сварен,
А ты все живешь одна
В тиши городских окраин.
Казалось бы, вот — покой:
Любимая церковь, внуки,
И в творчество — с головой,
Так много умеют руки.
Когда б не ревнивый крик:
«Рожденная для соблазна!»
Он слышится каждый миг
В душе. И ты с ним согласна.
Пленяет твое лицо,
Цветной сарафан из ситца,
И сверстников, и отцов,
И тех, кто в сыны годится.
Для них твое слово — яд.
Молчишь, тогда яд — молчанье.
Глаза и сердце болят
От плача и от страданья.
Взметнулись брови дугой —
Ты ждешь от меня ответа:
За что или для чего
Тебе попущено это?

Алексеевна, по третьей налей!
Выпить с Вами мне и радость, и честь...
Как у Бога я просила друзей
Помоложе тех, которые есть.
Я считалась одинокой не зря,
Пожилые ведь как будто не в счет.
А теперь, уже в разгар октября,
В моих мыслях и мечтах — поворот.
И весною так сады не цветут!
У рябины вся листва, точно гроздь,
И в лимонных отражениях пруд,
И на радужном — горбатенький мост.
Всюду россыпи лучистых опят,
Озорной у каждой веточки вид,
Во дворе у нас качели скрипят,
И жар-птица на качелях сидит.
Ах, Васильевна, какие блины!
И откуда же такой самовар?!
Мы в беседы о святом влюблены
И не чувствуем: кто молод, кто стар.
Я варенье из крыжовника ем,
Созерцаю тополиную медь...
Кто же знает, может, рано совсем,
Раньше всех мне суждено умереть.

Шла я по берегу низкому,
Сонная водная гладь...
К прошлому, все еще близкому,
Хочется просто бежать!

Кажется, горечь полынная
Слышится несколько миль.
И, как печаль неизбывная,
Тихо дымится ковыль.

Там, где рыбачили мальчики,
Вдруг замелькал предо мной
Крупный листок мать-и-мачехи
Светлой своей стороной.

В этот же вечер, промокшая,
Чаю я с ним напилась
И, как хозяйка хорошая,
Печь пироги принялась.

И с той поры отогрелась я
От леденящего зла,
Будто бы мать престарелая
Крепко меня обняла.

Я понимаю, тяжел нескончаемый зной,
Травы средь лета в осеннем горят колорите,
Юные рощи прозрачны, наги, как зимой,
Только и вы мою радость поймите.
Я не твержу, что мне нужно дождя позарез,
Я не хожу, словно ветер снотворный, уныло —
Малая тучка с высоких-высоких небес
Несколько капель своих на меня обронила.