с высоты летающего во сне
вижу город, растянутый на шпагатах,
вижу лица, запрокинутые к весне,
и саму весну — так близко, в пяти шагалах

вижу речку, ныряющую под мост,
угловатой набережной колено,
ветер, как таитянка, полощет холст,
за любовь обстирывая гогена

вижу в парке чертово колесо
для закатно-рыжей гигантской белки,
сальвадоры ловят меня за сон,
я, смеясь, ухожу под стрелки

светофоров, чей заговор обречен —
пробудившись, я тут же его раскрою…
кто-то ласково тронет мое плечо,
как просила, — не ранее, чем весною

кто-то меня «заладует» — пора, проснись! —
возвращая в тело из самоволки.
…на пустом шоссе звонко-синий анри matiz
разлетится в солнечные осколки.

человек високосного года,
неразменный герой новостей,
я стою у стеклянного входа,
у вращающихся лопастей

мне сюда не войти и не выйти —
слишком быстро лопочет вода
верлибрист перепутанных нитей,
конькобежец толченого льда

извините, простите, позвольте
ямбы стоп примерзают к земле
леденею тристаном в изольде,
в ясноглазом ее хрустале

словно синий ликер кюрасао,
или капля сапфира на свет...
напиши мне о самом, о самом
и на счастье повесь в интернет

В дом залетела бабочка.
«Это же Лизавета!» —
Сразу признала бабушка
И залучилась светом.

И заручилась нашими
Улыбками и кивками.
Елизавета, младшенькая,
Вот это кто такая!
Вся как невеста белая,

Над головой кружится,
В руки дается — смелая,
В точности как при жизни.
«Лизка моя! Ну здравствуй!

Хочешь сказать чего-то?»
Смотрят глазами ясными
Лица со старых фото.
Смотрят — не улыбаются,

Строго, по моде давней.
Вот и она, красавица,
Наш черно-белый ангел.

В дом залетела бабочка —
Словно дорогу знала...
«Третье, — шепнула бабушка. —
Даже число совпало».

Вера в смерть мельчает год от года.
Вот уж не представить: нет меня…
Вьется (да прихлопнуть неохота)
У виска, комариком звеня.

Знаю — будет, знаю — неизбежна,
Знаю, варианта только два:
Есть душа и нет души, а между —
Всякие картинки и слова,

Всякое такое, что бывает
И чего не может быть, но есть.
По Вселенной бабочка летает —
Света умозрительная взвесь.

Бабочка летает по Вселенной, —
Это все, что я могу сказать.
Бабочка летает по Вселенной,
Богу попадаясь на глаза.

Попадется — в том ее спасенье,
Выпадет из виду — забытье.
Сколько там еще до Воскресенья?
Пара взмахов крылышек ее…

У каждой карты есть легенда —
У дамы треф, у дамы пик...
Тебя притягивают бренды,
Но все решит банальный клик
Судьбы, что рыщет где попало,
Ступая вкрадчиво, как рысь.
Ты зарабатываешь баллы,
Ты веришь в здравую корысть
И в плодотворные тандемы.
И в дерзкой юности «сезам!»
Ты ненавидишь хризантемы, —
Он это понял по глазам.
Еще? Что гибкая, как ветка,
В ивовой терпкости своей,
Что натуральная брюнетка —
Во всем, до косточек локтей.
Что, опрокинутая на пол,
Вмиг сиганешь на потолок,
Как рысь — на все четыре лапы
Пока курсор ползет до «Оk»...

Небо лоскутной кройки,
Ветер из-за угла.
Набережная Мойки,
Что ж ты не сберегла

Вот мы пришли, заходим…
Дома ли? — Только был.
Снова курок на взводе.
Выстрелил. Не убил

Спальня, библиотека…
Детская, кабинет…
Два воспаленных века
Смотрят ему вослед

Легкий какой, наверное,
Ведь на руках внесли…
Свечи, бинты, отнервные
Капли для Натали

Локоны, эти локоны…
«Лик твой люблю, а суть
Более даже…» Доктора
Крикните, кто-нибудь!

«Рана несовместимая» —
Вынесет приговор
Сухонькая, субтильная
Дама-экскурсовод

Ну же, давай, брат Пушкин! —
Мы не поверим ей,
«Нынче немного лучше» —
Вывесили на дверь.

Нынче немного лучше! —
Ангел качнул весы…
Выживет! Ай да Пушкин!
Ай да России сын!

Не уходи, не уходи, пусть рана — понарошку,
И пусть окажется, что в снег не падал ты без сил…

А бедный Пушкин так любил моченую морошку
И перед смертью у жены о ней лишь попросил.

заплесневелая заварка
седеет в чайнике, ноябрь.
и жизнь идет себе насмарку
по телевизору моя

легкодоступна и реальна,

да все никак не протяну
к ней руку: чисто визуально
ее ласкаю, как луну
переключаю, выключаю,

включаю снова, так и быть.
и даже не с кем выпить чаю,
и чайник некому помыть...

А вот цветы протуберанцы —
Их продавали у метро.
Мы научились не ломаться,
Летя в любовь через бедро.

Мы научились ставить блоки
Чему-нибудь и как-нибудь.
Нас обметали оверлоки,
Что любо-дорого взглянуть.

И вот стоим, пусты и зрелы,
Друг перед другом; да — пусты!
Слегка ханжи и лицемеры,
Но «акробаты и шуты».

Готовы двигаться, как в танце,
И оба щуримся хитро…
А вот цветы протуберанцы,
Их продавали у метро.