Когда я читаю Жерара де Нерваля, меня не покидает ощущение, что Нерваль — самый дерзновенный из французских писателей. Не случайно его посмертно включили в число так называемых "проклятых" поэтов. Это человек, открыто заявлявший в своих книгах, что он — масон. Если бы масонство было союзом писателей, в этом не было бы ничего удивительного и запрещенного. Но масонство было тайным обществом. Обществом внутри общества. Являлось ли это следствием прогрессирующей душевной болезни или нет, неизвестно, но Нерваль решил "приоткрыть" масонские ценности для всего человечества, к чему человечество, думаю, было не совсем готово.

Как и в случае с Фридрихом Ницше, организовавшего личный крестовый поход против христианства, дерзновение Жерара де Нерваля ничем хорошим для писателя не закончилось: он тоже сошел с ума. Исследователи спорят, сам ли Нерваль покончил с собой, или же ему в этом помогли, но, я думаю, это не столь важно. Человек не в состоянии один выдержать натиск потусторонних сил, которые он сам всколыхнул. И в этом возмущении мистических сил убийство и самоубийство — сходятся. Если бы Нерваля не грохнули, он повесился бы сам. Если бы он сам не повесился, убили бы другие. И в том, и в другом случае исход — предсказуемо одинаков.

Развенчание мудрости библейского царя Соломона, отважно предпринятое Нервалем в его "Истории о царице Утра и Сулаймане, повелителе духов", до сих пор производит на меня впечатление неразорвавшейся бомбы. Прежде всего, своей беспримерной атакой на увенчанного всеми мыслимыми и немыслимыми лаврами царя Соломона. Это примерно то же, если бы кто-то сумел обстоятельно доказать, что один из самых мудрых людей в истории человечества Сократ на самом деле не умен, а вся его хваленая мудрость — выдумка позднейших толкователей и учеников философа. Соломон Нерваля не мудр, как непосвященный, но вполне умен для царя черни. Все познается в сравнении. Жерар де Нерваль развивает свой сюжет таким образом, что его Соломон проигрывает Адонираму и Балкиде и как поэт, и как мыслитель, и даже как мужчина. Полное и безоговорочное фиаско!

Конечно, все это подано как "легенда", которую пересказывают автору мусульмане. Надо полагать, еврейская мудрость Библии настолько мозолила глаза иноверцам, что они, ничтоже сумняшеся, километрами строк создавали всевозможные апокрифы. И здесь франкмасонские взгляды Нерваля нашли благодатную почву для сотворчества. Дело не только в том, что Нерваль — мастер слова. Он, безусловно, верит в то, что говорит. Он уверен, что мудрость Соломона — не мудрость знатока, а, скорее, хитрость простолюдина. Здесь, я думаю, уместно говорить об идеализме Нерваля. Он полагает, что квинтэссенция знания, доступная немногим, должна быть открыта всему человечеству. Чтобы люди ориентировались на самые лучшие образцы, самых достойных людей. В широком смысле, Нерваль говорит о том, что существует мудрость, намного превосходящая библейскую. Масоны минувших веков стремились к приумножению тайных знаний и глубокому проникновению в человеческую природу. Если вы хотите знать мое личное мнение о степени посвященности Нерваля, я думаю, что в "масоны" писателя на самом деле "посвятила" его душевная болезнь. Это кажется необъяснимым парадоксом. Тем не менее, Нерваль сам пишет в "Аврелии", что именно болезнь открыла ему новые глаза, удесятерила его ум. Какова природа такой странной душевной болезни, я не знаю. Очевидно, что у разных людей одни и те же болезни протекают по-разному. И еще: последние годы жизни Нерваля по плодовитости наследия можно сравнить разве что с последними годами Ницще — после создания "Заратустры". Возможно, эти душевнобольные писатели сначала "прозревали", потом становились на некоторое время трудоголиками, торопясь все записать, а затем уже их ум окончательно помрачался. Или — после сильного приступа вдруг наступало просветление. Кто догадается, что там у нас творится в голове?

Когда я перечитываю "Историю царицы утра", я думаю о том, что эта книга была вовремя написана и издана. Потому что сегодня, несмотря на широко тиражируемую в обществе "свободу слова", это уже почти крамола. Сегодня содержание книги вполне могли бы счесть "антисемитским" и неуважительным к истории еврейского народа. Поэтому, повторюсь, хорошо, что книга уже написана, а ее автор — давно признанный классик французской литературы. Конечно же, Нерваль нападает на Соломона не специально. Просто последнему, с этой точки зрения, "не повезло". Он оказался "не в то время и не в том месте". Он оказался современником самого первого в мире масона. Адонирам (Хирам), как "лидер" и "основатель" всех масонов, просто обязан был превзойти Соломона. Так рождался миф, и Жерар де Нерваль только художественно его оформил. При этом творчество автора "Экклезиаста" высмеивается Нервалем как недостаточно глубокое. Но в конечном итоге Адонирам погибает, а в истории остается его славный соперник. Правда, напоследок Адонирам успевает оставить после себя наследника в чреве своей возлюбленной Балкиды. От него, согласно легенде, и пошло славное масонское племя. Воистину "соломоново" решение писателя Нерваля! А вот прославленный Храм Соломона, творение рук Адонирама, будет вскоре до основания разрушен вавилонянами.

Масоны Нерваля — это не заговорщики и не закоперщики. Это династии мудрецов, передающие свои герметические знания из поколения в поколение. Адонирам — масон по праву рождения. В сущности, сверхчеловек Ницше и дети индиго, о которых так много говорят в наше время, во многом схожи с Адонирамом и Балкидой Жерара де Нерваля. Если честно, я не обнаружил в мистических произведениях Нерваля чего-то уж совсем "запретного", такого, о чем не было написано до него или после. Мистические откровения Нерваля сейчас можно часто встретить в романах фэнтези. И никто не замечает в подобных сочинениях ничего "масонского". А вот как художественные произведения, стихи и повести Жерара де Нерваля интересны и сейчас.

Вот что пишут о Нервале другие исследователи его творчества.

"Жерар де Нерваль сам рассказал историю своей жизни — видения своей юности в "Сильвии", годы странствий в "Октавии" и "Путешествие на Восток", свою постепенную гибель в "Аврелии". По страницам написанных им книг и строкам его стихотворений можно восстановить с ужасающей и единственной в своем роде яркостью одну из самых необыкновенных и трагических историй человеческой души. Он всегда был "не столько человеком, сколько человеческой душой", как сказал про него его друг Генрих Гейне. Сама ценность его души является лучшей ценностью его произведений".