четыре три гвоздя в порог пологой смерти
но терпеливый Бог глядит вперед строки

у тьмы с обратной стороны как нервы
деревья полусонные легки

и звук то заострен то белозубый хохот
стеклянный как вода вокзал не виноват

пустые города в ночи по самый ворот
в меня как безъязыкие глядят

сколько ни говори но она у рта
пристальная заплечная немота
и безголосы улицы напросвет
вытянуты в ладони разжатых бед

там голоса легки самый белый твой
только последний поезд идет домой
вдох или выдох слева но оглянись
как виновато смотрит сквозь пальцы жизнь

в босые сны обернутая тьма
в одной руке голосовые связки
но только мне и доктору видна
в нательной немигающей повязке
когда укроет проливная тень
сырой ладонью земляные веки
о ней споют продавленные реки
приподнимая дно своих колен

проходит мимо Господа одна
и детский смех из каждого запястья
и стелется смолой густое платье
и в белых голубях ее вина

легко увидеть страшно повторить
когда такие белые предместья
как шепот нарастающий забыть
и в доме перевернутом отвесно

шевелит языком лицо из книг
сгибая перелистывая стены
о том что невозможный материк
покинули бумажные микены

из каждого пробела смерть глядит
на мальчика срывающего голос
и он уже сгорает будто волос
мерцая на глазах своих обид

а снегопады шли сюда за мной
стоп-кадром сна в полупустом вагоне
и города как линии в ладони
но безъязыки тени за спиной

отец в горящем доме ожидает
каких-то голубей не говори
об этом невозможна даже память
с утра их пожалеет но они
утробные деревья с перехлестом
еловые пожарные снега
не оставляй меня как будто поздно
как будто бы никто и никогда
из тела как ребенок озираюсь
пустое небо ложка серебра
скажи домой но я не просыпаюсь
как будто умерла позавчера

Ли Бо вернулся либо это боль
ходила по воде ко мне спиной
и реки были долгой тишиною
Ли Бо вернулся чтобы стать одной

там где дожди у Бога в рукавах
он видел он шептал они отвесны
и что-то странное об островах
и детстве

когда поет непреднамеренно страна
порезанные страшно прятать пальцы
он говорил но зажили слова

и оборачивается словарь
в косых снегах слетевшихся от Бога
слова как лодки прорастающие в лед
и вот уже не видно этих лодок
а дерево корнями небо пьет

звук целится в тебя когда рукам свинцово
твоим ста головам прохладно у виска
переводимо все от слова и до слова
но птичьего не помня языка

я за тебя (молчать) боюсь но зрячая до боли
я прохожу насквозь закрытые дома
не зажимая рта на что не хватит воли
когда зима

я раскололась выходя из тела
забыла о себе (читай: о смерти)
прокрустова доска белее мела
которым черный снег рисуют дети

осатаневший Хлестаков гонял чертей
и разбегаясь головой о пятый угол
припоминал стреноженных блядей
как быстрое порнокино без звука

ушибленный он сел на подоконник
углы улыбок режут левый бок
вся комната его многоугольник
он одинок

поэзия давно не лезет в рот
безвыходно тошнит на полуслове
не оттого что нет а оттого что врет
и Хлестаков молчит про остальное

сырая ночь как срок его мотает
через окно колючку и страну
железный ангел за кадык хватает
и курит отвернувшись на луну

луна расписана по-португальски
а Бог уснул и не сменил матрас
и Хлестаков о звезды режет пальцы
в них целясь головой в который раз

я стынущее дерево у бедного окна
единственное где молчание легчайше
проваливаюсь в сон и глиняна стена
где тонкие рябины у воды пропащи
висят слепые сны по лестницам у стен
я верую в кругом расставленных крылатых
сквозной петлею слов затянется на мне
венок их рук протянутых куда-то

горловая песня мертвая петля
стой на честном месте не тесни меня

этот воздух ранен сталью звуковой
край родной мой ровной раны ножевой

заболело небо небом языка
так темно у Бога но бела рука

покрывая землю иней нелюбви
в теменную темень выпорхнет лови

соловья на сало
хлеб на валуны

недосол обычный на столе страны

горловая песня мертвая петля
затяни потуже только не меня

разведя колени вплоть до поколений
по колено в дыме ходим
говоря

а на земле где пламя шелестит
и время пьется долгими глотками
наутро восковой ребенок спит
раскинув руки в воздухе над нами

пустая деревянная страна
звучит как рифма будущего крика
на первый вдох она белым-бела
на выдох незнакома безъязыка

как парашют наш круглый потолок
исписан нерассказанными снами
несет его прозрачными руками
ребенок оставаясь между строк