Поэзия
Алексей Ахматов
Поэт, критик. Родился в Ленинграде в 1966 году. С 1980-х годов публиковался в журналах и альманахах, антологиях и справочниках страны и ближнего зарубежья («Нева», «Звезда», «Аврора», «Юность», «Литературная учеба», «Немига литературная», «День поэзии», «Русские стихи 1950-2000», «Литературный Петербург XX век» и т. д.). Автор пяти поэтических книг. Член союза писателей России (Санкт-Петербургского отделения) с 1994 года. Лауреат премии им. Бориса Корнилова «На встречу дня» за 2010 год. В настоящее время руководит поэтической секцией общества «Молодой Петербург» при Санкт-Петербургской писательской организации Союза писателей России, является главным редактором одноименного ежегодного альманаха и одним из учредителей стартовавшей в 2009 году ежегодной премии «Молодой Петербург». С 2013 года читает курс лекций по основам стихосложения в Институте Культурных Программ. Живет в Санкт-Петербурге.
Поэт, критик. Родился в Ленинграде в 1966 году. С 1980-х годов публиковался в журналах и альманахах, антологиях и справочниках страны и ближнего зарубежья («Нева», «Звезда», «Аврора», «Юность», «Литературная учеба», «Немига литературная», «День поэзии», «Русские стихи 1950-2000», «Литературный Петербург XX век» и т. д.). Автор пяти поэтических книг. Член союза писателей России (Санкт-Петербургского отделения) с 1994 года. Лауреат премии им. Бориса Корнилова «На встречу дня» за 2010 год. В настоящее время руководит поэтической секцией общества «Молодой Петербург» при Санкт-Петербургской писательской организации Союза писателей России, является главным редактором одноименного ежегодного альманаха и одним из учредителей стартовавшей в 2009 году ежегодной премии «Молодой Петербург». С 2013 года читает курс лекций по основам стихосложения в Институте Культурных Программ. Живет в Санкт-Петербурге.
ХЛЕБАЯ ВРЕМЕНИ БУЛЬОН
* * *
* * *
Плащ из полипропилена
Дню ненастному под стать…
С тополиного трамплина
Листья учатся летать.
Зонтик чуткою мембраной,
Дождь в размер пытаясь вбить,
Будет с дробью барабанной
Надо мной гнездовье вить.
Все в природе повторится,
Даже чудеса, когда
Перестанет капать, литься,
Станет ломкою вода.
А пока асфальт как будто
В упаковке блистера.
Наше будущее мутно,
Даль бесхозна, близь сера.
Остов банки майонезной
В лужу подтолкну носком…
День проходит бесполезный,
Как мороженщик с лотком.
Дню ненастному под стать…
С тополиного трамплина
Листья учатся летать.
Зонтик чуткою мембраной,
Дождь в размер пытаясь вбить,
Будет с дробью барабанной
Надо мной гнездовье вить.
Все в природе повторится,
Даже чудеса, когда
Перестанет капать, литься,
Станет ломкою вода.
А пока асфальт как будто
В упаковке блистера.
Наше будущее мутно,
Даль бесхозна, близь сера.
Остов банки майонезной
В лужу подтолкну носком…
День проходит бесполезный,
Как мороженщик с лотком.
* * *
Тучи, точно пазлы, трутся кромками,
Небо заслонив собой стык в стык.
Ветер на березе галку комкает,
Словно неудачный черновик.
Золота в природе девальвация,
На крови кленовый буйный торг
Вызывает если не овации,
То какой-то неземной восторг.
Все уже исчислено и взвешено,
И оплачен каждый летний день.
Царство Валтасара гибнет бешено,
Радостно сходя в седую тень.
Вербное воскресенье
Еще было зябко ночами,
Но кругом пошла голова,
Доверчивыми язычками
Газон облизала трава.
В весну только ветер не верил,
Из кожи в сомнениях лез,
А утром на веточках вербы,
Сошедшей, казалось, с небес,
Вдруг почки, как раны открылись,
И ветер вложил в них персты,
Уверовать искренне силясь
В пришествие новой весны.
Небо заслонив собой стык в стык.
Ветер на березе галку комкает,
Словно неудачный черновик.
Золота в природе девальвация,
На крови кленовый буйный торг
Вызывает если не овации,
То какой-то неземной восторг.
Все уже исчислено и взвешено,
И оплачен каждый летний день.
Царство Валтасара гибнет бешено,
Радостно сходя в седую тень.
Вербное воскресенье
Еще было зябко ночами,
Но кругом пошла голова,
Доверчивыми язычками
Газон облизала трава.
В весну только ветер не верил,
Из кожи в сомнениях лез,
А утром на веточках вербы,
Сошедшей, казалось, с небес,
Вдруг почки, как раны открылись,
И ветер вложил в них персты,
Уверовать искренне силясь
В пришествие новой весны.
* * *
Как было страну полюбить тяжело,
Когда она в силе и славе
Над частью шестой простирала крыло,
Грозя недовольных ораве.
Когда о стихах шел кругом разговор,
Вверх лезла доходов кривая,
Как было из дому не вынести сор,
Отчизну за дело ругая?!
И как невозможно ее не любить,
Когда закрома и карманы
Пусты, и ленивый лишь не бередит
Ее незажившие раны.
Когда она в силе и славе
Над частью шестой простирала крыло,
Грозя недовольных ораве.
Когда о стихах шел кругом разговор,
Вверх лезла доходов кривая,
Как было из дому не вынести сор,
Отчизну за дело ругая?!
И как невозможно ее не любить,
Когда закрома и карманы
Пусты, и ленивый лишь не бередит
Ее незажившие раны.
* * *
В воздух весенний до дрожи, до изнеможенья
Тополя запах добавлен, чтоб мы не пропали.
Так одорируют в целях обнаружения
Газы, для жизни опасные, типа пропана.
Выйдешь, вдохнешь, и без памяти бросишься в детство,
Вынырнешь в Мельничном где-то Ручье, куда летом
Ездил с детсадом, подумать — назад тому лет сто
Или полста, ведь ни то не представить, ни это.
Нет, ничего от мальчишки того не осталось.
Я равнодушен к жукам в коробке и к ирискам.
Что же так душу сосет?.. Только самая малость —
Воздух, приблизивший детство, как линзою, близко.
Тополя запах добавлен, чтоб мы не пропали.
Так одорируют в целях обнаружения
Газы, для жизни опасные, типа пропана.
Выйдешь, вдохнешь, и без памяти бросишься в детство,
Вынырнешь в Мельничном где-то Ручье, куда летом
Ездил с детсадом, подумать — назад тому лет сто
Или полста, ведь ни то не представить, ни это.
Нет, ничего от мальчишки того не осталось.
Я равнодушен к жукам в коробке и к ирискам.
Что же так душу сосет?.. Только самая малость —
Воздух, приблизивший детство, как линзою, близко.
* * *
Аквариума умное стекло
Являет нам глаза печальной рыбы,
Которые тоской заволокло —
Она подозревает, что Карибы,
Откуда привезли ее икрой,
Ей сроду не увидеть. В укоризне
Висит, воды набравши в рот, и корм,
Увы, замена всякой личной жизни.
Публичной рыбе счастья не дано,
Но суть не в том. Жить в заданном объеме,
В шар вписанной быть, в куб… не все ль равно? —
Вот участь страшная. И это шуток кроме.
Являет нам глаза печальной рыбы,
Которые тоской заволокло —
Она подозревает, что Карибы,
Откуда привезли ее икрой,
Ей сроду не увидеть. В укоризне
Висит, воды набравши в рот, и корм,
Увы, замена всякой личной жизни.
Публичной рыбе счастья не дано,
Но суть не в том. Жить в заданном объеме,
В шар вписанной быть, в куб… не все ль равно? —
Вот участь страшная. И это шуток кроме.
* * *
Читаю стихи, и ничто мне не радует глаз.
То строчка кривая, то слог неестественно выспрен,
То образ банален, то звук не становится в паз
Ему отведенный, то скучно от правильных истин.
А ветки в окне, где уже начинает светать
Качаются тихо и в чтенье все время встревают,
Всем видом своим непреложно давая понять:
Они никогда не банальны, не устаревают.
Их зелень в цене, как валюта сейчас на торгах,
И осенью поздней их золото будет ликвидно,
И даже, когда обратятся безропотно в прах,
Не будет за них и тогда неудобно и стыдно.
То строчка кривая, то слог неестественно выспрен,
То образ банален, то звук не становится в паз
Ему отведенный, то скучно от правильных истин.
А ветки в окне, где уже начинает светать
Качаются тихо и в чтенье все время встревают,
Всем видом своим непреложно давая понять:
Они никогда не банальны, не устаревают.
Их зелень в цене, как валюта сейчас на торгах,
И осенью поздней их золото будет ликвидно,
И даже, когда обратятся безропотно в прах,
Не будет за них и тогда неудобно и стыдно.
* * *
Хорошо войти в метель
Не спеша, почти на ощупь.
Справа еле видно ель,
Слева ствол березы тощей.
Выйду снежною порой
Из натопленного дома
Клубы пара, как в парной —
Бархатная глаукома.
Хорошо издалека
Мысль обсасывать, как льдинку:
Говорят, что смерть легка
Под метельную сурдинку.
Впрочем разве это смерть —
В ледяном застыть каркасе?
Смерть — согреться, смерть — суметь
Вдруг оттаять в одночасье.
Парадокс… А там, вдали
Дома печь гудит, что улей.
Не пойму — гуляю ли?
К суициду подхожу ли?
Не спеша, почти на ощупь.
Справа еле видно ель,
Слева ствол березы тощей.
Выйду снежною порой
Из натопленного дома
Клубы пара, как в парной —
Бархатная глаукома.
Хорошо издалека
Мысль обсасывать, как льдинку:
Говорят, что смерть легка
Под метельную сурдинку.
Впрочем разве это смерть —
В ледяном застыть каркасе?
Смерть — согреться, смерть — суметь
Вдруг оттаять в одночасье.
Парадокс… А там, вдали
Дома печь гудит, что улей.
Не пойму — гуляю ли?
К суициду подхожу ли?
* * *
Пока я тебя клеил и строил догадки,
Как разбить твое сердце за пару недель,
Ты меня уложила на обе лопатки
Как мальчишку в постель.
Я-то думал, что я, как любовник коварный,
Искушен и ретив.
А на деле я был лишь вагончик товарный,
А не локомотив.
Расскажите теперь мне про смену обличий,
Растолкуйте сердец покорителю, как
Грациозно охотник стал легкой добычей
В умных, нежных руках.
Как разбить твое сердце за пару недель,
Ты меня уложила на обе лопатки
Как мальчишку в постель.
Я-то думал, что я, как любовник коварный,
Искушен и ретив.
А на деле я был лишь вагончик товарный,
А не локомотив.
Расскажите теперь мне про смену обличий,
Растолкуйте сердец покорителю, как
Грациозно охотник стал легкой добычей
В умных, нежных руках.
* * *
Часы застукали слепого
За размышленьем ровно в пять.
Ох, лучше б в пять минут шестого
Им бы не тИкать, а тикАть!
Слепой сварил часы в кастрюле,
Оставшись, как глухой в тиши,
Так уравнение Бернулли*
Больной пытался разрешить.
Теперь, к пространству полон злости,
Над горьким супом плакал он,
Помешивая стрелок кости,
Хлебая времени бульон.
За размышленьем ровно в пять.
Ох, лучше б в пять минут шестого
Им бы не тИкать, а тикАть!
Слепой сварил часы в кастрюле,
Оставшись, как глухой в тиши,
Так уравнение Бернулли*
Больной пытался разрешить.
Теперь, к пространству полон злости,
Над горьким супом плакал он,
Помешивая стрелок кости,
Хлебая времени бульон.
*Уравнение Бернулли связывает скорость и давление в потоке идеальной несжимаемой жидкости при установившемся течении.