Зима перетекает через край,
Мой пуховик — уже осточертел он.
Так в старости душа, почуяв рай,
Вдруг устает носить больное тело.

В пустынном городе, из комнаты сбежав,
Брожу под утро, и мороз целует кожу.
Весь Невский до второго этажа
Завален мыслями и фразами прохожих.

Они замерзли, снег на них налип.
Я их читаю осторожно, не дыша...
И с метлами два ангела вдали
Дорогу расчищают неспеша.

Ночью, когда из пустыни воняет смертью,
Город до самого верха заправлен нефтью.
В ней плавают люди и постепенно тонут.
Мальчик-араб отдыхает — его не тронут.

Самое время поставить везде растяжки.
Тогда были марки, теперь у него есть пряжки
Британца, американца, еще еврея.
А у отца их целая галерея.

Но скоро неверные хлынут на абордаж.
Мальчик-араб поудобней возьмет «калаш».
Нефть запылает, жизнь обретя в огне,
И обнажит людей на песчаном дне.

И тут же легко под стены отступит страх.
Тем боле, когда за спиною стоит Аллах.
И мальчику будет плевать, что у них карт-бланш,
Еще в прошлой жизни он взял их на карандаш.

Что мне твоя лунная ночь, серебро?
Я был дождем, но меня запихали в ведро.

Был бесконечен. Теперь же на что я гожусь?
В ржавом ведре, под навесом, в глуши нахожусь.

Окна закрыты. Трава под ногой не шуршит.
Значит, не ходит автобус. Участок забыт.

И что обидно — всего в полуметре земля.
Жду, когда кто-нибудь выльет на грядку меня.

Летний вечер. Морщины у неба на лбу,
Что поделаешь — старость.
Жаль? не видно за ними тысячи звезд
Неизвестных кремлей.
Остановился троллейбус, рассыпал толпу?
И мне показалось —
Огромный павлин распускает свой хвост
И прижимает к земле.

Смуглый город глотает, но не жует
иномарки, КАМАЗы.
И он в сумерках, как в парандже,
Но не скрыть красоты.
И на длинной скамейке, на краешке ждет
Старушка автобус и сразу
На другой стороне — мальчишка девчонку,
И это уже
не скамейки — мосты.

Середина пуста. Значит, снова есть лево и право,
Значит, маятник скачет.
Значит, снова весы. Значит, так же киты
По ночному пути
Их несут на спине. Значит — ветров орава
Веселых, кусачих…
В этом городе-знаке только эти мосты
Нельзя развести.

Упрощаюсь
Все свожу к простой дроби
и микропрозе
Вместо письма — SMS
Вместо чувств — смайлики
В голове сквозняки

Я усвоил, когда еще был
Коротко стрижен и тощ:
Когда Бог закрывает глаза.
Начинается ночь.
Но бывает совсем по-другому,
Когда, например,
Дернув рубильник,
Вырубает свет Люцифер.

Мысль пришла у промерзшей до дна реки:
Бог — это снег, а люди — снеговики.
Но если все так и нету других Богов,
То кто-то же должен делать снеговиков?..

Душа иногда ржавеет от быта. Нужна ей смазка.
И мир мне идет на помощь — начинается чехарда.
И солнце уже не солнце, а лазерная указка,
Попробуй-ка догадаться, куда.

Душа иногда ржавеет от смеси, совсем не сладкой,
Компьютера и посуды, трубы за слепым окном.
Но бог тогда сушит феном деревья, а после складки
Разглаживает на лужах невидимым утюгом.

Душа иногда ржавеет. Бывает, ржавеет крепко.
Тогда у меня есть шкурка, под раковиной в углу.
Я так ей в порыве чищу, что с потолка побелка,
Осыпавшись, обращается облаком на полу.

И вот я сижу на стуле. Довольный, слегка чумазый.
И вдруг исчезает что-то — нет прежнего куража.
Реальность встает на место. Так ставят на место вазу,
Когда в ней цветы завянут от праздников и ножа.

Но только душа сверкает, очищена и свежа!

Вспоминаю… Кланяюсь плацкарту…
Поезд громыхал и не спешил.
На твоей руке увидел карту,
Как добраться до твоей души.

Счастье, что с масштабом не напутал
И не сбился потому с пути.
И «трагизмом» жизни не напуган
Был — и поезд мой не укатил.

Жаль, не видел, видно, где-то меня носило,
Когда жизнь вырвалась из земли и застыла,
Будто чародей невиданный слово бросил,
И, врасплох застав ее, заморозил.

Ухо приложу, словно волчонок к волчице,
К жизни, что вдруг выбралась из пучин —
Слово это в каждом сучке стучится,
Или это сердце мое стучит?..

Он несколько дней молился не прерываясь.
Смыла с души молитва последний грим.
Уснул и лежал неделю, не просыпаясь,
И мир, что всегда за кадром, сиял пред ним.

Проснувшись, он жил в соответствии с эпилогом.
Кому-то успел на прощанье помочь советом…
И как-то под утро тихо смешался с Богом,
Как свет фонаря постепенно смешался с рассветом.

Щиты, щиты, плакаты, объявленья.
Живого места нету на столбах.
Смотрю в окно на свежие вкрапленья
Гриль-баров, ярких вывесок — табак.

Мне с высоты видна вся панорама:
Проспект, напоминающий дельца,
И небо как огромная реклама
Немного удивленного Творца.

Секунда — и ты проснулась,
и что-то трещит в агонии.
Секунда — и обернулась
бабочкой. На ладони
У бога спокойно села
И вскоре оцепенела.

Валяется у стены
Кокон от сатаны.

Тишина, темно, и много комарья.
Одного с тобой мы Бога: ты и я.

Ночь сырая. Мне не спится. Три часа.
Угораздило влюбиться в небеса

И в тебя. Одновременно. Видно, рок.
Трое — это современно. Мы и Бог.