Тебе придется грабить пьяных.
Ведь я работать не люблю,
А лишь грущу о теплых странах
И хрюшек бисером кормлю.
Уж если водишься с поэтом —
То ты обязана, мадам,
Владеть нунчаками, кастетом
И воду обращать в «Агдам».
Царям дается все — «на шару»,
Так и поэту. Он — Орфей!..
…Споет он черту-кочегару
Канцону о красе твоей…

Спонсоресс ублажая-насилуя,
Я деньжонок в кубышке скопил
Разве что на бутылку с текилою
Или ящик кошмарных «чернил»…
Ведь кому б ни давал прикасаться я
К драгоценным моим «фаберже» —
Оттого, что кругом профанация,
Все прожекты мои — через «жэ».
(Вот такими, подруга, порядками
От Потопа весь мир и живет:
Петросян ест икру с шоколадками,
А Ван Гог свои уши жует.)
Но однажды — с тобой, уголовницей —
Бутиковые скинув штаны,
Я прилягу у старой смоковницы
А вокруг — облака, табуны…

Я всех одарю непременно
Презентом в положенный срок:
Вот негру — щепотка пургена.
А вот лилипуту — мелок.
Три финишных палки — Регине.
Проказнику Васе — тесак.
Получит Петровна — бикини.
Цветной календарик — Исак.
Держи, гастарбайтер, зубило.
А ты, попрошайка, — дукат.
Ловите-ка, голые, мыло!..
…Не жадничай, шествуя в Ад.

Дите еще училось материться,
Когда, сдурев от ужасов семьи,
На Северный Кавказ
Пугливой птицей
Вспорхнул кормилец с кухонной скамьи.
Нестойких манят фейерверки фронта.
Ведь серость будней — сильных ипостась.
...Светло грустит московская Джоконда,
Над кустиком каннабиса склонясь...

О, чудо-игры нашего двора,
Училища, диспансера, кичмана!..
И сразу клякса капает с пера,
Как вспомню развлеченье, что с Афгана
Привез один знакомый краснобай.
И я, вздохнув, тянусь за промокашкой…
А за окном — прохладный, скудный рай:
Пустынный берег с клевером, ромашкой…
Я из-за игр лишался трудодней.
Продул коллега — в «поддавки» — подругу…
В игре — как и при подвиге — верней,
Забыть о выборах в Уагадугу…
Забыть о том, что ты всего лишь хмырь
В болотце третьесортного разлива.
Тебя ловили мент, маньяк, упырь,
И всякий раз спасала чудо-ксива…
Но выя безразлична к палашу,
Когда взглянув на фото Иры, Клавы,
Склоняюсь над тетрадью и пишу:
«Еще такие помню я забавы…»

Пожар-война по телеку.
И водки в сейфе нет…
Я слопал карамельку
И завернулся в плед…
Кругом одна стагнация
И доллара обвал…
А раньше карбованцы я
Как сеятель швырял!..
Был щекотим девчатами,
Катался по траве,
Не тронутой фосфатами,
Зеленой как «лавэ».
Включу-ка песни Вити я,
Семеныча затем…
А до ларька открытия
Еще часов аж семь…
Эх, нету парабеллума!..
Что ж, буду втихаря
Водить пером по белому.
А там, глядишь, — Заря…

Да. Я не раз в штанишки «делал» —
Не на войне. Не от кунг-фу. —
А от истории о белых
(Иль красных) туфельках в шкафу…
Бывало, — и не так уж редко, —
Что ночью, иль средь бела дня,
С пивною кружкой, с табуреткой
Кидались люди на меня.
Но каплю самообладанья
Я не терял (пан иль пропал!) —
И грозный Ангел Наказанья
Крылом чело мне закрывал…
Стараясь выглядеть мудилой,
Я проходил сквозь Горький-парк,
Где каждый третий — Чикатило…
…Здесь нужно сердце Жанны Д’Арк
И Брюса Ли босые ноги,
И руки команданте Че,
Чтоб молча — как умеют боги! —
Ответить на вопрос «ты че?..»