Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Интервью


Критик, отличающийся художественным неповиновением

Под занавес 2013 года стало известно о присуждении очередной ежегодной литературной премии Союза писателей Москвы «Венец». В критической номинации премией была награждена литературный критик Елена Сафронова за книгу «Все жанры, кроме скучного», вышедшую в 2013 году в издательстве «Вест-Консалтинг». Елена Сафронова — постоянный автор журналов «Дети Ра», «Зинзивер», газеты «Поэтоград» и других литературно-художественных изданий. Однако издание целой книги критико-публицистических статей, да еще отмеченное престижной литературной премией — случай нечастый, приятный и заслуживающий подробного разговора.

— Елена, литературная критика — жанр «журнальный». Так исторически сложилось в России. Однако вы составили книгу из статей, ранее опубликованных вами в журналах, и выпустили это отдельное издание, не «побоявшись» того, что специфический жанр окажется «тяжеловат» для книжной торговли. Вы преследовали какую-то цель этим, не побоимся громкого слова, дерзким шагом?
— Вы совершенно правы! Для литературной критики идеальные «площадки» — страницы «толстых» литературных журналов, которых, к счастью, в наше время выходит все больше. Это удобнее и для автора критики, и для авторов книг, которые критик рассматривает, и для потенциальных читателей — распространение журнала заведомо шире, чем книжного тиража, тем паче, что у каждого солидного журнала сегодня есть электронная версия. Но изданию моей первой книги способствовало то, что Союз писателей Москвы выдал мне творческую стипендию как активно работающему литератору. Спасибо Союзу писателей — я поняла, что раз звезды благоприятствуют, надо выпустить книгу. Конкретной цели не было, скорее, метафизическое ощущение, что знакам судьбы нужно внимать, а ее дары принимать. Что же касается «не побоялась»… Евгений, ведь это вы, как издатель, не побоялись взять на себя и выпуск, и распространение книги, вы оценили ее «потенциал» для книжной торговли как положительный! Я вам за это очень благодарна, так что не скромничайте! Как показало время, вы не ошиблись. Еще на презентации, состоявшейся в июне прошлого года в Клубе Журнального зала, вы сказали, что книга успешно продается в книжных магазинах и через Интернет. А сейчас, например, в рязанском магазине «Книжный Барс» она раскуплена. Так что я признательна всем, с чьей помощью книга «Все жанры, кроме скучного» появилась на свет — ведь книга не детище одного автора, она всегда плод усилий многих людей, — а также признательна читателям, которые купили мою книгу и нашли ее интересной.
— А как вы восприняли то, что ваша книга удостоилась «Венца»?
— Это было для меня еще большим сюрпризом!.. Когда я составляла книгу, я не рассчитывала на такой «итог». Вообще, это тоже метафизика — мне кажется, что когда строишь большие планы, работаешь в надежде на конкретный успех, ничего не получается. Хотя я знаю, что многие писатели поступают совершенно наоборот… но мне это не свойственно. Не скрою, приятно было слышать похвалы от читателей книги и встречать на нее положительные рецензии — большинство отмечало, что критика, написанная «живым» языком, легко воспринимается и доставляет удовольствие от чтения — но когда книгу высоко оценили премией, это, согласитесь, существеннее.
— В книге «Все жанры, кроме скучного», собраны только ваши статьи и рецензии на прозаические произведения, тогда как вы активно пишете и о поэзии. Среди вашей поэтической критики и ежемесячные обзоры «толстых» поэтических журналов, которые вы публикуете в уфимском литературном журнале «Бельские просторы». Почему же ваша критика поэзии не отразилась в книге?
— Это было сделано намеренно, так как книга поэтической критики была подготовлена отдельно — для серии «Критический минимум» журнала «Современная поэзия», профиль которого очевиден из названия. Мне кажется, это неплохая идея — выпустить своего рода «двухтомник», одна часть посвящена поэзии, другая — прозе, причем ожидалось, что книга о поэзии выйдет в первую очередь. Но человек предполагает, а Бог располагает — книги появились в обратной последовательности, хотя какая, в сущности, разница?..
— Да, в Интернете уже появились анонсы вашей второй книги — «Диагноз: Поэт». Конечно, она привлекает внимание прежде всего «цепляющим» названием. Первый вопрос, возникающий по ее прочтении, на какого читателя рассчитана эта книга? Просто первая статья, подарившая книге заголовок, ставит острую социальную проблему, а дальше идут статьи про явления литературы: «Заозерную школу» поэзии и портреты поэтов Веры Павловой, Александра Городницкого и Валерия Прокошина.
— На опыте своей первой книги я убедилась, что вопрос «На какую аудиторию рассчитана книга?» умозрителен. То есть можно что-то рассчитывать, выбирать целевую аудиторию, стараться для этой аудитории… Но практика показывает: всякая книга предназначена тому, кто захочет ее прочесть. И это могут быть совершенно разные люди, «выбивающиеся» из самых мудреных схем. Надеюсь, что то качество, что отмечали читатели «Всех жанров…» — живость изложения — сохранилось и во второй книге (что, по-моему, естественно, автор-то один!), и «Диагноз: Поэт» чтение для широкого круга.
— Действительно, излагаете вы живо, пишете интересно даже о негативных явлениях в области культуры. Судя по вашим статьям, современная критика должна быть объективной, острой и нескучной. Какие еще ее актуальные черты вы можете отметить?
— Я бы поправила: обе мои книги составляет не «чистая» критика, а критико-публицистические статьи, в которых явления искусства «перемешаны» с социальными тенденциями. Публицистика не может по определению быть полностью объективной, так как в ней должно содержаться «я» автора. Говорю не об искажении фактов, разумеется, но о наличии собственного взгляда, который хороший публицист не скрывает. Все публицисты, чьи работы я люблю читать — начиная с Александра Моралевича, подвизавшегося в «Крокодиле» еще в советские времена, и заканчивая плеядой отличных авторов нынешнего «Огонька» (Дмитрий Губин, Дмитрий Орешкин, Андрей Архангельский) следуют этому правилу: «пропускают» материал через себя, окрашивают его личным отношением. Литературный критик Александр Архангельский, когда пишет о книгах в «Огонек», тоже становится «публицистичен». Поэтому моя публицистика субъективна, и, на мой взгляд, это правильно. Другими актуальными чертами критики, на мой взгляд, должны быть ее оперативность — быстрое реагирование на происходящие культурные события, книжные новинки и т. п., а также «социальность». Критика, в отличие от литературоведения, не может уходить в сплошную теорию, отвечать только на вопрос «Как это сделано?» без ответа на вопросы «Почему это сделано?», «Зачем это сделано?», «Насколько это актуально?».
— Хорошо, что вы сами заговорили о своей субъективности, а то задавать прямой вопрос было как-то неловко… Дело в том, что в вашей второй книге «Диагноз: Поэт» много спорных моментов, которые можно даже, на мой взгляд, счесть ошибочными. Скажем, ваши разборы некоторых стихов идут вразрез с правилами литературоведения…
— Во-первых, нигде в этой книге либо ее выходных данных не сказано, что я предлагаю литературоведческое исследование! Напротив, статья о Заозерной школе так прямо апеллирует в финале к литературоведу, который заинтересуется этими авторами и сделает полноценный анализ по всем правилам. Я выступаю тут в роли… сказать «первооткрывателя» неверно, так как это объединение поэтов достаточно громко заявило о себе на всю страну задолго до моей статьи, но в роли критика, который первым написал «нелокально» об этом «братстве бессмертных», как я их окрестила. Статья была опубликована в московской газете «Литературные известия» (№ 38 (68), 2010). Во-вторых, чем больше я живу и учусь (а это можно делать «век», как мы помним), тем отчетливее понимаю, что правилам учат только в школе (и только в школе собственное мнение ученика считается ошибкой). Дальше приходится жить и думать самостоятельно! Приходя со школьной скамьи в институт, мы заново открываем предметы и дисциплины, считавшиеся «пройденными», и зачастую понимаем, что серьезное их изучение весьма отличается от азов, которые преподавали в классах. В основном это касается гуманитарных дисциплин — но и в точных науках, полагаю, есть вещи парадоксальные, потому эти науки и доступны в своем апогее не детям, а взрослым. Так как я училась на историка, я помню, что, придя в Историко-архивный институт, в первый же год услышала, что история, мягко говоря, не совсем такова, как в школьных учебниках. История человеческой мысли показывает: подлинно научный прорыв начинается там, где ломаются стереотипы. Недаром в понятийном аппарате герменевтики (процесса понимания) есть термин «герменевтическая интерпретация» — так называется каждая из возможностей понимания. Я не претендую на научную деятельность, но полагаю, что в моем не «каноничном» мнении нахальство есть, но ошибок нет.
— Елена, вы говорите, что не претендуете на научность текстов. Но первая статья в книге «Диагноз: Поэт» названа «исследованием», и в ней прочитываются отголоски медицинского труда. Вы не скрываете, что Поэты, которым посвящена ваша статья, — люди с психическими отклонениями. Но разве больные люди виноваты в своем недуге? Разве психически больные люди всегда контролируют свои действия?
— Вы правы, я уже потом, когда статья вошла в литературный оборот — ведь она написана более 5 лет назад, размещалась на нескольких литературных сайтах, в том числе и на специализирующемся на стихах «Термитнике поэзии», а потом была опубликована в журнале «Урал» — подумала, что оборот «исследование, а не разоблачение» может быть понят не так, как я имела в виду. Для меня было важным подчеркнуть, что это не «выведение на чистую воду» конкретных носителей диагноза «Поэт», а лишь наши с Сергеем Зубаревым рассуждения. А звучит так, будто мы затеяли научную работу на базе клинических наблюдений… Можно было бы в книге изменить формулировку на те же «рассуждения», но это было бы уже не слишком честно и бессмысленно — ведь в Интернете все равно останется прежнее написание… На самом деле, в этой статье и духу медицинского нет; мы с Сергеем Зубаревым не имеем на то права — он психолог, а не психиатр, я вообще гуманитарий. Речь шла не о больных людях с подлинным диагнозом, а о психических особенностях характера людей, считающих себя выше окружающих по той причине, что они пишут стихи либо прозу, либо то и другое разом. В статье есть фраза о том, что подобная гордыня — это нравственная болезнь. Именно так мы с соавтором и смотрели на круг проблем, давших почву статье «Диагноз: Поэт». Само обозначение «нравственной болезни» не научно, а публицистично. Что до вашего вопроса о больных людях, виновны ли они в своем недуге и своих неадекватных поступках… Это не основная тема статьи, но в ней встречаются примеры, когда человек, знающий свой психиатрический диагноз, хочет «въехать на белом коне» в искусство, литературу или другую сферу деятельности, опять же ощущая себя отмеченным свыше. И кто виноват, если человек, не способный и сам за себя отвечать, прибавляет себе ответственности, так как искусство публично и социализировано?..
— Чем, по-вашему, отличаются литераторы от Поэтов?
— Мы постарались наметить разницу в постскриптуме к статье: «Современные литераторы, пишущие прекрасные стихи и питающие ими русскую литературу, … не Поэты. Они — авторы замечательных стихов, организаторы интересных литературно-просветительских проектов, культуртрегеры, сами творцы и сами хроникеры русской литературной жизни первой половины XXI века». По-моему, граница проходит по степени социализации творческого человека и его умения выстраивать нормальные отношения с окружающими.
— Когда именно провалились попытки создания чистого искусства? Разве Фет менее востребован, чем Некрасов? Во всяком случае, современным старшеклассникам он, насколько я знаю, нравится больше. Или разве Пастернак, у которого не удалась попытка поставить свое искусство на службу обществу («Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» — вот вам и связь с социумом), менее популярен, чем Маяковский? А уж какую цену заплатил Маяковский, по природе чистый лирик, за свое служение обществу!..
— Примеры Пастернака и Маяковского, которые вы приводите, «не отсюда» — эти люди оказались жертвами большой политики, а не личных особенностей характера. Хотя субъективно я бы не назвала Маяковского «чистым лириком» — если он и начинал с лирики, то «громкой», эпатирующей. И развитие его творчества в сторону социальной агитации выросло из его ранних, тоже гражданских стихов. Пастернак написал правду об отношении интеллигенции к революции, правду, которую прочувствовал на собственном опыте, это оказалось «не в тему»… Что до Фета и Некрасова, то они сейчас, на мой взгляд, востребованы читателями примерно одинаково — то есть не слишком. По моим впечатлениям, авторы из школьной программы становятся абсолютному большинству читателей неинтересны, как только пропадает надобность сдавать экзамены, потом читают кого угодно, но только не русских классиков. А постоянно читающее меньшинство тем и привлекательно, что выбирает себе круг чтения индивидуально, и тут тенденции, мне кажется, не выстраиваются. Попытка же создания «чистого искусства» не провалилась и не провалится никогда — сегодня многие авторы пишут «я-прозу», сосредоточившись на глубинах собственных ощущений, философствуют сами с собой, чему весьма способствует феномен «блоговой» литературы. На другом «фланге» современной литературы откровенно коммерческие вещи, построенные на прямом эскапизме, на уходе от социальных проблем в выдуманные миры — от фэнтезийных условных «Средиземий» до гламурного мира «красивой любви», и чем это не чистое искусство?
— Елена, спасибо за созданные вами портреты поэтов — благодаря этим статьям читатели могут открывать для себя в литературе замечательные имена. Все они яркие творческие индивидуальности, отличаются художественным неповиновением. Поэты Заозерной школы, наверное, еще и близки вам и своей преданностью донской земле. Что еще вас привлекло в героях очерков, почему для этой книги были выбраны именно они?
— Книга намеренно строилась так, чтобы все прочие материалы «уравновешивали» морально тяжелую и полемичную статью «Диагноз: Поэт», чтобы создать литературный аналог буддийского значка «великий предел» — черное и белое тесно переплетено. В книгу вошли портреты троих поэтов, с которыми я встречалась лично, и это общение было по-человечески теплым и окрыляющим — в противовес «угнетающему» общению с Поэтами. Радостное впечатление оставили встречи с Верой Павловой, Александром Городницким. Даже с ныне покойным Прокошиным я один раз в жизни общалась — правда, это было давно, когда он еще не был так известен, а я вообще почти ничего собой не представляла — «хорошая рязанская поэтесса» это очень мало для литературы. Вот меня и подкупило товарищеское, равноправное обхождение Валерия Прокошина с теми, кто явно уступал ему в таланте… Так что выбирала я героев портретов по принципу «человечности»; пока таких портретов у меня всего три. Что до поэтов Заозерной школы, то я общалась с ними в 2010 году, когда половины из моих героев уже не было в живых. А спустя полтора года не стало и Виталия Калашникова… «Бессмертны» они, я убеждена, в смысле вклада в литературу, но физически, как люди из плоти и крови, увы, уязвимы. Элемент «землячества» тут минимален, наследие Заозерной школы привлекло меня своей поэтической красотой, силой и самобытностью, хотя последнее определение затаскано и часто относится к примитивным произведениям, им очень любят оперировать в локальных литературных процессах, восхваляя «местных классиков». Кстати, спасибо вам за слова «отличаются художественным неповиновением» — я бы хотела быть достойной отнести их и к себе как к критику!..
— Что вам близко и дорого в современной поэзии и прозе?
— Мне всегда дорого чувство юмора и самоирония, а в прозе — «креативность». Тоже опошленное слово, но я его употребляю в смысле «полета фантазии», умения писателя создавать собственные убедительные миры — не обязательно фантастические, как у Дяченко или Лукина. В сугубо реалистичной прозе тоже важно умение писателя выстроить свою вселенную! А в поэзии мои вкусы несколько старомодны, я предпочитаю традиционную ритмо-рифмованную поэзию верлибрам и различной «зауми», хотя умом и понимаю, что эти явления тоже литературно интересны и могут быть исключительно талантливы. Поэзию делает из «просто» качественного текста неуловимый элемент, который Ирина Роднянская в одной из статей назвала «флогистоном», а многие читатели называют «драйвом». Описать этот элемент словами невозможно, потому и так трудно сформулировать разницу между хорошими и гениальными стихами, а метафорически это некая «искра». Вот ее присутствие в поэзии мне очень дорого!
— Темой ваших критических обзоров становятся целые литературные или культурные пласты — например, в прошлой книге это авторская песня, военная проза, контркультура, развлекательное чтение и эсхатологические романы. Какие еще крупные темы, освещенные вами в статьях, не вошли в сборники?
— Тема «критики и критика вне Москвы», с чем я ступала на публицистическую стезю десять лет назад, и к чему постоянно приходится возвращаться, в силу того, что живу я по-прежнему в провинции и сталкиваюсь с различными проявлениями непонимания своей работы; тема правомерности использования нецензурной лексики в литературных произведениях, породившая статью «Литературные Лаокооны»; тема «фантаст в большой литературе», заявленная в одноименной статье, вышедшей в 12-м номере журнала «Октябрь» за 2013 год… Да и те обзоры поэтических журналов, что вы упоминали выше, тоже не изданы отдельной книгой — признаться, я думаю, что этого и не стоит делать, за журналами «не угонишься», обзор хорош вскоре после выхода обозреваемого журнала, как яичко к Христову дню. Думаю, что главные для моей «характеристики» работы в этих двух книгах собраны, теперь можно опять сосредоточиться на писании в журналы. Эту благую практику русской литературной критики не стоит прерывать!

Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ