Почти каждый писатель с громким именем отличается чем-то от других. Многие по-настоящему самобытны. Но как ни странно, все они, рассказывая о своём творчестве, почему-то повторяют общеизвестные слова о законах литературы вообще, мало кто умеет открыть себя, показать свою собственную "кухню", распахнуть двери в свою творческую лабораторию. Каждый мало-мальски выделившейся автор обладает своими маленькими секретами, но похоже, боится открыть их, опасаясь, вероятно, за то, что конкуренты воспользуются его советами и быстро поднимутся на ту же высоту. Или же есть иные причины?

"Я часто думал, какую интересную статью мог бы написать любой литератор, если бы он захотел, то есть если бы он смог в подробностях, шаг за шагом проследить те процессы, при которых любое его произведение достигло окончательной завершённости. Почему подобная статья никогда не была выдана в свет, решительно не могу сказать, но, быть может, пробел этот в большей степени обусловило авторское тщеславие, нежели какая-либо иная причина.
Большинство литераторов, в особенности поэты, предпочитают, чтобы о них думали, будто они сочиняют в некоем порыве высокого безумия, под воздействием экстатической интуиции, и прямо-таки содрогнутся при одной мысли позволить публике заглянуть за кулисы и увидеть, как сложно и грубо работает мысль, бредущая на ощупь; увидеть, как сам автор постигает свою цель только в последний момент; как вполне созревшие плоды фантазии с отчаянием отвергаются ввиду невозможности их воплотить; как кропотливо отбирают и отбрасывают; как мучительно делают вымарки и вставки — одним словом, увидеть колёса и шестерни, механизмы для перемены декораций, стремянки и люки, петушьи перья, румяна и мушки, которые в девяноста девяти случаях из ста составляют реквизит литературного лицедея" (Эдгар По "Философия творчества").
Писатели, сочиняющие романы для массового потребителя, легко рассказывают о себе и запросто врут, стремясь выглядеть глубже и многограннее, чем они есть в действительности. Сочинители для толпы работают по кулинарной книге, а не колдуют в творческой лаборатории.
У каждого самобытного автора своя творческая лаборатория. Некоторые умеют проанализировать процесс создания книги от момента зарождения замысла до его окончательного воплощения. Другие говорят об этом общими фразами.
Как выстраивается сюжет, как складывается мозаика общей картины, как пробивается сквозь мусор повседневности замысел? Я осмеливаюсь утверждать, что у всех самобытных авторов в основе их творчества лежит желание создать то, чего не было раньше и чего автору, когда он был только читателем, очень не хватало в прочитанных книгах. Отсюда и появляется желание сделать своё. Сделать вопреки всем существующим правилам и требованиям издателей. Сделать то, что целиком и полностью будет соответствовать его собственным потребностям.
"Что же за сила, что за непреодолимый импульс приводит писателя к его профессии? В поисках источников такого импульса нужно обратиться к одной из черт человеческой натуры, присущей всем людям… Этой чертой… является потребность выразить в слове всякое явление жизни и тесно связанную с этим потребность выразить самого себя. Она почти физиологична, а ослабление или полное исчезновение её — что случается лишь у очень редких индивидов, — противоречит самой человеческой природе… Все люди по природе своей болтливы. Разговаривают неустанно: о своей работе, о том, что делается на белом свете, о своих близких, а больше всего о себе самих. Рассказать о себе другим — это значит выбраться из самого себя, разорвать хотя бы на краткий миг путы собственного бытия, избавиться от мучительного одиночества, в котором мы от колыбели до могилы пребываем среди наших восприятий, мыслей, снов, страданий, радостей, опасений, надежд, поделиться, наконец, с другими своей удивительностью.
Да, удивительностью, ибо все люди удивительны. Все переживают поразительные приключения, в каждой душе мир преломляется в тысячецветных радугах чудесного блеска. Каждый, по крайней мере, в определённые моменты, отдаёт себе в этом отчёт, но у большинства не хватает отваги признаться в этом даже себе. Люди в огромном их большинстве — существа робкие. Иногда нужны очень сильные потрясения, мучительные или радостные, чтобы сорвать с их уст печать молчания, и тогда даже с уст самых неразговорчивых падают слова откровений…
Писатель выражает всеобщее стремление, выражает себя и свой мир, и в этом он подчиняется природному импульсу человеческой натуры, а вместе с тем как бы становится выразителем тех, кто не может и не умеет высказаться сам.
Склонность к самовысказыванию, свойственная всем людям, у писателя обретает особую силу, кажется, что она является необходимым приложением к его жизни и как бы усиливает её. Стремление увековечить явления в какой-то миг увенчивается небывалым триумфом: создаются новые ценности…" (Ян Паран-довский "Алхимия слова").
Недавно меня поразила довольно простая мысль, высказанная Михаилом Веллером: "Экстраверт совершает подвиги и хулиганит наяву, интроверт — в мыслях и мечтах. Молодой писатель — интроверт, по преимуществу".
Насколько точно подмечено: одни совершают активные поступки в мыслях, другие — наяву. Именно активные поступки, а не поступки вообще. Хулиганы и бандиты не пишут книг, в лучшем случае у них хватает терпения рассказать о чём-то журналисту, а тот превращает их рассказ в книгу. Писатель же не просто терпелив и усидчив, не просто тратит время на сочинение историй. Это не терпеливость на самом деле, а жизнь. Настоящий писатель живёт где-то "там", по другую сторону привычной большинству людей реальности. Настоящий писатель живёт внутри себя, его интровертность открывает ему потайные двери в мир, куда обыкновенный человек даже не догадывается заглянуть, а если и догадывается, то знакомство с внутренним миром похоже на мимолётность, на мелькнувшие перед глазами тени, но не на полноценную прогулку в красочную страну фантазий и уж тем более не на долгую жизнь в там.
Внутренняя жизнь писателя не видна никому из посторонних. Она выплёскивается наружу и становится осязаемой тогда и только тогда, когда в привычный всем мир приходит очередная книга. Если книга достаточно глубока, читатель погружается в неё полностью. Если в книге нет ничего, кроме "беготни по сцене", то она забывается быстро. Внутренняя жизнь писателя не видна никому, но нередко она бывает настолько активная и напряжённая, что писатель заболевает от нервного истощения, потому что для него эта жизнь — не воображение, а реальность.
И вот что ещё интересно: внутренняя жизнь писателя, который зачастую настолько не приспособлен к нормальной жизни, что не умеет ни вбить гвоздя в стену, ни познакомиться с женщиной, ни договориться с издателем, оказывает огромное влияние на мир читателей и даже меняет его. Не случайно Лев Толстой утверждал, что "слово — дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти". Писатель радует и отравляет своим словом. Но что ещё более удивительно: его слово, пришедшее из его внутреннего мира, питается обычной человеческой жизнью, её страстями, её запахами, её звуками. Истинный писатель вовсе не оторван от этой жизни, просто он не принимает в ней активного участия. И при этом он умудряется перестраивать её, занимаясь внутренней работой над собой. Изменить мир можно одним лишь способом — изменяя себя.