Опять эта книга меня растревожила…
Опять, усмехаясь и слезы роняя,
Читаю всю ночь… И прошедшее ожило,
Как будто в него погружаюсь до дна я.

День видится серый, промозглый, холодненький,
То сеет дождем, то поземкой пылится.
Несутся кибитки, плетутся колодники —
Клейменые лбы, изнуренные лица.

Жандарм и чиновник искусно расставлены —
Монарховы уши, монарховы очи.
Россия нема, зашнурована, сдавлена,
И души, и спины иссечены в клочья.

Молчалин глумится над разумом, прянувшим
К свободе из мрака имперского трюма…
Об этом ушедшем, но все еще ранящем
Опять повествуют «Былое и думы».

Былое… Мороз пробирается в сердце нам,
И бьется оно в ледяной водоверти,
И бьется в нем горькая родина, Герценом
Отвергнутая и родная до смерти.

В уме же, навек околдованном истиной, —
Глухая борьба: превратиться в холопа,
В чиновника? Нет! Остается единственно
На многие годы уехать в Европу.

Но что же Европа?.. Лабазник и лавочник,
Как глянешь вблизи, и фальшив и беспутен…
И тысячи мелких уколов булавочных
Не меньше смертельны, чем штык и шпицрутен…

И вдруг, как победа над болью непрошеной,
В Россию, туда, где не видно ни зги было,
Луч разума — слово великое брошено,
И, стало быть, дело еще не погибло…

Колотится слово, как колокол, — вольное,
Из трюма зовущее к солнцу, на воздух,
К свободе, и зовы его колокольные
Найдут в поколеньях свой отклик и отзвук.

Читая, вникаю в несчастья и радости,
И ветер истории в комнате веет.
А родины небо, а небо уральское,
А небо Свердловска в окне розовеет.

Настольной лампы матовая стылость,
Пригоршни дождика стучат в окно…
Неделя — как со мною ты простилась,
А, кажется, давно, давно, давно.

Ото всего спасенье есть — работа.
Я от тебя хочу спастись, мой друг,
Работой, невзирая на дремоту,
Работой, невзирая на недуг.

Работой, в лихорадке, в наступленье
На все, что точит и мельчит меня,
Что ставит перед жизнью на колени,
Гася остатки страсти и огня…

Как тебя я увидел во сне
На мгновенье живую, былую,
Затеплилося сердце во мне,
И казалось: тебя я целую.

Ты была нестерпимо близка,
Так, что сердце срывалось с причала…
А потом ты ушла, и тоска
Снова день мой и сон омрачала…

Я проснулся. Опять — как в аду —
Склоки, сплетни, интриги и шашни.
И бреду я у всех на виду,
Невеселый, как сон мой вчерашний.

Равняясь по самым высоким вершинам,
Тщедушен и мал, —
Давно нелюбимым Поэзии сыном
Под старость я стал.

Она предо мною захлопнула двери:
«Куда уж тебе, комару!..»
Но я остаюсь ей, Поэзии, верен
И с этим умру!..