И душно, и тесно
в спирали времен.
Застольная песня
похожа на стон.

Припев что-то значит,
но что, если б знать?
Ни переиначить
его, ни понять.

В мученьи народном
отпетая жизнь.
Бесполый и потный
домашний фашизм.

Никто не услышан,
не понят никто.
Лишь серые крыши,
да дыры в пальто.

Все хлещет по сердцу
злодейка пурга.
Престольный Освенцим,
Становье врага.

Свирепствует в душах
Вселенское зло.
Скорее на службу!
Склоните чело!
Все ближе и ближе
Божественный звон.
Молчишь — и услышан.
Зовешь — и спасен.

Отчеркнули ноготком
Общежития, отели.
Словно кто махнул платком —
Птицы по небу летели.

Закружились сны в слезах
На оси воспоминаний.
Полудетская гроза
Нас всю ночь куда-то манит.

Разливаются слова
Словно горький сок алоэ,
И больная голова
Не дает ногам покоя.

Все ма(нь)ячит пешеход
На безлюдном перекрестке.
Расщепляется народ
На мужи и на подростки.

И — луною озарен —
Поднимается из мрака
Промежуток, перегон
Между волком и собакой.

этой ночью не выспаться мне
я не знаю, что сделать с собою
кто-то чертит гвоздем по стене,
расцарапав ее до обоев

этой ночью мы оба в пути
темнота: ни угла, ни кровати
только сердце скрежещет в груди
как испорченный скрепкосшиватель

кто-то режет ножом по стеклу,
рвет консервную жесть в изголовье
я прилег на газетах в углу
все газеты испачканы кровью

четверть пятого. Это кошмар
вместо сердца — холодный обмылок
а за окнами — башня и шар,
ударяющий прямо в затылок

и уже занимается день
в рудиментах цветов и растений
в общежитии не было стен
ах, зачем я придумывал стены…