Горькое тяжелое чувство вины и потери — ушел из жизни Михаил Файнерман.
Она была редкой, она была уроком, такая жизнь — в бедах, в горькой судьбе, отданная поэзии, и всегда только окончательного, реального отказа, что-либо предпринимать для литературной карьеры, как-либо самоутверждаться, выделяя себя лично. Его, одного из лучших русских поэтов второй половины ХХ века, не было в толстых и иных журналах, в многочисленных коллективных сборниках и антологиях, на людных фестивалях и литературных вечерах. В далеко не самую искреннюю эпоху в нашей литературе он писал стихи, полные боли, доверяя читателю стилистически безукоризненные истинные нюансы, по-настоящему исповедальные. Он стремился, как он сам любил повторять, к "прозрачности", и сквозь нее проступает утонченная графика и сокровенность. Ему одному удалось на почве русского стиха органично использовать традицию англосаксонского верлибра. Эти миниатюры и поэтическая проза заставляют вспомнить о таинственной притягательности хемингуэевских подтекстов, их загадочной лирической глубине, запрятанной в аскетизме.
Его книга "Зяблик перелетный" могла бы быть во много раз объемней и от этого не хуже, но он так решил.
Мы общались на протяжении двадцати лет. Я не слышал от него пустого слова. И даже в самых бесхитростных из его стихов нет слабого места, что совсем сегодня не типично. Наверное, потому, что он был честен по отношению ко всем нам.
И безжалостен к себе.