Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ПРОЗА В РИФМАХ

Александр СОТНИК

ВОЙНА УДОВОЛЬСТВИЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

 

Мне жаль, что я не знал Мэрилин Монро; увы, я не родился Казановой; кручу рулетку, ставлю на "зеро", а выпадает Слово... Нет, два слова: "влюбленность" и "долги". Я должен всем: тебе — весь мир, друзьям — покой и волю; я водку пью наполовину с кровью, ем черствый хлеб, а вот сердец не ем! Мне, между прочим, поздно в вурдалаки. Ночная жизнь — она тут не при чем: все кровососы промышляют днем, а в полночь — сплошь поэты да собаки. Собачья жизнь! Да что там говорить? Я лаять понапрасну не приучен, — тем паче — при тебе. Ведь я приручен как старый Лис у Сент-Экзюпери. Я петь готов, отплясывать канканом, и если вдруг какой-нибудь кретин заявит, что ты — тот же героин, — извольте, я останусь наркоманом! Забыть с тобой, что будет Судный день, не биться лбом, отсчитывая сутки (поэты все немного проститутки: их зажимают все кому не лень).
Прости меня за этот каламбур...
Вот новый день, лениво ночь измерив, пролил на горизонт Кровавой Мэри — ночь кончилась. День, звонкий трубадур, огнем вскипает в радужном металле, зовет на миротворческий турнир...
Когда повсюду борются за мир, убийцам присуждаются медали.

 

2

 

Провинция — последний бастион влюбленности. А я сижу в столице. Уже рассвет, а все равно не спится — должно быть, я опять в тебя влюблен.
Вообще-то, что касается любви — здесь не в чести подобные привычки: ларьки, бистро, вокзалы, электрички, пыль, суета... Сплошные "се ля ви" и ватная толпа. Зачем я здесь? Мелькают лица; тертые рекламы мне предлагают грудь червонной дамы, а супермены — сигареты "Вест".
Я тоже двести раз бросал курить, когда не оставлял опохмелиться; молчал и спал. Так чистая страница молчит о том, что автор мог бы жить, но "кинулся". Пардон: ушел в нирвану. А нынче — фиг. Куда теперь уйдешь? Ложь стоит миллион, молчанье — грош, жизнь дорога и смерть не по карману!

 

3

 

В тот год я был циничен.
Ресторан, бандиты, шлюхи — все смешалось вместе, как водка с пивом. Я горланил песни без грустного напряга; сыт и пьян ловил такси, и вез к себе на хату очередную бабу... Канитель с грехом делила поровну постель, оплачивая музыкой по блату.
Как день росой оплакивает мрак — так звездопад разбрасывает полночь. (Природный парадокс!) Как там Семеныч кричал — что, мол, "ребята, все не так!.." А что "не так"? Страдание первично. Есть хищник — будет жертва. Рык и писк. А воздвигать гранитный обелиск при жизни — и смешно, и неприлично...
Так что наутро, сделав пьяный рейд за пивом, я садился мучить Музу. Как заговор змеиному укусу повизгивали рифмы (дядя Фрейд не знал об этой форме онанизма). Жить с фигой напоказ — куда честней!
Не делится с Вороной Соловей секретами профессионализма!

 

4

 

Урок дается жаждущим узнать. Оценка — пошлый взгляд на сумму знаний. Страдающим боязнью расстояний предпишут их же преодолевать без всяких аргументов и причины. Вот бандитизм Судьбы: "Ты хочешь жить — зато не будешь. Гнусный паразит дышать устанет до своей кончины..."
Судьба сильна синдромом кирпича, пристукивая тех, кто ей не нужен. Спешить с обеда не успеть на ужин? Скончаться с разрешения врача?
Как в очереди нервничает крайний, пока за ним не сгрудится народ!
И рвется по спирали хоровод наверх — к пределу низменных желаний...

 

5

 

…И независим, точно Шерлок Холмс, и озадачен, словно доктор Ватсон, в тот вечер я планировал нажраться, но даже это мне не удалось.
Кир не лечил. Урчали по-французски котлеты в животе; бармен-адепт хохмил, что по секрету даст рецепт, как лучше напиваться без закуски, да познакомит "с вот такой герлой":
— Она почти не жрет и ходит рысью. За раз покончишь с холостяцкой жизнью и наживешь семейный геморрой. А, кстати, — вот она. И как идет!.. Нет, не идет, а пишет трехэтажно!..
— Красиво, но с грамматикой неважно...
— Зануда, орфография не в счет. Позвать?
— Зови…
Обычное знакомство без обязательств: заказал — плати.
Труднее от попутчика уйти, а встречным разойтись — легко и просто!

 

6

 

Искусство дразнит благородством тайн, как девственниц порочностью постели.
Откупорив небрежно "Ркацители", подмигиваю:
— Выпьешь?
— Наливай.
Развязен и по-чаплински подвижен, провозглашаю лицемерный тост:
— Пусть не смутит тебя мой низкий рост: ведь должна ж ты быть хоть в чем-то выше... За это стоит выпить!
Болтовня звенит банально, как портвейн на вынос:
— Как там живет столичный шоу-бизнес?
— Да вот, боюсь, подохнет без меня, а я сижу и пью с тобой винюку...
Храни, насмешка, скрытую печаль. Где мысли доверяется мораль, там люди не доверятся друг другу.

 

7

 

— Не бойся, проходи. Вот мой отель. Жаль, не "Савой". Вид из окна позорный. Зато на полке Пушкин. Фрейд в уборной. Холодный душ, но теплая постель. Располагайся. Дернем по рюмашке?
— Скажи, Вадим, а ты со всеми так?
— Как это "так"?
— Ну, душ, потом коньяк, потом — постель...
— Угу. Снимай рубашку, я обнаглел!..
Твой торопливый смех парил над нами — мягкий и прозрачный; дымился в голове туман коньячный, и голых чувств бессмысленный побег — подальше от рассудка! — был приятен. И я был глуп, как всякий кто влюблен. Найдись в моем кармане миллион — я бы его спалил или потратил, что, в принципе, одно и то же…
…Ночь листала листьев желтые страницы…
…Кому дано по осени проститься, весной, зимой и летом не помочь…

 

8

 

Воздействовал Дасен. Рука тайком скользила по тебе, невинно спящей. Тонуло время в пестром настоящем, и небо наливалось молоком реальных снов; очерчивался тонко твой силуэт в проеме бытия, упрямо убегая от меня, и я бросался за тобой вдогонку стрелою мысли (свет рождает мысль)...
Я не заметил то, как ты проснулась и, оценив мой профиль, улыбнулась:
— Да, мы вчера изрядно напились. Дай мне одеться. Отвернись...
Привычка: законы побеждают естество.
Лишение свободы — воровство, взамен ключа удобная отмычка.

 

9

 

— Имей в виду, я просто пошутил! — шептал он, проливая водку на пол. — Ведь если бы он вас вчера зацапал — тебе не жить! Он — двинутый, дебил!.. Ты что, не знал, что он — ее любовник?.. Он мне, козел, чуть руку не сломал… Все обыскал. И кто ему сказал?..
— Кто он такой?
— Да урка, уголовник. Зарезать — как два пальца об асфальт... Орал тут: "Я найду на них управу!...". Приперся, гад, нажрался на халяву, хотел тебе хребет переломать.
— Что ж, пожелай ему не надорваться. Налей в кредит, не плачь, все заживет...
И только враг не предъявляет счет, подыскивая случай рассчитаться.

 

10

 

Вот повод для свободы: торжество обиды. Распростившись с рестораном, бегу вприпрыжку к выдуманным Каннам, Бродвеям и красотам Фонтенбло. Прекрасное стареет вместе с миром, а старость — это лучше, чем бодун.. Симфония колес — "тудум-тудум" — стучит над одиноким пассажиром, растрескивает воздух как топор...
Эх, птица-тройка! — звонкая монета! Слабо внагляк проехать без билета, когда в пути шмонает контролер? Слабо уснуть, когда вокруг не дремлют, краснея от лукавого стыда?!
Стыд доживет до Страшного Суда, покуда Совесть зарывают в землю.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

 

Окидывая взглядом десять лет езды, тусовок, пьянок и приколов — весь этот хлам укладываешь в Слово, кладешь в карман и говоришь: "Привет!"
Мой вечный путь — Париж. Точнее — праздник, придуманный в полете конфетти. В толпе зевак удобнее идти и подбирать, что брошено напрасно: слова и время, веру и талант, и, набивая мелкой дребеденью мешок пожиток, разменять на деньги у жалкого старьевщика.
Богат и счастлив тот, кто тратить не умеет. А фальши больше в подлинных деньгах. Долги всегда дороже.
На торгах в раю мздоимца дешево оценят.

 

2

 

"Вот так трудись, а толку ни хрена!.." — ворчал кобель, карабкаясь на Жучку...
Дворняжий след лежит могучей кучкой на грязном тротуаре...
Старина, хватай метлу и, сделав фэйс лопатой, шурши, сбивая с ритма пол-Москвы. Здесь ноги — продолженье головы, и у помоек тонки ароматы.
Есть дворницкий эпический сюжет: один отвоевал у ЖЭКа хату; другой исправно получал зарплату, не подметая; третий тыщу лет имел в постели дочку управдома (потом был брак с обилием детей)...
Здесь кошки не шокируют мышей и люди не изводят насекомых...
Мой дворницкий роскошный особняк травмировал прохожих желтизною. За окнами текла Москва рекою, текло вино, пульсировал коньяк, и радостно цвела марихуана. Я знал, что горы мерзлой белизны умрут от воспаления весны, как я от неизбежности стакана. Так я и жил, царапая стишки, выдавливая водку рабской каплей, и повторяя подвиги Геракла (особенно седьмой). Мои дружки садились кто в тюрьму, кто в "мерседесы", теряли смысл, приобретали миф...
К сомнению Всевышний терпелив, а к вдохновенью терпеливы бесы.

 

3

 

Столица как приманка для врага с обширной сетью КПЗ и клиник. Сражен Наполеон и счастлив циник: и кир столбом и телкость высока.
Приятель Макс, поэт из недоучек, совенок мысли, пасынок идей, — внушал:
— Учись, я умный, как еврей: нашел себе богатых дочек, внучек; три стервы, но у каждой — кошелек... Да, страшные, но ниже поясницы все бабы одинаковы… На лица я не смотрю: я шарю между ног... А, впрочем, ты — счастливчик. От "Метаксы" меня тошнит. "Зубровка" — это да!.. Достала эта жлобская еда: икра, бекон, колбаски, крабы... Баксы тебе нужны?.. Какие там долги!.. Бери, бери, я выпрошу у Светки... Здесь у тебя две классные соседки. Мы пьяные, но все же — мужики... Ой, мне пора! Я к Светке на работу: поэзией окучивать кровать...
Свободному свободы не видать. Освобожденным не найти свободу.

 

4

 

Под вечер мне везло. Ломая лед и грубо чертыхаясь, как гасконец, я откопал потрепанный червонец, и понял: кто работает — тот пьет.
Портвейн под псевдонимом "выключатель" впитался ядом до корней волос. Но тут ввалился Макс.
— Привет, альфонс.
— Последние чернила пьешь, пис-сатель?.. Все, собирайся. Барышни не ждут. Прикрой костюмом высохшее пузо. Я им сказал: ты — вылитый Карузо. Ты им споешь — они тебе нальют.
— Ты не наврал, что я Лука Мудищев?
— Как можно! Я сказал, что ты монах, что у тебя скрипичный ключ в штанах — большой охотник до духовной пищи. Там для тебя такой истэблишмент!.. Мечта: тугой бумажник с мягким сердцем. У Томочки СП с каким-то немцем, но немец, к счастью, — полный импотент.
Во всякой правде видя долю шутки — кому не в тягость умственный процесс — задачка на спортивный интерес: что выбрать между мозгом и желудком?
Я выбрал умозрительный коктейль из похотливых взглядов, поцелуев и анекдотов типа "Волобуев...", "поручик Ржевский..."
Был ночной отель, кровать, светильник, шорохи одежды, дыхание "Шанели", спирт "Рояль", "Ты не гигант" — "ты не мадам де Сталь...", и — сон, как дар теряющим надежду на робкую и радостную страсть.
Любовь — сестра Стыда и жертва брата, в рождении и смерти виновата. Ведь только падшим не дают упасть…

 

5

 

Ей было сорок пять. У женских лиц, сменивших юность на богатый возраст, есть обреченность покоривших космос и жажда разрушения границ в пределах представлений о пороке.
У Томочки все было: скучный блеск, усталость мысли, новый "мерседес", и дряблый бюст, переходящий в ноги.
В ней уживались комплексы обид на донжуанов, геев, сутенеров и импотентов; в шумных разговорах — статичность пресловутых пирамид и жажда невостребованной кошки: ей подавали кофе не в постель, а в офис (секретарша — топ-модель подверглась увольнению за ножки)...
Она была заносчиво-груба в борьбе за целомудрие. Казалось, ей в жизни все далось, а что осталось — придет само собою как судьба.
Меня она рассматривала просто, как нумизмат коллекцию купюр: не даун, не Рокфеллер, не амур, не портит настроения и воздух; кормить, поить, и будет "так себе": струя воды в отсутствии фонтана...
Так, становясь чертой чужого плана, мы выгодно потворствуем судьбе, за крест чужой неся свои потери (где даром — там расплата дорога).
Мы веруем в ошибки без греха. В нас верует лишь тот, кто нам не верит!

 

6

 

Я пробудился в полдень. Серый день смотрел сквозь шторы — тучно и тоскливо. Но на столе я обнаружил пиво и, победив похмельную мигрень, прочел записку, что лежала рядом: "Увидимся. Целую. Не скучай. В твоем пальто сто долларов "на чай" — за то, что оказался не кастратом".
Мы встретились в пивной. Макс развивал теорию о нравственности:
— Бабы предпочитают отдаваться слабым. Эффект эмансипации. Провал в полу у человечества. Излишки немого интеллекта съел язык. Предупреждал нас Дарвин: "Это цирк, в нем женщины, мужчины — все мартышки!.." А Томочка вернется. У нее проблемы с мужиками…
— Может, хватит?
— Пойми, старик, за правду не заплатят: мы, смертные, питаемся враньем. Младенец целомудрия — видали? — по пьяни лег в порочную кровать, где отняли невинность, благодать и девственность, и — искушенно дали!.. Да я таких детей на завтрак ем!..
…В размытой тьме девицы, словно нимфы, в пуховых шубах — излучали рифмы, и снег лежал напудренный, как крем.
…Дрейфуя, как челюскинец на льдине, азартно очищая тротуар, я чуть не сбил ее:
— Прости, Тамар. Мне повезло, что ты не на машине.
— Машина за углом.
— Я не один. Знакомься: мисс Лопата Штыковая.
— Так и зовут?
— Фамилия такая. Досталась от родителей.
— Вадим, ты разозлился на меня за баксы?
— Нет, что ты, деньгам — слава и почет! Здесь, знаешь, часто падает народ, ломает руки, ноги... Кстати, такса ничем не отличима от твоей. Зато, мадам, какая польза людям! — и радостен снежок, и воздух чуден, и полная сохранность для костей!..
— Так ты поедешь?
— Разве что за двести...
— Ко мне домой.
— А ты купила дом?..
Так, рассуждая каждый о своем, мы говорим потом, что были вместе.

 

7

 

Привязанность вползает, как змея, и душит изнутри синдромом скуки. В такие дни врубите "буги-вуги" и, нагнетая пену бытия, устройте революцию в квартире.
Под гнетом прозы рифмы не живут!
Преступнику, идущему под суд, прощают нестабильность в этом мире.
Тамара упустила важный пункт: строга и бесконечно одинока, она просила яростно и много, а одиночкам редко подают.
Я вскоре стал желанным как наркотик — мечта порабощения; на мне повис Версаче; утопал в вине внезапно округлившийся животик; извилины теряли кривизну, но Вашингтон оплачивал издержки...
Как неохотно бодрствуют консьержки, стремясь предаться бдительному сну, так мой карман зависел от постели...
Блаженна искушенная душа! Где демон не подбрасывал гроша, там ангелы и плюнуть не хотели.

 

8

 

Я долго не решался, и едва дышал, нелепо стоя перед дверью. (Спугнуть боится тайную вечерю природа накануне Рождества...)
Мелодия звонка глухим осколком предчувствие судьбы разбила в прах. Знакомый поворот замка и:
— Ах, Вадим, ты как всегда ужасно долго! Да, кстати, с Новым годом. Портсигар — он твой. Специально выбрала в Париже… Ты что как в первый раз? Ну, проходи же!..
Куранты в полифонией фанфар благоухали модными духами; ночь пенилась шампанским; на столе соседствовали крабы с "оливье", а за столом — банкиры с паханами.
Две рюмки для свободы языка вписали в интеллект свои поправки: я рассуждал о пессимизме Кафки с бандитом из семейства ВЧК, критиковал зависимость рубля от потрясений нынешнего века, и убедил профессора-узбека, что водку вытесняет конопля.
Тамара мне шептала:
— Крайний справа — он вор в законе. Очень страшный туз. Но ты не бойся.
— Я и не боюсь.
— Еще страшнее — рядом: дядя Слава с министрами пьет водку на троих...
— Товарищ с Юга тоже из вампиров?
— Спокойно. Это Асламбек Насыров, по кокаину главный поставщик.
— А сам для кайфа нюхает джин-тоник…
— А вот владелец клуба, твой сосед. Готов устроить для тебя концерт.
— Предупреди его, что я не гомик.
— Ты много пьешь.
— Сегодня Новый год. А кто из них не "ботает по фене"?..
Прозрачным спиртом испарялось время, закуски, торты, праздничный народ, поющий патефонною пластинкой...
Я им кричал:
— Ни цента для врага! Кикбоксеры на страже кошелька!.. О, киллеры! О, санитары рынка!..

 

9

 

Бог пьяных любит. Пьянствует народ, способный умереть от божьей ласки, историю преображая в сказки, жизнь — в анекдоты, и наоборот.
Пьют неприлично, гордо и красиво шахтер, банкир, писатель, президент, служитель культа и служивый мент, профессора, художники, дебилы, оленеводы и учителя, друзья степей, враги космополитов, спортсменки, крановщицы и бандиты, — с устатку и с получки — до нуля...
С утра любой в душе аристократ, нашедший уважение и стимул, питающий презренье к де Кюстину и бардаку, в чем Пушкин виноват.

 

10

 

— Герой был пьян, поэтому смешон...
Открыв глаза, я шлепнулся с дивана:
— Вы кто?..
— А вы? Меня зовут Диана, я дочь Тамары.
— Оч-чень хорошо.
— Вы спите с мамой. Это мне известно.
— Меня зовут Вадим...
— Мне все равно. Что будем пить: шампанское? вино? Нет, не трезвейте: это бесполезно. Вы, говорят, от мамы без ума?
— Я монстр, предпочитающий старлеток. Мамашу догрызу — примусь за деток.
— И где маньяк живет?
— Мой дом — тюрьма.
— Приятно, что вы к этому готовы… Держите. Это греческий коньяк.
— Там цианид?
— Мучительный мышьяк.
— Договорились. Будемте здоровы.
— А вы смешной. И видно, что не лох.
— Под юбку лезть приятнее, чем в душу. Опохмелились — можно и покушать.
— Какой нахал...
— Хотите, чтоб я сдох — травите же омарами, не жмитесь!
— Сперва верните мамин портсигар.
— Подарок не похож на Божий дар. Берите...
— Ваши крабы. Подавитесь.
— И как их, гадов, Ротшильды едят?
— Советую руками и — орально. И выметайтесь.
— Профессионально! Герои, как и трусы, жить хотят!..
Полетом изнуренной балерины я плыл в объятья снежной простыни...
(Прогноз погоды: минус пять в тени, попутный ветер, встречные пингвины.)
Метель метлой гуляет по стране — хмельная как подруга конвоира.
Никто не верит в справедливость мира, который был подписан на войне...

 

11

 

Переодевшись Чаплиным, бреду из кадра в кадр, из оперы — в ночлежку.
Король, увы, не защищает пешку, а бедность презирает нищету.
Все, что красиво, суетно по сути; прекрасное пульсирует внутри. Забавна жизнь, когда по счету "три" все, кто судимы, обратятся в судей и молча зачитают приговор.
В забвеньи над судьбой не позлословишь.
Закон не запрещал рождать чудовищ, когда горел идущий на костер.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

 

Чужак мечтает слыть за своего: нащупать связи, обрести знакомства, построить дом и воспитать потомство, отличное по духу от него.
Прыгуч и неприметен как кузнечик, чтоб местным жабам не попасть в еду, — внедряется в опасную среду он — сам себе предатель и разведчик; бежит по ветру, кутаясь в толпе, рвет сети интриганов, роет землю...
Все, что в других отважно не приемлю, я бесконечно нахожу в себе...

 

2

 

Гитару как лопату зачехлив, акын асфальта покидает саклю...
Бомжи над дверью написали "фак ю", поставили цветы в аперитив (не стерлась надпись, как живая повесть)...
Я снял квартиру с видом на завод; с гудком вставал и выходил в народ, покуда не набрел на крупный офис, где выплеснул фонтан, как водолей, что к ним явился демон менеджмента: молчит по-итальянски без акцента и в совершенстве знает "Йестудей"...
Речь наглеца — приманка для удачи. У дурака и кошелек — дурак. (Как Ротшильд завещал: "Мой каждый шаг всенепременно должен быть оплачен...")
От жадности — проблема нищеты...
С толпой не жить и не меняться кожей. Не любит подозрительный прохожий тех, кто с рожденья с Господом на "Ты".

 

3

 

Отягощенный тайной Кибальчиш ковал победу в логове Буржуя.
Приятно, бессознательно рифмуя, держать в кармане рукотворный шиш.
Так, буднично побрит и отутюжен, я стал грозою менеджерских игр: то скалил зубы, как амурский тигр, то, как лосось, метал икру на ужин; в субботу, позабыв про телефон, кропал стихи слезою реваншиста (во мне боролись мститель Монте-Кристо и жертва революции Дантон).
Но в эту ночь невольник пьяных бесов нетрезвый Макс вломился в коридор:
— Овидий в одиночестве. Позор!.. Куда глядят общественность и пресса? Общественность со мной. Прошу любить: мадам Марго — инфаркт для донжуана; от прессы — несравненная Диана... Пардон, вы что, знакомы?..
— Может быть...
— Тащи хрусталь. Девчонки, проходите. Здесь наплевал на время и на нас каламбурист, рифмач и ловелас, он в белом, мы — в дерьме, но не в обиде...
Попробуй запрети красиво жить: пить водку, заедая осетриной, парить дымком над Чуйскою долиной и сомневаться: "Быть или не Быть?"...
Макс интересовался:
— Где тут ванна с горячею водою?
— Это миф...
— Мы там устроим праздничный заплыв с моржихою Марго. Прощай, Диана!..
Мы слышали, как плещется вода, кошачий смех Марго в объятьях Макса, победное рычанье папуаса и страстно-исступленное "о, да!.."
Я предложил:
— Шампанского хотите?
— Спасибо, с удовольствием.
— За вас. Давайте выпьем, словно в первый раз.
— Давайте. Все так глупо... Извините... Макс не сказал, что вы — тот самый "друг"...
— Я в зеркало давно смотрю сурово: осознаю, что это — катастрофа, но харакири сделать недосуг...
— У мамы друг — богатый нигер Эдди...
— Его обогатил апартеид?
— Ты что, расист?
— Увы, космополит...
— Он — классный парень; знает все на свете; по вечерам — найт-клубы и цветы...
— Живи и здравствуй, жертва геноцида! Тропа войны замята, позабыта; где нет обиды — не было беды!..
Макс требовал развития банкета:
— Где залежи белуги и икры? Пивная пена? Винные пары?.. Где пьянству бой для трезвого поэта?!
Ночная рябь обрушилась стеной на оболочку времени и смысла, и только Макс — Икар алкоголизма — летал за водкой целый выходной; а через день, не обнаружив денег на опохмелку, грустно возвестил:
— Все люди смертны. Змий — непобедим. Блажен алкаш, погибший в понедельник...

 

4

 

Мне в зеркале явился Фантомас и предложил напиться из-под крана...
В постели заворочалась Диана:
— А где Марго? Вадим, который час?..
— Она ушла и время утащила с собой... Прости, я в утреннем бреду...
— Не увлекайся. Я сейчас уйду.
— Куда?
— Еще не знаю. Не решила.
— Тебе здесь плохо?
Серый потолок навис над нею гамлетовской темой.
— Все хорошо... Банальные проблемы, похмелье, быт... Ты очень одинок?..
— Как черт в раю. А ты?
— Мои печали в аду воспринимают "на ура"...
— Останешься?
— Пожалуй, мне пора...
Ромео хэппи-энд не обещали...

 

5

 

Она звонила через пару дней, сказала "жди, приеду", и исчезла...
Нас поглощает суетная бездна забот; борьба бессмысленных идей...
Я не был огорчен; скорей — беспечен (бывают ли находки без потерь?)…
Но через месяц, открывая дверь, торжественно воскликнул: "Вот так встреча!", и сделал шаг; и снежный аромат впорхнул в объятья капельками марта:
— Ты рад?
— От энуреза до инфаркта.
— Ты все такой же...
— И как прежде — рад...
Мы пили виски из кофейных чашек и грезили о замках без замков...
Когда бы черт не расставлял силков — никто бы не услышал райских пташек!

 

6

 

У счастья есть граница: пустота иллюзий.
По закону вдохновенья лишенным слуха обостряют зренье, приоткрывая райские врата.
Рабы любви не выглядят моложе: их травят ядом, режут на куски — от зависти, от злобы, от тоски... В цене продукт — не свеж, но заморожен... Так, извлекая полуфабрикат забытых чувств из камеры запрета, мы в январе вкушаем спелость лета и с поздним утром путаем закат...
Любовь и Кровь — вот истина из истин; а где Антихрист — ведает Господь...
Любовь и Кровь — не рифма: плод и плоть безмолвия пера и слова кисти.

 

7

 

Знакомая по звону тишина, как трещина на льду, грозит разрывом. Опасно наполнять словесным дымом немое откровение. Длинна дорога к вере.
— Что с тобой, Диана?..
— Мне не пятнадцать лет, но... я боюсь... Объятья дружбы чище брачных уз...
— Я чист как спирт: спроси у Вассермана! Идея платонизма не нова. Представь себе страну, в которой сдуру живут одни Петрарки да Лауры. Любовь — не любование; слова даны затем, чтоб научить молчанью — и я смолкаю...
— Значит, без обид?..
— Убитого ничто не разозлит, а я убит, и, корчась, умираю!..
Наутро я погрелся у костра горячих губ и пламени желанья...
Для тех, кто ночью верит в обещанья, обманы существуют по утрам...

 

8

 

А телефон звонил, звонил, звонил...
Мы в ожиданьи чуда ставим свечку, переплываем речку-говнотечку, воображая, будто это — Нил; любовь приходит поздно, и некстати: к бокалу перезревшего вина; и ночь трезва, и сонно-холодна подушка на заснеженной кровати, — все поздно: пережито, сожжено, и можно не мечтать о пылких встречах, не ждать во сне звонков — уже не вечер...
А телефон звонил — уже давно... Пришлось к нему ползти через Диану.
— Да, говорите.
— Здравствуй, это я. Узнал?..
— Узнал, и чудом устоял...
— Вадим, ты так пропал — как в воду канул...
— Ты где? Откуда? Как меня нашла?
— Неважно. Я звоню из таксофона неподалеку. Ты сегодня дома?.. Ты не один, и у тебя жена?..
— Я не женат, но нынче и не холост...
Ты рассмеялась, словно в первый раз:
— А я пришла — внезапно и сейчас...
Меня сводил с ума забытый голос — потусторонний, бьющий точно ток из проводов.
— Я жду...
— До встречи, милый...
Разбуженный вулкан опасен силой забвенья, и поэтому жесток.
Диана затаилась и молчала. Я сдался:
— Наказанье подлецу — нащупать применение концу, но, обломавшись, начинать сначала!..
— А Макс был прав: ты — точно ловелас; и ночью был до верности влюбленный, горячий и, как вирус, воспаленный; хотел, и получил... В последний раз... Твоя любовь — одеяло для порока.
Она оделась; выйдя за порог, сказала:
— Мягко стелешься, дружок, так постели мне скатертью дорогу...
И я стоял как глупый интриган, застигнутый врасплох собраньем судей.
Пока не видно истины в сосуде, о пустоте не думает стакан.

 

9

 

Все женщины, прекрасные в любви, божественны, когда они уходят, когда их крылья грезят о свободе и свежий ветер пьянствует в крови. Невинные закланные трофеи, наложницы несчастной красоты, наполнившись огнем до пустоты, сгорают в прах, как жители Помпеи, ложатся пылью мемуарных книг...
А мы живем проверенным советом, где ясный разум не рождает света, и даже вечность превращает в миг.

 

10

 

Усталый лифт, расписанный до пят поклонниками фаллоса, открылся...
Мы обнялись.
— Ты очень изменился.
— Курю и пью. То и другое — яд. Жить вредно, ведь от жизни умирают...
— И здесь, в подъезде — наш конец пути?
— Я просто глуп от счастья. Проходи. Ты вся промокла...
— Там, внизу, все тает, весною пахнет; я весну люблю. А где твоя мадам?
— Ушла на базу, доверившись свободному экстазу. Большой круиз большому кораблю...
— У вас любовь?
— Так... сон без сновидений.
— А ты мне снился. Будто ты стоишь на кладбище, один; повсюду тишь, без погребальных звонов, песнопений; я подхожу к тебе, хочу обнять, а ты пустой внутри, как голограмма...
— На небесах — восторг и крики "Браво!" Эй, Зигмунд, как все это понимать?
Лицо небесным цветом теплых сливок приблизилось:
— Я тоже снюсь. Ты спишь...
Потом вспорхнуло:
— У меня гашиш там, в сумочке, и баночное пиво!
С огромной беломориной во рту ты вышла грациозной антилопой и заявила:
— И лицо, и попа — все те же; и хотят остаться тут...
Пьянящий дым открыл театр мысли, где зритель сам задумывал сюжет; актер искал потерянный билет на сцену; скрипачи на струнах висли, в буфете — даром черная икра...
Безумец, не играющий при свете, живет в тени — и счастлив.
На ракете не долететь до Светлого Вчера...

 

11

 

Что значит Смерть?
Когда такой вопрос перестает тревожить человека — считайте, что он умер; ради смеха исследуйте желудок, сердце, мозг...
У каждого последняя потеря — потеря пульса.
Жизнь — случайный всплеск, попытка дотянуться до небес на цыпочках ума.
Слоган "Не верю" придумал тот, кто верил и любил.
Покой — для одиночества награда, но бог любви пульсирующим взглядом нам возвращает смысл потери сил!

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

 

Профессии "хороший человек" в природе нет, как языка без мата. Успех — аванс, признание — зарплата, а слава — от забвения побег.
Один известный дирижер оркестра носил в кармане фрака мадригал — листок: перед концертом прочитал таинственно, и возложил на место...
Взмах палочки, и ноты, как стихи, парят веселой вечностью над бездной смешного бытия...
Когда маэстро скончался — собрались ученики на вечеринку. Ключ к его искусству хранил в кармане фрака божество, а фрак висел в гримерной. (Естество желания познать сродни кощунству.)
И, извлекая трепетный листок, как тайный знак величия и славы —
они прочли два слова: "Скрипки справа..."
Ключ найден. Потрудись найти замок.

 

2

 

Возможно ли размеренную жизнь монетой золотой держать в ладошке, и проходящей мимо черной кошке подмигивать, не взбрыкивая "брысь"?
С блаженною улыбкой идиота я пил свой черный кофе по утрам, пел серенады мартовским ветрам, трамваям, лужам; нудная работа казалась незатейливо-смешной; и, возвращаясь, с жадностью и силой входил в твой жаркий плен, наполовину сойдя с ума безумною весной.
Твой прежний страх растаял в сновиденьях; друг-уркаган томился по статье; ты позабыла травку, питие, и колкие следы на тонких венах стирались, как рисунки на стекле. Нам нравилось глупеть на почве знаний, любви; молчать без знаков препинаний, — жить каплей кислорода в хрустале.
Однажды я застал у нас Тамару. Ты нехотя шепнула мне "привет".
Тамара просияла:
— Сколько лет!.. Решила навестить. Неси гитару...
— У Паганини не хватает струн на происки Сальери...
— Я по делу. Прости, что без звонка, но не успела... Мой новый сексуальный опекун готов тебя прослушать.
— В устной форме я все-таки предпочитаю дам...
— Он в клубе допоздна по четвергам, и он — не "голубой". Там вас накормят чудесными салатами! Вадим, мы жаждем видеть вас на той неделе...
— Без сожалений: сами захотели...
— Какие сожаленья? — приходи!
Она пощебетала напоследок, что ты прекрасна, как мои стихи, и сгинула.
Недаром петухи нещадно топчут квохчущих наседок.
Ты злилась:
— И с такой стервозой спать?.. Она мне рассказала...
— Я был пьяный...
— Да лучше с привокзальною путаной!.. Ты знаешь, мне на прошлое плевать, но после мамы присосаться к дочке?..
— Да, ты права: я слишком много пил, и захлебнулся б, если б не любил: любовь мешает пить, как камень в почке...
Гроза лишь громыхнула вдалеке и — стихла.
Бриз разбуженных желаний вернул покой.
Полярный Бог скитаний парил на небе со свечой в руке.

 

3

 

Закрыв, как амбразуру, главный вход, оскалился охранник:
— Ю спик инглиш?
Я вывернул карманы:
— Йес, а фигли ж...
— А-а, вы — Вадим? Вас двое? Эдди ждет.
Ты веселилась:
— Мальчик в гардеробе за пару баксов спел бы "ай лов ю".
— Я жмот: по четвергам не подаю. Для юношей любовь — опасный допинг.
Я обнаружил в центре за столом фигуру пьяно-дымчатого Макса.
— И ты здесь?
— Материализовался, чтоб, выпив ночью, раствориться днем. Вот, познакомьтесь, это — мистер Эдди.
Тот процедил с наклоном головы:
— Давай на "вы".
— Пожалуйста. На "вы" я даже с писсуаром в туалете.
Но Макс прервал атаку нервных слов:
— Он крут, как Муза: раздвигайте ноги.
— Нет, это ты — крутой, а я — пологий.
Все улыбнулись в тысячу зубов.
В просторном зале радужным интимом журчал фонтан; струился ритм-энд-блюз; зеркальный шарик сыпал горсти бус в густой туман серебряного дыма...
Макс продолжал:
— Изысканный коньяк приятно сдобрить сладким поцелуем. Мадмуазель: чай, кофе, потанцуем?
Я возразил:
— Подтянемся. Итак, приступим к делу...
Братья-музыканты мне подыграли, выразив восторг, "Хэллоу, Долли" и "Нью-Йорк, Нью-Йорк", и я вернулся к столику.
Бриллианты Дианы ослепляли; рядом с ней, блистая добрым взглядом ягуара, царицею возвысилась Тамара:
— Вадим, наш незадачливый Бродвей, твоя малышка накурилась травки, пока ты пел... Но это все мура. Мы ей открыли офис до утра, а сами — выпьем водки для затравки. Ее уложит Эдди, мой мужлан, мустанг и экзотический мучачо. Он восхищает...
— Как улыбка клячи.
— Ревнуешь?
— Как Лумумбу Ку-Клукс-Клан.
— А ты ему пришелся очень кстати. Макс, подтверди. Обмоем твой контракт?
Макс приподнял бокал:
— Известный факт: ты — виртуоз; ты — Коган на лопате!
Как на допросе — кройкой и шитьем — Тамара резюмировала пренья:
— За нас!..
Приговоренные к съеденью предпочитают трапезе питье.

 

4

 

— Какая мерзость, этот ваш бордель!.. Зачем я так панически напился, как пьяница из "Маленького Принца"?.. Весь март не пил, и — на тебе: апрель...
— Я тоже хороша: от двух затяжек так улететь...
Ругаясь и смеясь, прохожие шарахались от нас — нетрезвых полусонных неваляшек.
К восьми утра мы заползли в постель, и потекли, от слабости глупея, друг в друга и в объятия Морфея, блаженным стоном прогоняя хмель.
Но телефон подсыпал крупной соли в наш сладкий сон. Набравшись трезвых сил, я трубку снял, послушал, положил...
— Кто это был?
— Начальство. Я уволен.
— Что будем делать?
— Предлагаю акт любви в честь африканского народа. Жизнь — сцена. За кулисами — свобода. Я опускаю занавес. Антракт!..

 

5

 

И время лжет, и расстоянья лгут.
Пустить автобус "Ливерпуль — Капотня" разумней, чем считать шаги. Сегодня наступит через несколько минут. Мы в будущем живем, а прошлым грезим, как будто кто-то жизнь прожег за нас. Но жизнь — всегда "сегодня" и "сейчас"; мир невесом, и потому — так тесен!
Что движет человечеством? — рука Судьбы и наша собственная глупость. Святой мудрец навязчивую грубость молчанием сразит наверняка, но молчуны живут — увы — недолго... Для говорящих есть игра в пинг-понг: с мечтой о Рио — улетай в Гонконг, а там — плыви вручную из Гонконга через Хинганы, Гоби и Янцзы, питомцев Мао, школу Шаолиня...
Имея жабры, не сломаешь крылья, когда на суше мудрствуют лжецы.

 

6

 

От голоса тамариного дрожь сквозила телефонною заботой:
— Я слышала, ты вылетел с работы? Сочувствую. Куда теперь пойдешь?
— Я отыскал контракт в своем кармане: сто долларов в неделю — просто грант.
— Не каждому дано продать талант. Увидимся у Эдди. До свиданья.
Предчувствуя таинственный подвох, ты щебетала жертвенною жрицей:
— Не дай уговорить себя напиться. Вадим, ты обещаешь?
— Не дай Бог!..
Но в семь утра, дыша похмельным ядом, я бормотал:
— Там были Эдди, Макс; все пили: всякий раз в последний раз, как в первый раз...
— Тамара очень рада. Ложись и спи.
— А я тебя люблю.
— Не приставай.
— А как же право мужа?
— Ты вправе знать. Тамаре будет хуже: сегодня же в объятьях удавлю!
У женщин дружба — чаша откровений, наполненная ласковым врагом.
Злодейство, не воспетое стихом, мы называем суммой отношений.

 

7

 

Весь месяц мы, слегка навеселе, ходили в клуб, мурлыча ритм-энд-блюзы (живая кровь беспечного союза уже дымилась каплей на игле); я пел; ты исчезала, появлялась, вдыхая дым, как веселящий газ.
Макс намекал:
— Сомнительный экстаз: всех посылая на хер, сесть на фаллос. Вот я, когда хочу послать все на "х" — "я гений" повторяю многократно, и думаю о чем-нибудь приятном: к примеру, о своих похоронах. Философы отнюдь не старожилы. Один изрек, паря на небесах: "Заметив философию в глазах, не верь глазам, и посмотри на жилы..." Сейчас Тамара скажет: "Максик пьян"… Запри свою подружку, а иначе — здесь героины, травки, и мучачи, и очень много диких обезьян... Тамара, ты подкралась незаметно: как десять умерщвленных негритят.
— Ты пьян.
— Кто говорит?
— Все говорят.
— Я завтра буду трезв.
— Мечтать не вредно...
— Картину "упоительный процесс" я, как Малевич, назову достойно: "Шестой уж день я пьянствую спокойно, а счастья нет". Холст, масло, майонез...
— Вадим, твоя возвышенная леди, похоже, увлекается травой. Куда ты собираешься?
— Домой. И где она?
— У Эдди в кабинете. К чему так торопиться? — все пьяны!..
…Твоя рука, как свежий запах меда, хранила вкус свободного полета в обманчивые выси глубины...

 

8

 

Я в каждой клятве слышал только ложь.
— Я обещаю, милый, что не буду...
— Тамара — дрянь; и Эдди твой — Иуда! Ты никуда сегодня не пойдешь.
— Ты мне не веришь?
— Верю, дорогая: шампанское бодрит, как героин. А интересно: этот бабуин верхом на шприце долетит до рая? Я им обломом сделаю оттяг!..
В тот вечер Эдди с нежностью вампира спросил, как ты живешь.
— Как дочь банкира, перебиваясь с хлеба на коньяк.
— Коньяк, и с хлебом? Это не по-русски. Передавай ей пламенный привет: шампанское, коробочку конфет, чтоб птичка не летала без закуски.
Он обнажил здоровые клыки и шмыгнул в бар.
Макс громко веселился:
— В тебе сегодня демон поселился, а может, ангел встал не с той ноги на стреме, как в почетном карауле? Брат Пушкин мавра б вызвал на дуэль и уложил бы в русскую метель...
— У нас война: шприцы свистят, как пули.
— А где же гром возвышенных побед? Поверженные флаги легионов? Трусы Тамары реют, как знамена, и воздух душит сладостью конфет!.. Фриц не пройдет! В трусах резинка рвется; ржет маршал Конев... Можно и налить!..
Но, утоляя жажду победить, война ворует счастье полководца.

 

9

 

В России лишь юродивый — не вор, и тот взнуздать мечтает Сивку-Бурку.
Где вместо гимна воспевают "Мурку", а "феня" — государственный фольклор, любой закон хранит гуманный принцип: дать людям шанс хоть что-то преступить.
Цепь воровства — единственная нить, связующая повара и принца: тот тащит с кухни; этот — из казны (масштабы согласованы с бюджетом). И каждый тайно мнит себя поэтом, и видит романтические сны.

 

10

 

Как ни обороняйся взаперти — и бункер станет братскою могилой.
В наш подлый век троянская кобыла вмещается в коробку ассорти. Джинн смерти тихо выбрался из плена. Шприц, порошок... Забытый быт, прощай...
Я пил вино, пил цейлонский чай, плел байки про какого-то Верлена — самодовольный, острый, как игла...
Ты уходила в дебри Кастанеды; я вычислял стратегию победы — победы, у которой нет числа, а имя — ты...
…Бугай из неотложки наутро пробубнил:
— Подвел мотор. Наркотики, короткий разговор: три кубика, и в морг под белы ножки… Мы, между прочим, тоже гоним план. У нас приезды, а у них — "приходы": ширнутся и кидаются, ур-роды... Слышь, водка есть? Напейся в дребадан...

 

11

 

Мне все напоминает о тебе. Я сам себе тебя напоминаю: стою в тумане, двигаюсь по маю в разбуженной заботами толпе — повсюду Ты незримым отраженьем идешь со мною. Кто из нас погиб? Жизнь сохранила каждый твой изгиб, черты лица, раскованность движений, а воздух — шепот: нежный, неземной...
Мне ясный день волнующе-весенний приносит с неба ветер сновидений; и этот ветер — Ты. И Ты — со мной...

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

 

Вся русская загадочность души сокрыта в философском мазохизме. Где англичанин восклицает "кисс ми" — там русский заклинает: "Не греши..."
Смесь богохульства с идолопоклонством, ничтожный страх с терпеньем бунтаря, как первомай с девятым января, рождает миф о сговоре масонства, коварстве доморощенных Иуд...
В России что ни паперть, то — немилость; история — все то, что не случилось, а что случилось — отдано под суд...

 

2

 

Безумный день женитьбы Фигаро был омрачен кончиною Джульетты...
Жизнь раздает бесплатные билеты в потусторонний мир. Не брать — смешно. И смерть сладка: отравой "на халяву" не брезговал и Моцарт. Сотворить бессмертие не грустно. Грустно жить, бессмертием опережая славу...
Я тупо пил, вливая все подряд, льдом и портвейном утоляя голод; на выкрики "Пожар!" вещал, как Воланд:
— Неправда! Коммуналки не горят! Не бейте дверь, она не виновата!..
Но дверь бесилась. Я открыл.
— Не рад? — Макс сделал шаг.
— Принес гремучий яд? Вползай, гюрзеныш...
— Правда хуже яда. Ты пьян, как виночерпий. Дай глотнуть. Анестезия — временная милость, но время — деньги.
— Что еще случилось?
— Привез Диану.
— Жаждет помянуть? Смолкает Бах, мажором брызжет Гендель; снимают на ночь фрейлин короли: "Ты для меня, как Гала для Дали!..", "Ты для меня, как Чили для Альенде!.." Король устал. Прости, парламентер.
Макс выпил залпом:
— Не пори горячку. Она звонит, рыдает, ловит тачку, а ты? — воруешь жалость, мародер!..
— Я, отдыхая, утруждаю печень, и говорю: "Вино всему виной".
Колеблющийся голос за спиной кольнул украдкой в темя:
— Добрый вечер. Я поднялась, а тут открыта дверь... — Туманный лик Дианы был бесцветен. — Мы, если что, немедленно уедем...
— Я буду пить. Чего уж там теперь...
Все пили молча. Пустота стонала, захлестывая звоном немоту.
Диана сообщила:
— Наркоту она брала у Эдди. Я не знала. Он спрятал шприц в коробке от конфет. Мне мама рассказала.
— О, Тамара и Эдди — впечатляющая пара!
— Они расстались. Пары больше нет.
Внезапно Макс очнулся:
— Скоро утро, давайте спать: я в кухне на полу, а вы решайте, кто из вас в углу,
кто на диване... Чур, без Кама-сутры! — И ускакал с бокалом коньяка.
Глаза Дианы звали за собою:
— Ты хочешь что-нибудь?
— Хочу. Покою.
— А не найдешь — ударишься в бега?
— Бежать в пустыне, создавая ветер — замерзнешь насмерть. Макс банально мудр: давай-ка спать.
— Вдвоем...
— Без Кама-сутр.
Ирония любви: прах любит пепел...

 

3

 

Вот разница: где дьявол страшно мстит, там Бог вершит сурово справедливость.
Ничто из ниоткуда не явилось и в никуда не денется: гранит рассыплется, песок сожмется в камень; растаяв, лед водой из облаков обрушится лавинами снегов на хрупкий мир, где ноль нулю не равен...
Я возвращался в клуб, лелея план не дьявольской, но справедливой мести. И Эдди — так случилось — был на месте, вход охранял знакомый истукан, — я просочился.
Белозубый Эдди, меня узрев, чуть не сошел с лица, пробормотав с улыбкой мертвеца:
— Хэлло. Где пропадаешь?
— На том свете.
— Я нынче угощаю.
— Я не пью.
— Отлично. — Он кивнул бармену: — Тоник и чай со льдом.
Мы перешли за столик.
Он шепотом признался:
— Я скорблю; я слышал, что случилось; это страшно. И я бы запил, если б моя дочь вот так внезапно... Чем могу помочь?..
— Уже помог. Дальнейшее неважно.
Трагически кивая головой, он вдруг извлек бумажник:
— За работу могу дать двести долларов. В субботу я заплачу еще.
— Гуд бай.
— Постой, а как же тоник?
— Ничего по пьяни. Сожри под соус тысячу "гринов", готовь к субботе дюжину штанов, а для штанов — напейся этой дряни.
Он выключил торжественный оскал и процедил сквозь зубы:
— Очень жалко...
Влекущая к ногам официантка несла с улыбкой радужный бокал.
Усталым жестом полководца Красса он отстранил девицу:
— Гоу, плиз…
Ликуйте, патриоты: я — расист, ведь подлецы — ничтожнейшая раса!

 

4

 

Любой подлец — великий патриот, что глупостью взращен и образован, готов трепать излюбленное слово — синоним "человечеству" — "народ".
Власть силы укрепляет силу власти, а сила, нагнетающая зло, убьет себя. Пустое ремесло: свое же рвать на маленькие части.
Трактовка истин порождает ложь. Она, хоть тлеет, но — смердит изрядно.
(Потомки возмутятся, вероятно: "Ах, сколько жертв!.." — Но жертвы не вернешь.)
Двоих соседей угнетала злоба: чье древо плодоносит? Как делить? Решили вдоль границы распилить и вдоль ствола. Плодов лишились оба.
Бог говорил: "Вот суша, вот вода. Владейте и возрадуетесь сами..."
Для увлеченных спором с небесами не по душе духовная еда…

 

5

 

Я знал: я возвращаюсь в пустоту, что каплею живет на дне стакана.
Но у подъезда встретилась Диана.
— Давно ли ждешь? — спросил я.
— Просто жду...
Мы молча поднялись в гремучем лифте на мой этаж. Никчемный разговор на ум не шел. Магический минор Судьбы вертелся флейтой: "фифти-фифти"...
— Как вы с Тамарой?
— Скверные дела. Мы очень крупно с ней поговорили, я ей сказала: "Мама, или — или..."
— Что "или — или"?
— В общем, я ушла...
— Куда?
— К тебе. Ты что, меня прогонишь?
Я позвенел ключами:
— Все твои. — И дверь открыл. — Ты дома. Проходи. — А сам стал собираться.
— Ты уходишь?
— А что прикажешь делать?
— Жить со мной. Ведь мы — друзья?
— Друзья, но не по жизни.
— Ты так мне мстишь?
— Навязчивые мысли обычно обостряются весной: бациллы, недостаток витаминов... — Я водрузил на спину свой рюкзак. — Судьба распорядилась нами так, что разбросала наши половины. А за жилье уплачено вперед.
— Мы будем целоваться на прощанье?
— Воздушным поцелуем. До свиданья. Держи ключи...
Кто любит, тот поймет...

 

6

 

Измены нет, пока любовь жива, покуда ею смерть преодолима, покуда ложь тревожной пантомимой не продиктует тесные слова — измены нет. И каждой клеткой кожи влюбленные принадлежат себе. Пока живут желания в борьбе за целый мир — измены быть не может. Покуда май слепому февралю противоречит ясною грозою, мятежный дух не ведает покою — не изменяю, верю и люблю!

 

7

 

Пришлось остановиться в мастерской у Макса (так он звал свою квартиру).
Слегка пожить у всех друзей по миру в квартирном смысле выгодно. Покой с комфортом гарантировать не стану; общения — сверх нормы. По ночам вам подадут горячий крепкий чай, преподнесут гремящие стаканы с отвратным пойлом. Можете не пить, но слушать — обязательно: таланты художников, поэтов, музыкантов вас развлекут, и — можно уходить.
Макс, будучи в душе невозмутимым, мне оказал торжественный прием:
— Лишенный крова, заходи: попьем, закусим — не по-светски, но красиво. К нам должен заглянуть на огонек мой старый друг, еще по институту. Забавный персонаж из ниоткуда: когда-то был азартный паренек, и трахал половину факультета...
— Его сразил физический недуг?
— Похуже. Грусть души. Он понял вдруг, что тело — тлен, и песня "боди" спета.
Он стал оракул, гуру, гуманист, и создал секту дорогой отчизне, где могут схоронить еще при жизни и выписать посмертный эпикриз.
В дверь позвонили, и спустя минуту Макс представлял:
— Кудесник Никодим, маг и сектант, не холост, но судим; Вадим, с трудом трезвеющее чудо...
Узрев зубровку, маг сказал "яволь", хватил стакан, и тут же, как философ, изрек доклад по вечному вопросу "бессмертие и пьянство":
— Алкоголь — Христова кровь. Выходит, мы — вампиры. Но только с позволения Христа. А значит, воспарив на небеса, и там себе найдем бутылку кира.
Упитанный пушистый здоровяк в потертых джинсах фирмы "Лее Купер" возвысил голос:
— Если бы я умер, я б завещал вкачать в себя коньяк.
Как бригадиры поднимают вымпел — легко и гордо — он вознес стакан и, выдохнув похмельный ураган, убого просиял, и хищно выпил.
А час спустя махатма и колдун уже лежал в обнимку с унитазом.
Макс возвестил:
— Шаман сражен экстазом и предвкушает утренний бодун. Зальем свое похмелье: водки — бездна.
Я отмахнулся:
— Извини, я — пас.
— Ушам не верю: ты идешь в отказ? Ты что-нибудь задумал? Только честно... Принц Розенкранца думает прибить? А с Гамлетов — известно — взятки гладки: они стреляют метко из рогатки, могильщики готовы хоронить... Ты — ненормальный...
— Есть на то причина.
— Ты кто такой, подсчитывать грехи? Бог? Сатана? Пиши свои стихи, не лезь в огонь, безумный Буратино!
— Ты — умный психиатр, тебе решать, идти ли с параноиком "на дело".
— Да, Айболиту в джунглях надоело: борзеют звери, нечего терять. Кто потеряет — вскрытие покажет...
Ленивый вечер пыльной пеленой тушил закат; бриллиантовой стеной вздымалось небо над московской сажей.

 

8

 

В Москве есть все: алмазы и кирпич. "Москвич"! — звучит внушительно, как орден. Дать москвичу в провинции по морде вдвойне приятно: все-таки москвич.
Евреев бьют с азартным оптимизмом; татар — не очень (кровь берет свое); и на балконах сушится белье — пеленки интернационализма.
Быт вносит мир в бродящие умы, испепеляя зависть, страх и злобу. В быту враги — и те друзья до гроба, что держат нить, ведущую из тьмы.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

 

Москву палила жуткая жара, и горожане вышли на природу. Я литрами глушил сырую воду и проклинал, что выпито вчера; Макс, как пингвин, лежал в холодной ванне и жалобно стонал:
— Жестокий день... Я ненавижу лето и портвейн... Нет, весь я не умру, но я на грани...
Когда светило закатилось прочь за красный горизонт, — пришла Тамара:
— Отличный день. Ребята, с легким паром.
Макс проворчал:
— Предпочитаю ночь и Север омерзительному Югу...
Тамара приняла игривый стиль:
— Вадиму преогромное мерси за теплый кров. Услуга за услугу: давай махнем на дачу вчетвером — с Дианой, Максом. Завтра же суббота...
— Я не могу.
— ...Чудесная погода, шашлык, приятно пахнущий костром, озон и речка, огород и грядки...
Я понял, что Тамара знает все. Но кто бесстрашен — тот почти спасен.
— Я с радостью, но нервы не в порядке, я все испорчу. И потом — дела...
— Не создавай жестокие проблемы.
— Тамара, отдохнем от этой темы.
— Нет, я закончу, если начала...
— Вот в морге, говорят, сейчас прохладно...
— У Эдди бизнес. Шутки не пройдут. Он мне звонил.
— Поэтому ты тут?
— Ты проиграл, как это ни досадно.
— Считай, что я повесил белый флаг, зарыл топор войны и стрелы с ядом.
Фортуна спит с Приапом и кастратом, но горе тем, кто с ней вступает в брак.
Макс выдал оду леди-миротворцу:
— Во всяком русском гибнет дипломат: на каждый "шах" у нас найдется мат, в жару — пурга, а в непогоду — солнце. План "Барбаросса" выброшен в сортир; трубят горнисты в звонкие поллитры!..
Творцы войны перед началом битвы особенно охотно пьют за мир…

 

2

 

Львы сыты — дрессировщик будет жить, и даже в клетку проползет без стука.
Идут враги в объятия друг друга с гуманной целью: нежно задушить. Как добрый монстр в момент приема пищи, мурлыкал Эдди:
— Вадик! Сколько лет!.. У нас играет свеженький квартет... Знакомься, Принц...
Я поклонился:
— Нищий...
— Он, между прочим, яркая звезда.
— Не то что я: погасший планетарий.
— Так значит, мир? Политики в ударе!
— Для них удар полезен иногда.
— Надеюсь, ты у нас до поздней ночи? — Он улыбнулся. — Приглашаю в бар попробовать отличнейший товар.
— Не откажусь.
— Я знал, что ты захочешь.
Смертельный трюк: чудесный порошок прохладной струйкой остужает вены...
...Легко бродить по набережным Сены и бредить: "Что ж я маленьким не сдох?", зубную боль облегчить героином, и — плюнуть на дантистов...
Нежный взлет над пропастью паденья... Ночь поет симфонию покоя светом дивным; струится ввысь бурлящая вода сквозь времени неистовое тленье, и радости сплошное вдохновенье срывает бремя страха навсегда; и я лечу в объятия свободы, ловя ее поспешно, невпопад...
Здесь разума безумный концентрат уничтожает замысел природы.

 

3

 

Незваный гость в тропическом лесу не поиграет с хищниками в куклы. Закон простой: закон диктуют джунгли, как ловчие со смертью навесу.
Здесь краски жизни буйно-экзотичны, ценою вздоха — бедная душа звенит, как сдача с медного гроша, ломает крылья стреляною дичью.
За гранью смысла не найти границ.
Охотники до зрелища и хлеба бьют в журавлей, освобождая небо для милых им прирученных синиц.

 

4

 

Ступив на территорию врага, я делал вид, что глуп и безоружен.
Снесенной голове топор не нужен, но к топору желательна рука.
Убитый колдовством гипноза вуду, я приползал, смиренно обречен, и Эдди живо спрашивал: "Еще?", и зомби оживал: "Конечно, буду..."
И вот однажды зверь совсем уснул; протягивая шприц, сказал:
— Дружище, я, знаешь ли, потратил четверть тыщи на нашу дружбу...
Он присел на стул.
Я обнажил иглу:
— Большая доза.
— Обычная. Чуть больше, чем вчера...
Меня знобило. Смертная жара сушила жилы, требуя наркоза…
Он дернулся, когда впилась игла в артерию, чуть ниже подбородка, упал на стол, держа себя за глотку, неровно задышал...
Ты умерла, возможно, с тем же удивленным вздохом...
Я убедился: пульса больше нет, и — вышел прочь, в малиновый рассвет, на маревом покрытую дорогу.

 

5

 

Так Бог решил: пошляк всегда смешон поверхностно, и грустен шут глубоко; поэт строчит, когда поэту плохо, и пьет, когда поэту хорошо.
Струится жизнь невидимым пунктиром, нашептывая разуму о том, что миром движет вовсе не Ньютон, а яблоки в паденьи движут миром.
Открытие — лишь первородный грех, как интеллект — сомнение рассудка. А мы все вечность измеряем в сутках, и молимся в надежде на успех.

 

6

 

Забавно рыться в памяти, ища предмет своих деяний в груде бреда, стыдливо вопрошать: "Я сделал это?!", себя позорить, но потом прощать.
Открыв глаза и обнаружив Макса, сидящего на стуле предо мной, я ощутил, как ветер ледяной слетел с меня, и облаком распался.
Макс встрепенулся:
— Слава Богу, жив.
— Давно я здесь?
— Два дня. Я чуть не сбрендил. Я думал, ты умрешь... Но умер Эдди... Ведь это твой убийственный порыв? Ты помнишь, как пришел и рухнул кучей?
— Который день?
— Среда. К тому же, ночь... Чем ты его сколол?
— Он был не прочь. Готовил дозу сам... Несчастный случай...
— Тебя, сказала Томочка, два дня повсюду ищут три мордоворота...
— Опять станки: проклятая "мокрота", картонный танк, дырявая броня, коровьи мины, газовые вони, на амбразуру с криком "Гололед!.."
— Я вызвал Никодима. Он поймет, не выдаст, приютит и похоронит.
Колдун принес с собою перегар (он им дышал, и им опохмелялся), спросил:
— У вас портвейн не завалялся? Тащи, пока не умер патриарх, дыша вчерашним паром против ветра... Вадим, где вещи? Злобная молва мне донесла, что на любого "мэтра" есть "мэтр-двадцать", или даже два.
Я возразил:
— Уж лучше в крематорий...
— Достойный для философа ответ. И пепел есть, и урна. Ганга нет; есть колумбарий и отец Григорий, а также целый паспортный отдел, и кладбище, и морг — все под рукою. Игрушечная смерть найдет героя, освободит от недостойных дел, врагов, психологических пристрастий... Жизнь заново! Заманчиво звучит?
— И сколько стоит рай?
— Цена щадит, и время ждет невольника несчастий. Да! Надо выбрать имя...
— Все равно: мне выйти бы из этого вертепа — хоть Агафоном...
— Хочешь, будешь Глебом? А что, красиво. Значит, решено? Обмоем это дело.
— Я не буду.
Макс убеждал:
— Не пить никак нельзя: другое имя, новая стезя, противная, как пьянству, так и блуду. Не выпьешь — и возможен рецидив. Обряд хранит незыблемость традиций. А за спасенье можно и напиться...
Я чокнулся, немного пригубив, а чародей — могуч, победоносен, — вещал афористическим стихом:
— Вы спросите: "Кому сейчас легко?" — скажу: "Легко тому, кого выносят!.."

 

7

 

Наутро мы, распаренно-пьяны, приехали на дачу к Никодиму и, разгребая толщу паутины, дышали пылью дачной старины, и бредили то водкой, то искусством...
Меня губил мотив двояких чувств: я ощутил, бросая тяжкий груз, что и внутри, как за плечами — пусто!
Вертелась жизни пестрая метель, как за секунду перед катастрофой: я видел твой туманный белый профиль, Тамару, Эдди; призрачная цель еще жила неясной робкой тенью, но тщетно...
Не везде возможен блат: платил за рай, а попадаешь в ад — мистерия обратного значенья.

 

8

 

Я жил на даче, хмур и одинок. Три дня прошли спокойно, безразлично, а на четвертый в траурном обличьи угрюмый Макс переступил порог и выдавил:
— Ты умер! Бедолага... — смахнул с лица горючую слезу, добавил: — Вот, закусочку несу и выпивку. Покойничкам во благо.
Необычайно строгий Никодим горою мрачной появился следом:
— Вадим скончался. Нареченный Глебом дорогой жизни следует за ним. Вот паспорт. Документы о кончине я выдал Максу. Дружба сохранит печаль и боль.
Мой потрясенный вид их не смутил ни по какой причине.
К семи толпою начали валить сектанты. Пахло свежим мавзолеем. Мне жали руку:
— Скорбно сожалеем...
— Покойтесь с миром...
— А могли бы жить...
Сначала пили молча. Макс поплакал, но лишь до третьей рюмки. Теребя в руках платок, я чувствовал себя безумным, но счастливым вурдалаком.
Двенадцать сумасшедших мертвецов, набив утробы, возжелали слушать учителя.
— Покойный будет кушать?
Я поперхнулся:
— Водку с огурцом, чего-нибудь мясного, и без хлеба...
Махатма выдал рюмку:
— Помяни. Вот так. Теперь об умерших — ни-ни. Пьем за тебя, живого. Пьем за Глеба!
Услышав крик, как пенье петуха, все оживились и порозовели:
— Вам коньячку?
— Пожалуй, "Ркацители"...
Меня трясли два пьяных мужика:
— А что свело несчастного в могилу?..
— Скажи, у всех талантов краток век?..
Я загрустил:
— Какой был человек!.. Я так его любил!.. Скололся в жилу.
Изрядно захмелевший Никодим интимно признавался:
— Крематорий — мне дом родной. Всегда поможет в горе директор, взяткоимец-херувим; берет "на лапу" грустно и степенно, и в этот раз торжественно изрек: мол, "если что — прошу на огонек..." Когда уйду — приду всенепременно! Усопшего он нежно поместил в неброскую, но емкую ячейку, и выбил имя. Звонкою копейкой я черта в этой смерти убедил! Там были Макс, Тамара и Диана; я произнес неистовую речь: "Он был свечой, а свечи надо жечь! Прижгись, незаживающая рана!.."
Макс подтвердил:
— Все плакали навзрыд, пропели песню "Ты такой холодный...", трясла венком, как елкой новогодней, Диана... Смерть раскрашивает быт...
Все трупы живо накачались спиртом, устроив шабаш под магнитофон. Меня свалил мертвецкий крепкий сон, я провалился в ночь...
Невинным флиртом со смертью нам с рождения играть. И будет тень, когда источник светел. Кто быстро жил — тот смерти не заметил; тем, кто не жил, труднее умирать.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

 

Постройте совершенные дворцы, и Вавилоном удивите Сфинкса. Пред ним равны провинция, столица, цари и слуги, жертвы и лжецы; он видел все, на тонкой паутинке качая мирозданья колыбель. От гибели его спасает лень, что мудростью зовется по старинке; и в дышащий огнем Армагеддон он по привычке не покинет трона: он, словно раб, устал от Вавилона, поскольку сам — небесный Вавилон.

 

2

 

Вернувшись из деревни год спустя, я дворничал задумчиво-прилежно. Весна прошла, а осень неизбежна: шепнет природа — листья полетят.
Макс вваливался в ту же штаб-каморку, мы пили; временами заходил увенчанный трагизмом Никодим, ворчал:
— Вы все живые. Что с вас толку?..
Москва плясала мутною рекой, неся мазут в устало-вязких водах, и жизнь текла знакомою погодой над городом, народом, над страной...
На годовщину "смерти" я решился: купил в киоске пару желтых роз, забрел на исторический погост, нашел свою плиту, остановился, неторопливо положил цветы, достал свечу и спички из кармана...
Я слышал за спиною, как Диана воскликнула потусторонне:
— Ты?!..
Я промолчал.
— Вадим!!!
Я обернулся:
— Вы это мне?
Густая борода ее смутила:
— Вам?.. Ах, да, да, да... Простите, я ошиблась...
Резким пульсом рвануло сердце.
— Вы похожи... с ним. Вы с ним знакомы?
— Был... Как будто не был...
— Как вас зовут?
— Меня? Зовите Глебом.
— И голос ваш, и руки... Как Вадим... А вы ему не родственник случайно?
— Случайно — да. Но дальний...
Я зажег свечу, поставил к нише, и пошел вверх по аллее...
Тягостная тайна от встречи с прошлым прошибала пот. Был и погост, и звон, свеча дрожала, как летний лист. Ты это предсказала, но, почему-то, все наоборот...

 

3

 

В искусстве важно быть, как и в любви, не первым, но — единственным. Романы мельчают; вырождаются титаны...
Но — весело из плоти и крови придумать жизнь, заделавшись Всевышним, и дергать нить ленивою рукой, пока тобой придуманный герой не скажет со страницы: "Автор — лишний", не превратит игру в слепой кураж.
Бог одинок, и вечным одиночкой спокойно ждет, когда с последней точкой в Создателя поверит персонаж.