«Не бог весть как долго работал я в газете,— писал в 1999 году М. Ф. Ве­личко,— а память о ней, о коллективе редакции тепло существует в душе и сознании, греет. А загрущу от пенсионного безделья, позвоню кому-нибудь из старых коллег, и отвалится что-то тяжёлое от сердца, отойдёт, отпустит. И дальше жить можно!»
«Дальше» — это потом, когда уже не мог ходить на работу,— он жил воспоминаниями и стихами. «Дивлюсь любой минуте на зем­ле»,— писал он в одном из стихотворений. Романтик, непоседа, за­ядлый путешественник, он вправе сказать о себе:

Будучи на пенсии, Михаил Фёдорович скучал по тайге, по Саянам, по горным речкам и нехоженым тропам, всей душою рвался туда: «Я жду... И тоскливо вздыхаю. Чего же я жду?.. Я не знаю».
Одиночество он терпел до поры до времени; душа запротестовала, и он устроился на работу. Известного с 1974 года журналиста, крае­веда, фотодокументалиста и сценариста хорошо знали в редакциях краевых газет, с удовольствием печатали его стихи, зарисовки о природе, фотографии, предлагали сотрудничество, но Михаил Фё­дорович выбрал еженедельник «Красноярские профсоюзы», главным редактором которого был такой же непоседа, как и он, Александр Петрович Паращук. Ответсекретарями редакции были тогда Алек­сандр Николаев, Валерий Сургутский, потом на это место пришёл я. Замечательный народ работал в редакции...
С Михаилом Фёдоровичем ежемесячно мы готовили литературную страницу. Наш «портфель» разбухал от стихов и рассказов авторов с периферии. Некоторые молодые поэты впервые увидели свои произ­ведения в нашей газете. «Рад, что мне довелось работать в «Профсо­юзах»,— не уставал повторять Величко. Бывало, спросишь поэта, как он провёл выходные дни, и получаешь ответ от счастливого человека: ходил по лесу, гулял, дышал чистым воздухом, набрал грибов...

Но всё тяжелее было ему каждый день ездить на работу, писать для газеты — стала ослабевать память, и только стихи продолжали рождаться «как бы ниоткуда, будто кто-то свыше надиктовывал их» поэту-лирику:

«...И прошлое — увы! — уже не кажется ни розовым, ни росистым. Всякое было в жизни: и войны, и болезни, но была и любовь, и путе­шествия, и познания мира, и любимая работа, и нелюбимая работа. Жизнь — не песня, а ведь и из песни слова не выбросишь. Впрочем, хорошего было больше, чем плохого» («Ночь».— «Красноярский ра­бочий», 1 января 1990 г., с. 3).
Старость угнетала Михаила Фёдоровича, но лишь стихам он мог довериться, пожаловаться на неё:

Михаил Фёдорович Величко родился в селе Краснотуранск, что рас­кинулось на юге Красноярского края, на Енисее, 12 октября 1925 года. Сибирская природа окружала его с детства, он жил ею, жил в ней, впитывая в себя её земные прелести. Рыбалка, охота, сенокос, за­готовка дров, грибов, ягод — основные трудовые занятия будущего поэта, журналиста.
В сельской средней школе Михаил Величко считался одним из лучших учеников, имел склонность к изучению иностранных языков, любил математику и «до конца жизни был благодарен старенькому учителю» Ивану Петровичу, «сутуловатому и сильно прихрамываю­щему на правую ногу». Это он привил Мише любовь к точным наукам.
«И хотя в жизни выбрал совсем другую профессию, с трудными за­дачками по алгебре и геометрии, которые нам задавали в школе, дедушка расправлялся легко и свободно»,— написала внучка Мария Величко («Новый Енисей», 3 октября 2008 г.) в очерке, посвящённом Международному дню учителя.
Талантливая журналистка Мария Величко свой очерк начала с любопытной истории, рассказанной её дедом. Классический полу­чился зачин:
«Уже прозвенел звонок, а старенький математик Иван Петрович... почему-то запаздывал.
К доске вышел Мишка Величко, один из самых озорных учеников, и громко объявил всему классу:
— Сейчас я буду доказывать теорему!
Двадцать учеников замерли в предвкушении чего-то весёлого.
Мишка взял кусок мела и начал писать крупным размашистым почерком, громко проговаривая слова:
— Дано: Иван Петрович полез в окно... Предположим: сначала он левую ногу положит... Доказать: как Иван Петрович будет пере­лезать...
В классе стало особенно тихо, потому что в дверях стоял старенький Иван Петрович с неизменной палочкой в руках и молча смотрел на безобразие, которое учинил один из его любимых учеников.
— Итак, требуется доказать, как Иван Петрович будет перелезать,— громко повторил Мишка, повернулся к классу и замер, встретившись взглядом с математиком.
Тот спокойно, с лёгкой усмешкой, произнёс:
— Ну что ж, учитель Величко, доказывайте...»
После школы Михаил Величко поступил в Киевское пехотное училище, по окончании которого был направлен на курсы повы­шения квалификации военных переводчиков, а потом и в Военный институт иностранных языков. Служил переводчиком с немецкого в поверженном Берлине. Из армии был уволен по болезни, признан инвалидом второй группы — развивался в тяжёлой форме туберкулёз.
Уехав на родину — в Краснотуранск, Михаил женился на одно­класснице, и её любовь, забота, лечение травами сделали то, что не сумели медики: болезнь отступила.
Работал Михаил учителем в сельской школе и учился заочно в Мо­сковском педагогическом институте иностранных языков, который окончил с отличием. Направление на работу получил в Красноярский пединститут. Преподавателем он был добрым, активным, деятельным. Студенты любили его, а он, беспокойная душа, всё лето проводил с ними в путешествиях по родному краю.
Для себя же — в одиночных походах — определил дальние марш­руты: Саяны, Тува, Забайкалье, Дальний Восток, Заполярье. Оттуда привозил домой стихи, рассказы, очерки, фотоснимки.
Первой книгой Михаила Величко стал путеводитель «По Западно­му Саяну», изданный в Москве. Затем в Красноярске вышли книги: «Саянское лето», «Кизир — река саянская», «Маленькие путешествия вокруг большого города» — творческий плод романтических впечат­лений автора. Для Центрального телевидения он согласился написать несколько сценариев, и по ним были сняты документальные филь­мы, воспевавшие величие и красоту сибирской природы («Ергаки», «Стремнина», «Водопады Саян»).
Неутомимый краевед, действительный член Российского географи­ческого общества, председатель краевого совета по топонимии, член Союза журналистов СССР — России с более чем сорокалетним стажем, М. Ф. Величко не уставал повторять, что уже «забыты многие названия малых географических объектов, микротопонимы, безымянными ста­ли небольшие холмы, какие-то урочища, леса, луга, ручьи, родники». И своими богатыми познаниями в фотографиях, прозе и стихах напо­минал о них. В стихотворении «Выпал снег» поэт с чувством сказал:

«Наука о названиях,— писал он,— фиксирует топонимы, выясняет их происхождение и исходное значение. Какой народ оставил это назва­ние, когда оно родилось. Многое вскрывает в пластах древней истории современная наука, изучая топонимы. Много вопросов рождается и требует своего разрешения» («Красноярский рабочий», 28 ноября 1989 г.). Он говорил, что одни топонимы живут долго, другие со вре­менем изменяются, третьи сами люди изменяют намеренно. Бывали случаи и истории, когда топонимы «подвергались репрессиям». Так, Петербург стал Петроградом, затем Ленинградом, Белоцарск — Кызы­лом, а село Спасо-Преображенское — Уяром, и так далее. Топонимы, ут­верждал он, появляются и исчезают, когда в них отмирает надобность. К природе, её живому дыханию, к её разноцветью и разнопогодью у по­эта Михаила Величко самое трепетное отношение: «Люблю я светлую её красу — всю — многоликую». И свою жизнь он делил на два периода:

Последний перед смертью год Михаил Фёдорович почти не выходил «в свет», с коллегами и друзьями общался по телефону, с удоволь­ствием дарил «от Михаила на добрую память» единственную свою книгу стихов — «Тропа лесная», изданную в серии «Новинки поэзии сибирской» в 2000 году издательством «Кларетианум» тиражом в триста экземпляров. Деньги на издание собрали друзья поэта, а сам он не попросил бы и рубля. Стыдно просить. Государство отказалось поддерживать русскую литературу, меценаты ещё не выросли на просторах нашего Отечества; есть, правда, спонсоры (с английско­го — ростовщики), но им надо «поклониться в ножки»...
Мы часто перезванивались; Михаил Фёдорович спрашивал, как у меня идёт работа над романом о Сурикове, я справлялся о его здо­ровье и просил прочесть новые стихи.

читал он усталым, тихим голосом. И вдруг сказал:
— Стихи и впрямь никому теперь не нужны.
— Ну как же! Во все века стихами объяснялись в любви!
— Западная помойка залила грязью русскую поэзию...
Михаил Фёдорович замолчал, вздохнул и заговорил стихами:

Этот кряжистый русский богатырь, бородатый, весь белый, родился осенью и любил её, золотую, тихую, с серебристыми паутинками в хрупком лесу, и стихи его были похожи на осень. «Бог ты мой, сколько осеней пройдено! И как узок годов наших круг!» — писал он. Стихи по-тютчевски светлы и лиричны, так созвучны с собственным на­строением:

Незадолго до смерти Михаил Фёдорович писал:

Он умер 1 августа 2007 года, два с половиной месяца не дожив до своего 83-летия. Вдова Александра Николаевна тяжело переживала своё одиночество. Уход из жизни любимого человека, с которым прожито пятьдесят восемь лет «бок о бок, в богатстве и бедности, в радости и скорби», камнем давит на сердце.
Проникновенные слова об этой утрате нашла Мария Величко: «Так и кажется, что он жив. До сих пор ещё раздаются телефонные звонки, спрашивают его, хотят куда-то пригласить, получить какую-то кон­сультацию... Они думают, что он возьмёт сейчас трубку и усталым голосом скажет привычное „алло“...»
Никто теперь его не заменит. Его комната стала «какой-то слиш­ком просторной и безжизненной», в ней «всё напоминает о нём», и вдова туда не заходит. «Я часто ощущаю его присутствие,— голос у Александры Николаевны тихий, надорванный болью.— Иногда кажется, что скрипнула его кровать; вот он пошёл к столу, застучал, как прежде, на печатной машинке. Пойду к его комнате, но вспомню, что нет его там... Нет и никогда не будет».
«Нет уже дедушки, нет его песен». Осталась внучка Маша Величко, журналистка, наследница дедова таланта. Ей продолжать начатое им...