Вряд ли многое из того, что сказано в книге "Письмо", предназначалось мне, человеку, прожившему в три раза больше земного срока Ильи Тюрина, скорее, это послание для сверстников. Но мне тем более было полезно его прочесть.
Почему "тем более"? Потому, что главная боль моего поколения - боль за детей, и здесь она общая и у тех, кто радовался переменам в России, и у тех, кто им сопротивлялся. И те и другие видят, что перемены эти вырастили новое мировоззрение в умах молодежи. Это мировоззрение в том, что молодежь безразлична ко всему: к стране, к чужой боли, даже к своей судьбе. И раньше были те, кому все было "до лампочки", этакие "пофигисты", которым все по-фигу, но теперешнее время - время всеобщего равнодушия всех ко всем. Остатки сострадания выявляются, когда случается трагедия, подобная гибели подводной лодки. Но уже и тут замечаешь черты журналистского и политического шоу, спекулирующего на несчастии. Зачем нынешней молодежи знать историю страны, мира, литературу, культуру, религию, зачем? Они знают, что почем, знают, что очень устали и надо отдыхать, слово "любовь" они заменили "партнерством", мы кажемся им отжившими свое, и они ценят нас только в той степени, в какой мы можем обеспечить им необходимый уровень жизни...
  Так вот, когда встречаешься с молодым человеком, мыслящим категориями добра и зла, жизни и смерти, любви и ненависти, это вселяет надежду, что не все потеряно, что есть еще те, на кого мы оставим Россию. Таков Илья Тюрин, Тут я попробую объяснить вот такой парадокс: Илья, повторяю, гораздо моложе меня по возрасту, но он старше меня во времени. Не по времени, а во времени. Во время перемен он был в тех годах, когда краски и звуки мира воспринимаются свежо и обостренно, я же воспринимал перемены устоявшимся характером, то есть, попросту их и не воспринимая. Илья, таким образом, является как бы проводником моим в то время, в котором я живу и которое не то чтобы принимаю или не принимаю, но просто вынужден в нем жить. Ни другого времени, ни другой страны у меня не будет.
  Конечно, я вижу в книге все болезни роста молодого таланта: кумиротворение (Бродский), максимализм оценок, метания от музы к музе - от медицины к эстраде, уединения, розыгрыши, самонадеянность и тут же – отчаяние. Вижу, как азартно он расправляется с кумирами науки: "Одно дело - наука, другое - жизнь..." Но вижу, как прорезывается цель автора - осознать время и страну, которая дана Господом, освоить язык молитвы и общения - язык, на котором сотворено чудо мировой культуры - русская словесность. За плечами Тюрина не собственный опыт, но опыт истории, который он проживает как собственный. Крохотная статья "Русский модерн" четко определяет границы дозволенного для искусства. Оно не должно заигрываться, это - скорее "для самолюбия". "Эту трагедию (дегуманизацию), - пишет Илья, - модернисты чувствовали очень тонко и неотступно. Может быть, это и повлекло за собой такую длинную цепь самоубийств. Думаю, это произошло в том числе и потому, что местом сложного эксперимента Россия была выбрана крайне неудачно: здесь государство всегда вне конкуренции по отношению к любым философским доктринам, искусству и так далее". А взрослость оценки театральных постановок (статья "Преступление и наказание. Минус преступление"), ясный, ироничный взгляд на спекулятивность политики в области премий (статья "О премиях"), на новоявленных дельцов шоу-бизнеса (запись беседы "Кто "назначает" звезду?) говорят, что вырастал большой ум независимого в суждениях человека.
Как поэт Илья Тюрин ждет и исследователей, и читателей. Стихи, даже прозрачные в своем подражании, самобытны

Или:

Илья Тюрин настолько любил Пушкина, что даже писал иной раз пушкинскими (никому не запрещено) размерами:

Итак, нами получено "Письмо", в котором рассказана целая жизнь одного человека. Человека, живущего в своем поколении, но не похожего на него. Эту непохожесть Илья Тюрин воспринимал как естественную. Неестественным был его уход, но уже не от поколения, а от всех нас.