РЕЦЕНЗИИ
ДВЕ ПЕРВЫЕ КНИГИ В СЕРИИ «ПОЭТОГРАД»,
совместного издания Союза литераторов и СП XXI века:
совместного издания Союза литераторов и СП XXI века:
ПЯТИКНИЖИЕ, раздел ПОЭЗИЯ (ЛГ № 51).
О книге Дмитрия ЦЕСЕЛЬЧУКА «В рай как прежде открыта калитка…» – М.: Вест-Консалтинг, 2012, 148 стр.
В новую книгу Дмитрия Цесельчука вошли стихи, эссе, диалоги, поэмы и даже воспоминания. Его творчество хорошо знакомо читателям «Литературной газеты». Лирика Цесельчука – негромкая, но пронзительная, он пишет о самых обыденных вещах, которые порой ускользают от взгляда, однако под его пером превращаются в поэзию:
снег лежит покрытый коркой
будто сладкое безе
кошка спряталась за шторкой
на высоком этаже
будто сладкое безе
кошка спряталась за шторкой
на высоком этаже
Об этом же пишет в предисловии Евгений В. ХаритоновЪ: «Его поэзия тиха и философична… Иногда легкомысленна и простовата, ничуть не стыдясь этой своей простоты. И всё-таки чаще задумчива, неспешна, медитативна… Ему уже нет необходимости потрясать основы. Он ведёт с читателем тихий разговор о Главном…». Настоящий сборник составили тексты, написанные с 1969 по 2012 год, но не вошедшие в предыдущие книги автора. Тем не менее здесь они смотрятся вполне гармонично, дополняя друг друга.
ЛЕВ ЭРЛИХ, математик, философ
ПРИЧАСТНОСТЬ ИНОМУ ПРОСТРАНСТВУ
О книге Людмилы КОЛОДЯЖНОЙ «Позови...» – Избранные стихотворения. Серия «Поэтоград». Книга вторая. – М.: Вест-Консалтинг, 2012, 130 стр.
«Позови…» – одна из лучших книг Людмилы Колодяжной. Характерная для поэта пронзительная нота звучит здесь, В разных своих оттенках, почти в каждом стихотворении.
И не случайно само слово з в у к вновь и вновь появляется
в строках – Как первый и далекий, как «звук-молитва, звук-плач,
звук-отрада…». Л.Л. Шестакова, д. филолол. наук
И не случайно само слово з в у к вновь и вновь появляется
в строках – Как первый и далекий, как «звук-молитва, звук-плач,
звук-отрада…». Л.Л. Шестакова, д. филолол. наук
Читая поэта, пытаешься уяснить себе причины того тайного очарования, которым отмечены стихи именно этого поэта,
их сокровенную мелодию смыслов и стоящую за ней картину мира. Перефразируя Рильке, можно сказать, что хочется найти, где страна поэта граничит с небом. Говоря о стихах Людмилы Колодяжной, хочется сразу же выделить их причастность иному пространству, синтезирующему пространство обычного зрения и пространство речи. И это не просто метафоры, в которых фигурируют бумага и строчки, (ведь такие метафоры можно найти и у многих других поэтов), речь идёт о какой-то новой органике соединения обыденного и умозрительного, органике, в которой слово и поэтическая строка становятся такой же частью реальности, как вода и хлеб:
их сокровенную мелодию смыслов и стоящую за ней картину мира. Перефразируя Рильке, можно сказать, что хочется найти, где страна поэта граничит с небом. Говоря о стихах Людмилы Колодяжной, хочется сразу же выделить их причастность иному пространству, синтезирующему пространство обычного зрения и пространство речи. И это не просто метафоры, в которых фигурируют бумага и строчки, (ведь такие метафоры можно найти и у многих других поэтов), речь идёт о какой-то новой органике соединения обыденного и умозрительного, органике, в которой слово и поэтическая строка становятся такой же частью реальности, как вода и хлеб:
И лист сырой бумажный / плывёт издалека,
и вырастает влажно / из-под пера строка...
Слово-лист вырастает затем,
чтобы с милою жизнью расстаться...
Зарастают словами поля, / не услышать тебе журавля…
и вырастает влажно / из-под пера строка...
Слово-лист вырастает затем,
чтобы с милою жизнью расстаться...
Зарастают словами поля, / не услышать тебе журавля…
Такой подход предполагает особую чуткость к слову предшественников, не потому ли стихи Людмилы Колодяжной наполнены аллюзиями на известные строчки больших поэтов:
Разреши мне снова прислониться
к твоему дверному косяку...
«время вспахано плугом, и звёздами небо разрыто...
«к неизвестному изданью / жизни, в новый переплёт...
к твоему дверному косяку...
«время вспахано плугом, и звёздами небо разрыто...
«к неизвестному изданью / жизни, в новый переплёт...
Этим же определяется особенная чуткость поэта к мифологемам и архетипам:
Я продолжаю то, что до меня
возникло в пожелтевших чуть страницах,
я просто часть упавшего огня,
я лишь звено в протяжной веренице...
весь этот мир – как на ладони
лежащий вечно у Творца..
возникло в пожелтевших чуть страницах,
я просто часть упавшего огня,
я лишь звено в протяжной веренице...
весь этот мир – как на ладони
лежащий вечно у Творца..
Но одной этой причастности другим измерениям, измерениям символической реальности слова и культурно-исторических архетипов, было бы мало, если б в стихах не прорывался родник живого человеческого чувства:
в тот час, когда – закат, закат, закат
горит в листах – тоской строки карминной...
«Мы с тобою будем ронять слова,
как янтарь роняет пустынный сад...»
«Мой взгляд пока никто не гонит
от линий твоего лица,
когда вокруг него ладони
летят, как крылья у Гонца...»
«погубить тишиной так легко
голос хрупких вещей, чуть протяжный?..»
«Я как молитву буду повторять
слова не тех, кто в стане отлюбивших,
а тех, кого так страшно потерять –
поэтов, жизнь мою сложивших...»
горит в листах – тоской строки карминной...
«Мы с тобою будем ронять слова,
как янтарь роняет пустынный сад...»
«Мой взгляд пока никто не гонит
от линий твоего лица,
когда вокруг него ладони
летят, как крылья у Гонца...»
«погубить тишиной так легко
голос хрупких вещей, чуть протяжный?..»
«Я как молитву буду повторять
слова не тех, кто в стане отлюбивших,
а тех, кого так страшно потерять –
поэтов, жизнь мою сложивших...»