Сашку провожали в армию всей деревней. Пришли все. Заведующий фермой хромой Степаныч, тётка Агния с мужем, дядей Валентином, завхоз Коломийцев Сан Саныч и, конечно, бабушка Василиса Савельевна. Сашке хотелось, чтобы на него, такого, вымахавшего под два метра, весёлого плечистого мужика посмотрела мать, но она уже два года лежала на местном кладбище. А отца он бы видеть не хотел. Ни сейчас, ни потом. Сколько себя Сашка помнил, отец всегда был пьян. Как-то, когда Сашка учился в пятом классе, отец вдруг решил поговорить с ним по-мужски. Размазывая сопли и слюни по давно не бритому лицу, он приступил к сыну, учившему ненавистную физику.
- Понимаешь, сын, жизнь – это фартовая штука! Сегодня ты в дерьме, а завтра в этом, как его, в шоколаде! Самое забавное, что дерьмо и шоколад одного цвета!
- Ты-то в чём, батя? – осмелел Сашка. Он даже прикрылся на всякий случай. Знал, папка скор на расправу. Тот неожиданно раскис.
- Я, сынок, в дерьме! Я всегда буду в дерьме! Знать, такая судьба. От судьбы не уйдёшь.
Видно, отец и впрямь что-то чувствовал. Не прошло и года, как его посадили всерьёз и надолго. И попался-то по-глупому. Украл бутылку водки из местного сельмага, а когда сторож, престарелый дед Петро попытался его остановить, в запале ударил его по голове той же бутылкой. Дед и так был не жилец, но на районного судью такой аргумент не подействовал. Впаяли папаньке десятку – не горюй! Писем отец не писал. Сашка тоже особо не усердствовал. Отправил один раз послание, мол, у нас, батя, дела так себе. Мать болеет, денег нет. Сан Саныч помогает, чем может. Да чего он может? Сам еле-еле концы с концами сводит. Бабка, Василиса Савельевна, каждый день Богу молится. А что толку? Мать говорит, школу закончишь, езжай в Псков, учиться будешь. Куда я их оставлю? Уеду – сразу помрут. Или с голоду, или с холоду. Отец не ответил. Может, не дошло письмо, а может, у него на зоне поважней дела, чем на всякие письма отвечать, Сашка не знал.
Учёба не давалась. Одноклассники над ним смеялись. Говорили, бугай здоровый, а ума нет. Сашка сперва злился, даже дрался, а потом плюнул. Что на правду обижаться? Мечтал – закончит школу, поедет в Псков. Поступит в охрану к какому-нибудь бизнесмену. Вот тогда заживёт! И деньги, и почёт! А уж девчонки, так те вообще все его будут!
Пока мать была жива, Сашка как-то мирился со всем этим. Но тут, однажды, зимой прихромал Степаныч и криком кричит – беги, матери плохо! Упала посреди фермы, лежит, не двигается! Мы подойти боимся, а она не дышит, вроде! Сашка учебники бросил, побежал. До фермы от их дома рукой подать. Минут десять, если налегке. Не успел. Мать, скособочившись, прилегла у дверей, не двигалась, не стонала. Рядом уже суетилась местная фельдшерица, Анна Тихоновна. Увидев Сашку, она как-то незаметно отошла в сторону, замерла. Сашка сразу всё понял, зарыдал в голос. Бросился на колени, схватил материну руку, затряс. Мать не отзывалась, лежала маленькая, строгая. Как-то вытянулась вся, будто на выборы собралась. Сашка помнил, мать всегда очень серьёзно относилась к выборам. В думу или в советы местные. Всегда поминала власть недобрым словом. Любила только самого главного. Черненко, Горбачёва, потом Ельцина.
- Это, Санечка, - говорила она с каким-то непонятным Сашке почтением, – наш царь! Ему всей правды никто не скажет! Ежели б он знал – вот тогда…
Приехавшие равнодушные врачи на «скорой» констатировали смерть от инфаркта, выписали пару бумажек, которые Сашка так никогда и не прочитал, и укатили назад в райцентр. Так у Сашки остался один близкий человек – бабушка Василиса Савельевна. Бабушку Сашка недолюбливал. Уж на что он считался неграмотным, а бабка, та и вовсе прозябала во мраке. Молилась с утра до вечера. Учительница, Роза Борисовна, на пальцах доказала всему классу, что Бога нет, что люди произошли от обезьян путём миллионнолетней эволюции. Сашка втайне это слово, эволюция, учил перед зеркалом. Уж очень оно ему нравилось. А когда бабка заводила свои сказки про Христа, да про Богородицу, он ей сразу в лицо:
- Что бы ты понимала! Всё дело в э-во-лю-ции!
Бабка тушевалась, а Сашке нравилось её одёргивать. Василиса Савельевна махала руками, злилась:
- Какая эволюция, дурачок! Всё от Бога!
Тут Сашка всегда приводил свой самый верный горький аргумент:
- От Бога, говоришь? А где твой Бог был, когда батю посадили? А где, когда мамка померла? Ты телевизор смотришь? Смотришь! Видала там жирных, да сытых? Что-то твой Бог только тем помогает, у кого денег полная мошна.
- Что ты, что ты! - Василиса Савельевна мелко и часто крестилась. – Не богохульствуй, Санечка, не гневи Спасителя!
- Спаситель! – смеялся Сашка. – Кого он спас-то? Сходи лучше со мной на урок, послушай, что Роза Борисовна рассказывает! Хотя, бесполезно…
С этой мыслью Сашка и ушёл в армию: Бога нет, а есть э-во-лю-ция! И придумал её большой учёный. Сашка гордился тем, что запомнил его фамилию – Дарвин. Бабка про Дарвина слыхом не слыхивала, но когда Сашка говорил ей про эволюцию, не верила.
- Не знаю, что там твой Дарвин придумал, но всех нас создал Господь. И Дарвина твоего тоже!
Сашка смеялся. Темнота, что возьмёшь!
В армии Сашка сразу познал вкус дедовщины. Деды быстро объяснили «духам», как себя надо вести. Сашка, парень не робкого десятка, отказался чистить плац не в свою очередь, но против старослужащих не устоял. Ребята из его призыва струхнули, оставили Сашку одного, и деды его завалили. Пинали ногами, разбили в кровь нос, губы. Сашка смирился. Ему говорили – потерпи год, станешь и ты дедушкой, тогда отыграешься. Сашка терпел, плакал в подушку, считал дни, ждал. Бабка изредка писала. Каждое послание из дома заканчивалось фразой «Храни тебя Бог!» Сашка стыдился этих писем. И не зря. Как-то старший сержант Чагаев вырвал у него из рук бабкино письмо и зачитал всей казарме.
- Смотрите! – захлёбывался он от смеха. – Наш лох псковский Богом храним! Иди очко пидорась, хранимый! Там твой Бог на тебя поглядит, из очка!
Казарма взрывалась от хохота. Сашка, вооружившись шваброй, тоскливо тащился в туалет. Вслед ему доносился нестройный хор молодых:
- От Москвы до Гималаев лучше всех сержант Чагаев!
«Ненавижу тебя, Бог! – с остервенением драя пол, думал Сашка. – Что ты ко мне привязался? Дай хотя бы дослужить по-человечески!»
Время шло. Сашка и не заметил, как из бесправного «духа» он превратился в «черпака», а затем в вожделенного «дедушку». Новый призыв состоял из испуганных ребят в плохо подогнанной форме.
- Что, не смогли откосить? – Сашка помнил, что именно таким вопросом встретил его с товарищами в части сержант Чагаев. – Тогда вешайтесь, духи!
Сашка захохотал. Пришло его время. В памяти всплыло забытое слово – эволюция. Был душарой – стал дедом! Чем не Дарвин?
Духов Сашка возненавидел  всей душой. Накопившаяся за год обида выплеснулась сразу. Особенно злил его один студент из Питера по фамилии Иванов. И, главное, кликуху ему поганую не придумаешь! Ну что такое – Иванов? Вот пришёл с ним в одном призыве хохол Харевич! Вот это да! Вот это веселуха! Как, бывало, Сашка гаркнет – рядовой Харевич, отжаться сорок раз! Хилый Харевич – раз пять отожмётся и сдох! Тут Сашка держит паузу, а все знают - сейчас рубанёт:
- Какой же ты Харевич? Ты не Харевич, ты – Охреневич!
И снова казарма содрогнётся от хохота. Только теперь смеются не над Сашкой, а над новым бесправным духом. Не так уж и плоха армейская жизнь, когда ты – дедушка! И всё вроде бы шло хорошо, и Сашка уже потихоньку начинал готовить дембельский альбом, представляя, как он гоголем зайдёт в родную деревню, обвешанный чужими значками, выменянными на банку тушёнки…
Приказ о переброски их части в Моздок Сашка воспринял стоически. Моздок, так Моздок. Он, если честно, не очень-то себе и представлял, где этот самый Моздок находится. Оказалось, недалеко от Чечни. Сашка воспрял. Только городские боятся войны, а мы, деревенские, всегда воевали! На нас русская армия держится!
Воевали, правда, в основном десантники. Пехтура, вроде Сашкиной роты, занималась всякой ерундой. Там подежурь, там помоги…Никакой романтики! А тут ещё этого Иванова ему навязали! Ходит, как блаженный, улыбается. Дурачок дурачком! Сашка один раз не выдержал да как огрел его по сусалам!
- За что, товарищ старший сержант? – Иванов кровь с лица оттёр, но спросил без страха.
- Под ноги смотри! – заорал Сашка, не ожидавший такой реакции. – Здесь везде растяжки, понимаешь? А ты бродишь, словно Исусик!
- Не поминайте имя Всевышнего всуе, товарищ старший сержант, - твёрдо ответил Иванов. Сашка занервничал. Он считал, что всё понимает в этой жизни. Пока ты дух – ты нем. Станешь черпаком – говори, но по уставу. Дедушка – поймал всех за яйца. И Бога в том числе! А тут…
- Алё, душара, пасть прикрой!
- Я-то прикрою, - Иванов усмехнулся. – И всё-таки, не поминайте имя Всевышнего…
Сашка с разворота заехал студенту в лоб. Тот упал. Полежал, поднялся.
- И всё-таки, товарищ старший сержант…
Новый удар свалил Иванова на землю.
- Будешь бакланить, когда я разрешу! – проорал Сашка. Почему-то ему стало не по себе.
- Понятно, - второй раз Иванов поднялся с трудом. Но поднялся. Сашка сплюнул, развернулся и пошёл прочь. Что-то жгло ему грудь. Он рванул гимнастёрку и с удивлением уставился на маленький алюминиевый крестик, висевший на простой грубой бечёвке. Крестик через силу надела на него бабка во время проводов в армию. Ещё ребята из соседней деревни на сборном пункте шутили! Сашка и забыл про него…
Десантура снова пошла в боевой выход. Сашке взводный поручил окопаться на высотке. Десант после задания будет отходить, а если «чехи» приклеятся – то прикрыть наших огнём. В подчинение Сашке дали Харевича с Ивановым.
«Лучше бы один остался, чем с таким воинством, - подумал Сашка. -  Хотя нет, один долго не выдержу. Боюсь, закемарю. Наших подведу».
Он распределил дежурства, оставив себе самые трудные предрассветные часы. В полночь Иванова сменил Харевич.
- Слышь, Охреневич, - грубо сказал Сашка. – Смотри, не засни, а то я тебя наизнанку выверну! Разбудишь меня через три часа, понял?
Сашка хотел увидеть во сне родную деревню, но к нему пришли какие-то чудовища. Они скалили свои поганые морды и пытались его укусить. Сашка пытался отползти в сторону, но что-то его как будто сковало. Он отбивался, разевал рот в беззвучном крике – чудовища окружали, наступали со всех сторон, из их пастей лилась тягучая жёлтая слюна…
- Ребята… - раздался крик Харевича и тут же оборвался.
Сашка вскочил, но сразу упал, сбитый страшным ударом автоматного приклада. Сознание помутнело. Сашка попытался подняться, однако второй удар, не менее страшный, вырубил его окончательно.
Очнулся он на холодной земле. Рядом баюкал сломанную руку Иванов. Солнце с трудом пробивалось сквозь мелкую решётку деревянной крыщки, закрывающей вход в глубокую яму.
- Где мы?
- Не знаю, - слова давались Иванову с трудом. – Где-то в горах. Мишку Харевича зарезали…
- Чечены? Попали мы с тобой, душара!
Иванов промолчал.
Сашка с трудом поднялся и обследовал их тюрьму.
- Хрен выберешься! Давно мы здесь?
- Часа четыре. Или больше. Не знаю.
Снаружи послышались гортанные голоса. У Сашки внутри всё похолодело. «За нами!»
Крышка отлетела в сторону. Над ямой склонился молодой бородач. Его голова была украшена зелёной повязкой с арабской вязью.
- Э-э-э! Как ты там?
Сашка сглотнул слюну:
- Нормально.
- Ай, маладэц! – обрадовался бородач. – Держи хлэб, воду!
Он кинул вниз полиэтиленовый пакет.
- Завтра рэзать вас будем! Как баранов!
Он весело засмеялся. На шутку ответили хохотом невидимые Сашке люди. В общем хоре он уловил тоненький женский голос.
- Попали, попали, - забормотал Сашка. Он заходил  по земляному полу. Два шага вперёд, два шага назад. – Подыхать-то как неохота!
Иванов молчал.
- Слушай, душара, а может всё обойдётся? Ну, слышал же ты истории про то, как наши в плен попадали? Заставят работать, овец их сраных пасти? Ну, не смертельно же? Глядишь, и выпутаемся? Есть же, как его, Красный крест, ещё там фигня какая-то, а? Чего молчишь, сука, отвечай!
Сашка сел на землю и обхватил голову руками.
- Пойми, дух, я жить хочу! Мне до дембеля три месяца осталось! Я ж не видел ничего! У меня и бабы-то никогда не было! Понимаешь? В этой паршивой деревне на Псковщине даже электричество только по большим праздникам! А сейчас чечены нас завалят, и всё! Всё! Ты у себя в Питере, наверное, девок щупал, да коньяк лакал! Тебе есть, что перед смертью вспомнить! Ну, что молчишь, сволочь!
- И щупал, и лакал, товарищ старший сержант, - глухо ответил Иванов. – Чего ты от меня сейчас-то хочешь?
- Чего хочу? – Сашка схватил его за грудки. – Смотрю, и у тебя крест на верёвочке висит! Ну, давай, бля, попроси своего Бога, чтобы он нас вытащил отсюда! Пусть, как это, чудо явит!
- Если достойны, явит, - сказал Иванов. – Всё в его руках.
- Да ни фига! – закричал Сашка. – Всё в наших руках! Вернее не в наших, а в руках вон этих, чабанов грёбаных! Пожелают - зарежут, пожелают – подождут! Абреки чёртовы!
К полиэтиленовому пакету не притронулись. Ни есть, ни пить не хотелось.
- Тебя хоть как зовут? – Сашка немного успокоился.
- Пётр.
- В честь апостола Петра? – съехидничал Сашка. – Гляжу, ты сильно верующий? В рай готовишься? Неужели смерти не боишься? Рассказывали, чечены зверски наших солдат убивают. Головы режут. Медленно.
- Конечно, боюсь, - ответил Иванов. – Очень боюсь.
Он подумал и стеснительно признался:
- Ещё я боли боюсь. Представляешь, один раз в зубоврачебном кабинете в обморок упал. Вот ребята потешались!
- Так а чего делать-то будем? – Сашка был у зубного врача один раз в жизни. Обошлось без лечения.
- Не знаю, - Иванов пожал плечами. – Вдруг, наши придут, освободят.
- Святая простота! – взвился Сашка. – Нас с тобой давно списали. Как без вести пропавших. Мишку Харевича хотя бы в цинке на родину отправят. Откуда, кстати, он?
- С Белгородчины, - отозвался Иванов. – Успел крикнуть парень… А ты его чморил!
- Духов положено чморить, - отозвался Сашка. – Не нами установлено, не нам менять. Ты бы через год также с молодыми поступал. Круговорот говна в природе!
- Вот именно, что говна!
- Хочешь всё поменять? Флаг в руки! Давай, выбирайся из ямы и вперёд! Боженьку попроси – он тебя выручит!
- Выручит? Может и выручит. Как бы ни было – всё в его власти.
Сашка закипел:
- Ненавижу такие бредни! Ещё бабка меня всегда мучила – Бог простит, Бог накажет…Да где он, Бог? Завтра приморят нас чечены, и Бог твой не шелохнётся! Пальчиком не пошевелит! На хрена ему два урода – Саша плюс Петя? Если бы он был – мы бы с тобой сейчас в окопе лежали-полёживали, тушёнку жрали. Приближали, мать твою, дембель! Ты, я вижу, пацан образованный, но по мне, как есть лошара! Веришь во всякую хиромантию! От слова «хер»!
Сашка даже хохотнул. Так удачно ему раньше никогда не удавалось пошутить.
Иванов не ответил. Он сидел, привалившись к стенке. Губы его шевелились. Не иначе, молится, решил Сашка. Лады, если нас завтра освободят, я уверую. Хоть в Бога, хоть в чёрта! Но только, коли живым останусь! Да здравствует Христос, Аллах и этот, как его, который сидит с закрытыми глазами? О, Будда!
Несмотря на холод земляной ямы, Сашка уснул, и на этот раз ему приснилась-таки родная деревня. Там, во сне, он стоял около колодца, а рядом танцевала мать. Музыку он не слышал. Мать просто кружилась в вальсе. Одета она была в своё самое лучшее платье, которое обычно хранилось в платяном шкафу, обложенное «антимолью». Рядом стоял отец. Он улыбался, медленно вытягивая ведро с водой. Сашка обрадовался, но в то же время удивился:
- Батяня, ты же в тюрьме!
- Вот, выпустили, сынок.
- Амнистия?
- Нет, сынок, сказали, что отец героя сидеть в тюрьме не должен. Такой, видать, закон вышел.
- Не слыхал. Так ежели ты отец героя, то герой – это я?
Отец ласково улыбнулся.
- Я рад батя, что ты на свободе, только по секрету скажу тебе – я не герой. Я трус, батя. Я жить хочу. Очень-очень хочу! А меня завтра убьют…
- Ну и что же, что убьют, - засмеялся отец. – Тебя не по-настоящему убьют, а понарошку. Это игра такая.
- Ничего себе игра! – расстроился Сашка и совсем по-детски протянул. – Я в такие игры не играю!
- Не бойся, сынок, - отец стал исчезать, а на его месте появилась тётка Агния. Она обнимала за плечи своего мужа, дядю Валентина. Сашка всегда любил дядю Валентина. Он появлялся редко, всё пропадал на заработках, но без конфеты не приходил.
- Мы тебя ждём, племяш, - сказал дядя Валентин. В его руке появился шоколадный батончик.
- Так вы же не умерли! – удивился Сашка.
- Все мы когда-нибудь умрём, - ответила тётя Агния и пропала. Осталась одна мать. Она продолжала кружиться в безмолвном танце.
- Мама, - позвал её Сашка. – Мама!
Мать как будто не слышала.
- Мама-а-а! – Закричал Сашка и проснулся.
Иванов сидел в той же позе.
- Я кричал? – смущённо спросил Сашка. Иванов посмотрел на  него отрешённо.
Крышка, запирающая их тюрьму, задвигалась.
- Эй, русский, вылезай! – вчерашний моджахед приветливо помахал рукой. – Рэзать будем!
В яму упала короткая самодельная лестница.
Яркое солнце ослепило Сашке глаза. Он помедлил, зажмурился, отполз в сторону. За ним показался Иванов. Сашка огляделся. Они находились посреди двора. Слева стоял каменный дом, справа воняла кошара. Мысль о побеге следовало оставить сразу же. Двор был заполнен вооружёнными до зубов горцами. Несмотря на ненависть к русским, все они держали в руках исконно русский автомат Калашникова.
- Я – Аслан, - заявил о себе один из них, видимо старший в доме и в кошаре. – Будем говорить.
Сашка обрадовался про себя: говорить – не резать!
- Вы пришли на нашу землю, - торжественно объявил Аслан. – Мы вас не звали. Но мы не палачи. Просто так не убиваем.
Уже знакомый моджахед ощутимо расстроился.
- Я вижу на ваших шеях кресты. Снимите их и останетесь живы, - продолжал Аслан. – Будете работать, а потом, может, выкупите себя.
Помолчав, Аслан решил себя похвалить:
- Я справедлив!
Окружающие хором выкрикнули:
- Аллах акбар!
Сашка потянул руки к бечёвке на свое шее. Иванов не шевельнулся.
- Петя, снимай, убьют, - Сашка лихорадочно стаскивал крест с груди.
- Думаешь умереть красиво? - лениво ухмыльнулся Аслан и почесал густую чёрную бороду. – Что ж, не могу тебе мешать.
Он кивнул и посреди двора появился грубо сколоченный крест. Сашка вспомнил, что вчера отдалённо слышал какое-то тюканье. Крест готовили заранее. Пока трое джигитов с помощью подручных средств устанавливали его посередине двора, Сашка, несмотря на угрожающие жесты охранников, бросился к Иванову.
- Братуха, Богом твоим тебя заклинаю, сними крест! Видишь, я снял, ничего не произошло! Это же всего лишь кусочек железки! Ну, прошу, сними, потом покаешься! Петя, ведь можно потом покаяться!
Иванов никак не реагировал. Похоже, он был уже не здесь. Когда нукеры Аслана схватили его за руки, Сашка бросился им наперерез. Его оттолкнули. Сашка упал в пыль и завыл.
- Смотри, смотри! – подал голос чернобородый Аслан. – Он не хотел отказаться от своего Бога – сейчас он разделит его участь!
Джигиты уже прибивали солдата к кресту. На каждый удар молотком Иванов отвечал криком, полным боли.
- Смотри! – засмеялся Аслан, обращаясь к ползающему в пыли Сашке. – Он – Христос!
Сашка медленно поднял голову. Глаза Иванова были полны муки. Его кисти, прибитые к поперечной перекладине, рвали огромные гвозди.
«Перекладинка, - вспомнил Сашка. – У Христа была перекладинка. Та, на которую он мог поставить свои ноги! У него нет перекладинки…»
Сашка вскочил на ноги и бросился вперёд. Попавшегося по дороге Аслана, он откинул в сторону, словно невесомую пушинку. Он бежал к кресту и даже не почувствовал, как две пули ткнулись ему в спину. Он уже почти добежал до распятого на кресте товарища, когда третья пуля ударила его в плечо и развернула лицом к мучителям. Сашка сделал ещё шаг назад  и упал, подставив это самое раненое плечо под судорожно ищущие опору ноги Петра. Сквозь свист пуль и дикие вопли, он расслышал, будто последний вздох, слово «спасибо». Сашка вспомнил свой сон и бабушку, Василису Савельевну. Умирающий мозг послал последний сигнал. И тогда, деревенеющие губы прошептали то, что не могли выговорить при жизни:
- Помяни мя, Господи, во царствии твоем!