Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Лев Беринский

Поэт и переводчик. Родился  в 1939 г., Каушаны, Бессарабия. Окончил Смоленский пединститут, факультет иностранных языков, Литературный институт им. Горького и Высшие Литературные Курсы  СП СССР (отделение идиш). Учитель музыки, аккордеонист (в Донбассе и Молдавии, 1959-1963 гг.), преподаватель немецкого языка, переводил на русский язык стихи, прозу и драматургию с немецкого, испанского, румынского и с языков народов СССР.). Поэтический дебют в русской прессе –1953 г. Поэтический дебют на идиш – 1982 г. Автор книг: Маврогений Пуш. «Собаки на улицах Тель-Авива». Стихи. Т.-А., 1993 г. «Смерть ветряной мельницы». Книга сонетов. Т.-А., 1997 г. «На путях вавилонских». Избранные стихотворения и поэмы. Донецк,  2009 г. "На стропилах эйнсофа". Избранная проза. Донецк, 2011. Член Пэн.-клуба (Израиль). 1998 − 2001 гг. – председатель Союза писателей идиш в Израиле. Лауреат премий Сары Горби (1993), Давида Гофштейна (1997), Ицика Мангера (1997) – высшей литературной премии за творчество на идиш, а также "The 20th century award of achievement from the international Biographical Center (Cambridge England), 1992. Участник международных литературных  фестивалей в Иерусалиме, Берлине, Роттердаме, Базеле, Париже, Бухаресте и др.



БОЛЬШОЙ СОЛНЕЧНЫЙ АПОКАЛИПСИС

Памяти Марка Раппопорта
и во славие внучка его – бен-одема Евгения

I
Тот,  кто погиб во цвете лет своих земных существований, –
нектаром обагрив букет или на клык попав кабаний,
иль в небесах, на зорьке ранней под страшный выпорхнув дуплет,
или в реке, где тень от зданий и ночь, а Германа все нет, –

тот помнит, чувствует, что значит воскреснуть юным – и оплачет
зажившегося старика, свои грядущие века
истратившего неумело в лохмотьях старческого тела.

II
В лохмотьях старческого тела, как в куче листьев зыбкий луч,
душа сквозит, дрожит несмело среди других осенних куч.

А как насыщен и текуч был свет, валивший оголтело
в каскадах, ливших то и дело с обрывистых небесных круч.

Как цвёл и жёгся каждый атом. А за померкнувшим  закатом
всходил ночник семи планет, весь отражён ночным оконцем
с его интериальным солнцем в душе, иной дающей свет.

III
Души, иной дающей свет над головой: резных балясин
и сада – чуден силуэт. Сам абрис бытия прекрасен.

Сам остов мира – точен, ясен и в контур вещества одет,
но контур тот взрывоопасен, когда над ним надзора нет.

Не дай вам бог сойти с ума – дать, чтобы плоть вещей сама
себя, в распаде черт, раздела.

Распад?.. Но ты сквозь все черты прозрей единый дух – и ты
обрел всеявность  без предела.

IV
Обрел всеявность без предела – а сам ушёл туда, где мгла,
где только слышно: прошумело... наземный шорох: ша-ла-ла…

Пусть жизнь всего-то и была что песнь души, а плоть терпела
позор и боль, и тихо тлела...

Зачем же снова ожила она спустя тысячелетье
или мгновенье, на рассвете, глянь! в тушке взмывшего стрижа?

Ах, как зашлась твоя душа, взлетев над нивой  оробело:
как сразу в мире посветлело.

V
Как сразу в мире посветлело, искрится в кронах птичий цвирк,
и трёх лучей сверкает стела, и горизонта синий цирк.

И у колодца конский фырк, и пёс, бегущий в лес за вело-
сипедом, где оторопело ёж замер – и под куст кувырк.

Расправив лапки, перья, груди, спешат к работам сойки,  люди,
бобры – вся суета сует!

Сова, полночная лахудра, ложится спать... Как блещет утро,
как жадно, жарко хлынул свет!

VI
Как жадно, жарко хлынул свет сквозь тонкий купол стратосферы:
пополнен фауны бюджет и флоры топей и ривьеры.

Обильно, как в иные эры, весь айсберг воздуха прогрет:
божествен квантовый секрет двойной природы свойств и меры.

Так будь и ты достоин леса, его существ, фотогенеза,
примат с набором всех примет духовности, но и злодейства,
несущий смерть и чародейство туда, где смерти больше нет.

VII
Туда, где смерти больше нет, где мы друг другом заменимы,
ты, превращая грёзу в бред, под жизнью расставляешь мины.

О, спец! Твои успехи мнимы. Взлетят тела – кордебалет
не из распевных оперетт, а тихий ужас пантомимы.

Леса и звери. Мёртвый вид их. Шихта продуманно убитых –
всерьез, до генов, до основ – пласт неродившихся отцов,
пустоты в отложеньях мела, едва опустят в землю тело.

VIII
Едва опустят в землю тело, в слой корешков и скрытых вод, –
хвощ, немертина и хлорелла к нему ползком и вплавь, и влёт
припустят, набегут – и вот нет больше тела, ткань вскипела,
на газе вспучилась, сгорела – в осадке фосфор и азот.

И только именные знаки, фосфоресцируя во мраке,
на дне молекул, хромосом – горят...  Подземный, звездный сон,
рай, гипнотарий, где кашица оплавится, преобразится...

IX
Оплавится, преобразится мирок молекулярных фил,
где клетку с клеткой тянет слиться, где та же грусть и sex appeal.

И вот – личинке свет не мил, она – одна, она – девица,
ей нужно в свет, она стремится к подножью мировых стропил.

Ага, она ж и говорила! Послал дружка ей бог Ярило –
что было, бабочки мои!

Что – бабочки? Дрозд... Соловьи...
Гвалт... Не успела остудиться материя, и смотришь – птица!

X
Материя. И смотришь – птица уж на ветвях. И сразу – в крик.
Когда успел ты превратиться в птенца крикливого, старик?

А как боялся распроститься навеки с нами.. Многолик
твой век: недожит, каждый миг сторицей может окупиться.

Ну что ж, и птенчиком побудешь, взлетишь на ветку и разбудишь
семью и внука в ранний час восхода солнечного круга
над лугом, где сам-друг пичуга резвится, козлик рвется в пляс.

XI
Резвится козлик. Рвётся в пляс дубок... тут запоёт и рыба,
когда вот так, с небес, на вас навалит солнечная глыба.

Хор ангелов крылатых, либо коней, летящих на Парнас
вдоль горизонта, у изгиба ландшафта, впавшего в экстаз.

Крушенье Солнца. Праздник Солнца. Зубцы лучей у окоёмца
букашки, влезшей на листок.

И повернув свой бабий бок, красуется, кружась, планета,
и роза в зори разодета.

XII
И роза в зори разодета, в тончайший шелковый эфир,
и в круглых слёзках горицвета на сто миров дробится мир.

Эдем смертей. Прощальный пир во славу Солнца. Пляшет Грета,
и скачет козлик, ба! да это племянник дьявола – вэй´з мир!

И каждый вдох, и каждый мускул дрожит от солнечных корпускул,
бомбардирующих био- и ноосферу, и всего
осталось-то – сиянье лета.

Ведь что есть смерть? Победа света.

XIII
Ведь что есть смерть? – победа света над рябью счастья и беды,
разлив от горного Тибета до Кордильеровой гряды
не той, под Ноем, злой воды – а штиль Новейшего Завета...

Уже плывут частицы бета, полузатоплены сады.

А мы глядим – не понимаем. Да мы и сами пополняем
вселенной дьявольский запас.
Жужжит реактор. Чёрный кластер. Что ж, может он один и властен
над мраком, заключенным в нас.

XIV
Над мраком, заключенным в нас Творцом в минуту сотворенья,
мы – оболочки плеч и глаз, и плавников, и оперенья,
и пары рук (рабочий класс!), и нежных органов сближенья,
и органа преображенья в других, когда настанет час.

Мы, все мы – жизнь. Никто не брошен. Ни тот, кто в разных жизнях прожил,
ни тот, кто выбрался на свет впервые, прямо из гончарни, –
в древесном ли обличье, в парне или девчонкой Мэри-Грет.

XV
Тот,  кто погиб во цвете лет, –
в лохмотьях старческого тела,
                                                                            в душе, иной ловящей свет, –
обрёл всеявность без предела.

Как сразу в мире посветлело!
  Как жадно, жарко хлынул свет
                                                                             едва опустят в землю тело.

                                                                             Оплавится, преобразится
материя. И смотришь – птица
   резвится.  Козлик рвётся в пляс,
                                                                             и роза в зори разодета.

           Ведь что есть смерть? – победа света
    над мраком, заключенным в нас.

Москва, 1980