Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Анатолий Цукерман
Перевод или пересказ?

Перевод русскоязычной поэзии на английский язык — это перевод со второго самого многословного языка на первый, который, к тому же, стал международным. Английский выиграл это первенство не потому, что он лучший язык, а потому, что его развезли по миру сначала британская, а потом американская империи в течение последних трех столетий. В результате военно-промышленной экспансии этих стран английский язык завоевал новые территории в Ирландии, Канаде, Северной Америке, Южной Африке, Индии и Австралии. Теперь на английском языке говорят, практически, все страны мира.
Русский тоже, не будь дурак, адаптировал много английских слов типа компьютер, маркет, профит, эксклюзив, фирма, спонсор, ваучер, маржа, рэйд, конгресс, президент, дефицит, и т. п.
С точки зрения лингвистики, английский — ужасный язык. В средние века каждый монастырь изобретал свою отдельную письменность, которую потом пришлось соединять с другими вариантами, чтобы никого не обидеть. В результате появились такие слова, как "gorgeous", "prosperous", "lascivious" и т. п., где три гласных буквы читаются, как один звук. С согласными тоже беда. Например, буква "C" (си) читается как "С" или как "К" в зависимости от прихоти средневековых монахов.
Таким образом "Келтик" превратился в "Селтик", несмотря на то, что кельты (kelts) вместе с англами, саксами и бритами основали Англию. Интересно, что в основе английского лежал немецкий язык, в котором таких проблем почти нет. Поэтому старый английский более фонетический, его гораздо легче произносить, чем современный. Рабочий класс Англии до сих пор произносит многие слова фонетически. Например, кокни говорят "куп оф ти" вместо "кап оф ти", австралийцы говорят "майт" и "дай" вместо "мейт" и "дэй" и т. п. Недаром Бернард Шоу пытался реформировать английский язык.
Так или иначе, нам, переводчикам, приходится иметь дело с этой многоголовой гидрой, которая все время меняет форму и растет со скоростью 1000 слов в год. Перевод поэзии — это тяжкий и неблагодарный труд. Циники называют нас грабителями могил, а надо бы называть воскресителями мертвых. Маяковский писал: "Крикну я с вот этой, с нынешней страницы: не листай страницы! Воскреси!". Мой перевод: "I will scream from these contemporary pages: Don’t you flip the pages, resurrect me!"
Некоторые современные переводчики Америки утверждают, что английский труднее рифмуется, чем русский, немецкий, испанский, итальянский и другие фонетические языки. С этим не согласны все, кто знаком с англоязычной поэзией последних трехсот лет от Шекспира до Фроста и Уилбура. Достаточно открыть томик англо-язычной поэзии 20‑го века, чтобы увидеть примеры рифмованных и нерифмованных стихотворений. Я считаю, что переводчик поэзии должен следовать как форме, так и содержанию оригинала, что я и делаю в своей работе. Если оригинал рифмованный, я держу рифму, если он нерифмованный, мне гораздо легче.

Владимир Набоков знаменито писал:

What is translation? On the platter
A poet’s pale and glaring head,
A parrot’s screech, a monkey’s chatter,
And profanation of the dead.

Мой перевод:

А что такое перевод? Да это
На блюдце бледная головушка поэта,
Скрежет попугая, стрекот обезьяны,
И издевательство над мертвецами.

Мой ответ Набокову:

A bad translation may be chatter,
A good translation is a song,
And some of them are even better,
Than the original chanson.

Перевод:

Плохой перевод — это крик обезьян
Хороший — как песни начало,
В любом переводе быть может изъян,
Но лучшие — лучше оригинала.

Знаменитая цитата Роберта Фроста "Поэзия — это то, что теряется при переводе" очень популярна среди тех американских переводчиков, у которых нет поэтического слуха. Другим просто лень работать над рифмой, ритмом, аллитерациями и другими звуковыми сочетаниями. Многие из них безнаказанно коверкают русских поэтов, но издают толстые книги и получают литературные премии. Таков, например, Дэвид Макдаф, один из хорошо известных переводчиков Мандельштама. В предисловии к своей книге он пишет: "Я не могу сказать, что достиг полного успеха в создании английской стихотворной формы. Иногда у меня это получается, но моя главная задача была проще — передать значение стихов".
Стало быть, если не всегда получается, значит надо это дело бросить (?!).Что ж, посмотрим, как справляется с этой упрощенной задачей Макдаф. В стихотворении "Вокзальный концерт" Мандельштам пишет: "Горячий пар зрачки смычков слепит…". Макдаф переводит: "Горячий пар смычков скрипки слепит мои глаза…". Да не твои глаза, Дэвид, а глаза смычков, и пар не смычков, а паровозов! Вот вам и решение упрощенной задачи — в основном, горячий пар.
В другом стихотворении "Стихи о неизвестном солдате" Мандельштам использует слово "всеядный". Макдаф переводит "все-отравляющий" ("all-poisonous" instead of "omnivorous"), очевидно, от слова "яд", которое он нашел в словаре. Слово "изветливый" Макдаф перевел, как "навет". Навет, извет, какая ему разница! Другой переводчик русской поэзии, Джим Кейтс, перевел слово "кров" (жилище), как "кровь" (blood) и гордо прочитал свой перевод в магазине русской книги. Слушатели сделали вид, что не заметили ошибки, а перевод был опубликован.
Несколько лет тому назад Мистер Кейтс издал полное собрание стихотворений Анны Ахматовой в переводе Джуди Хемшемайер. Тогда еще живой Иосиф Бродский встретил переводчицу на симпозиуме и публично обругал ее за искажение стихов его любимой поэтессы. Действительно, в толстой книге Хемшемайер нет ни одного перевода с Ахматовской рифмой и ритмом. Хорошо хоть значение слов сохранила, спасибо и на том.
К счастью, Иосиф Бродский не нуждался в переводчиках, он был, действительно, двуязычный поэт. Местные академические кликуши говорили, что он получил поэта-лауреата США по политическим причинам, что его английский недостаточно хорош. К сожалению, я должен с ними в чем-то согласиться, и думаю, что сам поэт от этого страдал. Вынесенный на берег Америки волной холодной культурной войны, Бродский продолжал духовно жить в России, как и многие наши эмигранты. Может быть, потому он и пил-курил так много, и ушел от нас так рано.
Известный поэт и переводчик Стэнлу Куниц тоже умудрился исковеркать Ахматову.

Вот одно из ее знаменитых творений:

Эти рысьи глаза твои, Азия,
Что-то высмотрели во мне,
Что-то выдразнили подспудное
И рожденное тишиной,
И томительное, и трудное, как полдневный термезский зной.
Словно вся прапамять в сознание
Раскаленной лавой текла,
Словно я свои же рыдания
Из чужих ладоней пила.

Куниц:

Your lynx-eyes, Asia,
spy on my discontent;
they lure into the light
my buried self,
something the silence spawned,
no more to be endured
than the noon sun in Termez.
Pre-memory floods the mind
like molten lava on the sands…
as if I were drinking my own tears
from the cupped palms of a stranger’s hands.

Вот это и есть тот стрекот и скрежет, о которых писал Набоков, и обескровленная голова Ахматовой взывает к возмездию. Ладно, забудем о рифме и размере, забудем о музыке речи, но в оригинале-то лава течет не в песок, а сознание. Кроме того, в оригинале десять строк, а не одиннадцать. Стэнли, Вы бы хоть количество строчек сохранили для приличия.

Ниже мой перевод:

You Asia, saw something inside my soul
With your yellow eyes of a lynx,
You teased out of me some animal
That was born in the primal silence,
Something languid and hard
Like the midday heat in Termez.
As if all my ancestral memories
Like glowing lava flooded my mind,
As if I were drinking my own tears
From the hollow palms of strangers.

Честно говоря, мне легче переводить Маяковского, чем Пушкина, потому что пушкинская простота настолько кристальна, что она не прощает огрехов. Неудивительно, что прекрасный переводчик и поэт Набоков отказался от художественного перевода Евгения Онегина и перевел его дословно. Говорят, он тем самым хотел что-то доказать своим студентам, но читать его Онегина мучительно, потому что это не перевод, а пересказ, потеряна музыка речи. Между тем, американские переводчики пытались перевести Онегина с его рифмой и размером много раз. Одна из лучших попыток Джеймса Фейлина, который потратил два года на изучение русской культуры в Ленинграде. Вот его первая строфа:

My uncle, man of firm convictions,
By falling gravely ill, he’s won
A due respect for his afflictions —
The only clever thing he’s done.
May his example profit others;
But God, what deadly boredom, brothers,
To tend a sick man night and day,
Not daring once to steal away!
And, oh, how base to pamper grossly (лишний слог)
And entertain the nearly dead,
To fluff the pillows for his head, (лишний слог)
And pass him medicine morosely —
While taking under every sigh:
The devil take you, Uncle. Die!

Тут есть и рифма и размер, но все втиснуто в форму со скрипом, потеряна пушкинская простота. Ниже моя попытка, судите сами:

My uncle, man of strictest morals                Мой дядя, самых честных правил,
When fallen seriously ill,                             Когда не в шутку занемог,
He pinned his dignity upon us                      Он уважать себя заставил —
And couldn’t make a better deal.                  И лучше выдумать не мог.
His lesson is a case to study,             Его пример другим наука,
But how boring, Lord Almighty,                  Но, Боже мой, какая скука
To watch a patient night and day,                 С больным сидеть и день и ночь,
And daring not to step away!                        Не отходя ни шагу прочь!
Oh, what a lowly deception               Какое низкое коварство
To entertain the nearly dead,            Полуживого забавлять,
To feed him drugs and look upset,               Ему подушки поправлять,
Fluff up his pillows with caution,                 Печально подносить лекарство,
To sigh and nurse a secret doubt:                 Вздыхать и думать про себя:
Will Satan ever cart you out?                       Когда же черт возьмет тебя?

Если американцы не смеют переводить Пушкина без рифмы, то с Маяковским они не стесняются. Одна из известных местных поэтесс, которая преподает поэзию детям, утверждала, что Маяковский писал без рифмы и долго спорила со мной на эту тему. По-моему, я так ее и не убедил. Очевидно, наша поэтесса не потрудилась прочитать Маяковского в оригинале. Мой перевод его знаменитого четверостишия приведен ниже.

I want to be sensed by my native land,         Я хочу быть понят родной страной,
But if I will not be, well, then,                      А не буду понят — что ж,
I will pass my land by the land’s end,          По родной стране пройду стороной,
Like a casual slanted rain.                 Как проходит косой дождь.

Я не встречал поэтических переводов Маяковского в Америке. Даже лучшие из них потеряли рубленный ритм и рифму его стихов. Вот один из них, Виктор Ворошильский, написавший замечательную биографию Маяковского, но не справился с переводом его стихов.



To you!

To you I say, who wallow in orgies,
who have hot baths at home and warm lavatories! (потерян ритм, лишние слоги)
Aren’t you ashamed when you read
in newspapers of George Cross awards?! (потерян ритм)

Do you know, you, multiplied idiots,
who think only of things to stuff your belly — (потерян ритм)
at this very moment, perhaps, a volley (volley означает залп и поляна, притянуто для рифмы)
has shot off Lieutenant Pyetrov’s legs?.. (legs должно рифмоваться с idiots?!)

If he, who had been led off for slaughter,
wounded and shell-shocked suddenly saw
how nicely with your fat-soiled mouths
you hum Syeveryeryanin’s chanson! (chanson должен рифмоваться с saw?!)

For you, who only copulate, and gobble,
for your convenience — would I give my life?
I’d rather serve pineapple water
to whores in the bar. (недостаточно слогов, потерян ритм)

То есть идет прозаический пересказ стихотворения, причем, иногда делаются попытки рифмовать, но при этом теряется размер и ритм. Одни строчки рифмуются, другие нет. Ниже мой вариант.



To you!                         Вам!                     

You, having fun at unending orgies, Вам, проживающим за оргией оргию,
possessing baths and ceramic johns!            имеющим ванную и теплый клозет!
Are you ashamed by the list of soldiers       Как вам не стыдно о представленных к Георгию
awarded the medals of St. George?  вычитывать из столбцов газет?!

You, the untalented, multiple mob, Знаете ли вы, бездарные, многие,
obsessed with stuffing your trough,  думающие, лучше нажраться как, —
do you hear the crack of the bomb    может быть, сейчас бомбой ноги
that tore up legs of Lieutenant Petrov?        выдрало у Петрова, поручика?..

Sent to the slaughter, hurt many times,        Если б он, приведенный на убой,
if he only could see you in bliss,                  вдруг увидел, израненный,
singing Severianin\´s lecherous rhymes        как вы, измазанной в котлете губой,
with your cutlet-devouring lips!                   похотливо напеваете Северянина!

You, caring only for spreads and skirts,       Вам ли, любящим баб, да блюда,
would I give you my life in wars?!               жизнь отдавать в угоду?!
I\´d rather be serving pineapple squirts          Я лучше в баре блядям буду
in bars to inebriate whores!              подавать ананасную воду!

То же самое происходит с переводами Марины Цветаевой — не в лад, не всклад и невпопад. Прочитав несколько переводов ее "Примет", я возмутился и написал свой вариант.



Omens                         Приметы

As if I carried a mountain —            Точно гору несла в подоле —
That’s how my body aches!              Всего тела боль!
I know love by a happy pain             Я любовь узнаю по боли
Along my bodily length.                               Всего тела вдоль.

As if a field was plowed inside me               Точно поле во мне разъяли
Open to raging squalls.                                 Для любой грозы.
I know love by my distant sighting              Я любовь узнаю по дали
Of all and everything close.              Всех и вся вблизи.
As if a burrow black as tar                Точно нору во мне прорыли
Was dug in my inner depth.              До основ, где смоль.
I know love by a moaning scar                     Я любовь узнаю по по жиле
Within my whole body’s length.                  Всего тела вдоль

Like a Hun with a horse’s mane                   Стонущей. Сквозняком как гривой
I am swirled with a breeze:               Одеваясь, гунн:
I know love by a sudden strain                     Я любовь узнаю по срыву
Of the most reliable strings              Самых верных струн

In my throat, where rust and salt                  Горловых, — горловых ущелий
Live in my throat’s clefts.                            Ржавь, живая соль.
I know love by a split,                                   Я любовь узнаю по щели,
No! — By a trill —                           Нет! — по трели
Along my bodily length!                               Всего тела вдоль!

Из современных поэтов я с особенным удовольствием переводил Булата Окуджаву, но снова пришлось столкнуться с его местными пересказчиками. Ниже привожу одно из их упражнений.



Song about Arbat
Translation by Mark Herman and Ronnie Apter

Like a river you flow, street with a peculiar name,
Asphalt limpid below, people on your route,
Dear Arbat, my Arbat, I keep coming back to you,
My misfortune, my joy, and my life’s pursuit.

Your pedestrians all common ordinary folk,
Rush about on their tasks, down the busy street,
Dear Arbat, my Arbat, you are always part of me,
The religion and ground underneath my feet.

Even someone who loves countless other avenues
Cannot ever be cured of the love of you,
Dear Arbat, my Arbat, you will always be my home,
No one ever could get to the end of you.

Опять неудачные попытки случайной рифмы, две строчки из четырех рифмуются, две — не рифмуются и меняются местами, количество слогов не совпадает, смысл тоже исковеркан.

Сравните с моим переводом:



Булат Окуджава                        Bulat Okudjava    
Песенка об Арбате                    Song about Arbat.

Ты течешь, как река, странное название!             Like a river you run with a name peculiar,
И прозрачен асфальт, как в реке вода.                  Your transparent asphalt flows like a rain,
Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое призвание,            Oh, Arbat, my Arbat, you’re my study evermore,
Ты и радость моя, и моя беда!                   You’re the joy of my life and you are my pain!

Пешеходы твои — люди не великие,                    Your pedestrians are people unoriginal,
Каблуками стучат, по делам спешат, Run about their chores, tramping through your sleet,
Ах, Арбат, мой Арбат, ты моя религия,                Oh, Arbat, my Arbat, you are my religion,
Мостовые твои подо мной лежат.             Cobblestones of yours lie under my feet.
От любови твоей вовсе не излечишься,                I can never be free from your always
                                                                                                                      loving hand,
Сорок тысяч других мостовых любя,        Even if I would love scores of other streets,
Ах, Арбат, мой Арбат, ты мое отечество, Oh, Arbat, my Arbat, you’re my only homeland,
Никогда до конца не пройти тебя!                        I cannot ever reach all your endless feats.

Искажение русской поэзии продолжается. В 1999‑м году Джим Кейтс отредактировал и издал еще одну толстую книгу переводов из тридцати двух современных русских поэтов, включая Окуджаву, Лиснянскую, Кушнера, Соснору, Мориц, Искандера, Рейна, Бобышева, Ахмадулину, Сапгира, Стратановского, Кривулина, Айзенберга и Гандлевского. Все переводы этих поэтов страдают от тех же самых проблем: частичная рифма, разорванный ритм, искаженный смысл слов. Справедливости ради надо сказать, что сам Кейтс хорошо перевел стихи Татьяны Щербиной, значит все-таки чему-то научился.
Несомненно, есть замечательные переводы русской поэзии, например "Горе от ума" Грибоедова в переводе Беатрисы Юсем (Beatrice Yusem). На левых страницах русский текст, на правых — английский. Можно сравнивать подлинность и качество перевода — то, что отсутствует в большинстве американских переводов. К сожалению, в этой книге нет примечаний переводчицы, надо бы ее найти.
Я составил антологию моих переводов "От Пушкина до Окуджавы". В нее вошли избранные стихотворения Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Майкова, Бунина, Блока, Ходасевича, Кольцова, Есенина, Хлебникова, Маяковского, Пастернака, Мандельштама, Ахматовой, Цветаевой, Галича, Высоцкого и Окуджавы. Ни один из этих поэтов, кроме пушкинского Онегина, не был переведен американцами с рифмой и размером оригиналов. Потому я и начал переводить их так, как я считал и считаю нужным.