Кукла на витрине — среди безделиц.
на нее смотрит девочка.
Не понимает — зеркало перед ней
или погибшая накануне сестра.

Вот эта девочка — марионетка.
Ее трахают в подъездах
и плюют в лицо.
Терпит. Знает:
если не ее, то кого-то другого,
если не ее, кого-то обязательно!
Если не ее — все равно ее.
Она святая.

«Нет сдачи» — равнодушно и почти зло.
«Держи» — парень с пивом.
Мелочь в руке.

Откуда такая ненависть к людям.
Они добрее.
Просто добрых бьют и калечат.
Теперь они — с бутылками пива
и мелочью в кармане.

о ночь и net

я сижу у окна за окном осина
на ней повесился иуда

Рядом с ней вяли цветы.
Она макала слова в грусть,
А когда проходила мимо —
Воздух съеживался и становился мозаикой.
Я любил ее такой.
И совсем не хотел, чтобы депрессия проходила.

Молодой человек кушал морскую капусту,
когда мы расстались.
Я не верил, что опустошение может быть как сгусток,
как комок — эти мысли не оставляли.
И когда молодой человек подавился капустой,
я понял — я подавился комком.
Был он сплетенным из светлой грусти,
ночи с открытым окном,
чьих-то шагов, скрипа из коридора,
шепота, нежности и твоей недоверчивости,
до пяти (а один раз — до полвосьмого) утра разговоров,
яблока, съеденного на двоих, мнений о человечности,
ласкающего царапанья твоих ноготков
(мне этого станет особенно не хватать)…
Помнишь, как в первую ночь (мы тогда сидели в холле),
зашел Витаков,
посмотрел на нас и пошел обратно спать?
С тех пор всякий раз, когда я вижу морскую капусту,
то вспоминаю молодого человека и тебя,
скромно отводящую взгляд…
Опустошение бывает, как сгусток —
А чувства — делают, что хотят...
Невидимая стена.
Стихи о России.

Сегодня возле станции «Улица 1905 года» молодежь:
«Свободу политзаключенным!»
Транспаранты, скандирование, жесты.
Останавливаются, смотрят, фотографируют.
Подтягиваются.
Спешу быстрее в метро.
Боюсь за полученную зарплату.

Свобода — это ты, постоянно
(не)появляющаяся,
(не)звонящая,
(не)напоминающая о себе.
Свобода — это (не)выносимо.

Флейта вздрагивала и разбивалась о стены
подземного перехода.

Как в тот раз,
когда мы шли друг от друга –
к разным станциям.

Разница в одном:
флейта плачет жалобно,
а я был просто жалок.

…А однажды Бог увидел
себя в телевизоре.
Распятого, униженного и оболганного.
Он не понимал, недоумевал,
и боль растекалась по Его венам.

А человек, прикрывшись именем Его,
творил во имя алчного божка,
имя которому — власть.
И крест на груди тускнел
и покрывался язвами ржи.

Бог сидел у телевизора и плакал.
Глаза человека были суше пустыни.

Да, нет — никакой свободы.
Между ними,
цепляясь за край,
запятая.
Да нет уже…
Отцепилась.