Фрагмент: Анатолий Кулагин "Визбор"
В издательстве "Молодая гвардия" готовится к выходу труд Анатолия Кулагина – первая подробная биография Юрия Визбора, человека-символа эпохи, одного из основоположников авторской песни.
Важнейшее открытие студенческих лет – горы. В первый раз Визбор попал в альплагерь незадолго до окончания первого курса, в 1952 году. С веселой студенческой компанией, воспользовавшейся майскими праздниками и прихватившей заодно несколько учебных дней, он приехал в Приэльбрусье, и оно так запало в его душу, что и на следующий год он туда поехал. А уж потом… Потом горы станут темой всей его жизни, и отдельный разговор об этом у нас еще впереди. Ну а пока он сживается с особой атмосферой альплагерей, с жизнью, можно сказать, между небом и землей. В лагере "Баксан" – кстати сказать, первом в СССР, открытом еще в 1931 году – начальником учебной части является Александр Кузнецов – тоже студент ГПИ, но другого факультета – географического. Что ж, ему по части гор и карты в руки. Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия – вот альпинистские адреса Визбора-студента. Здесь он познал азы этого увлечения, которое и увлечением трудно назвать – скорее профессией, требующей серьезных навыков. Не то чтобы он стал настоящим альпинистом – это требовало бы полной отдачи, а он хотел жить разнообразно и повидать не только горы. Но любовь к альпинизму привела его в институтский учебный семинар инструкторов-руководителей горных походов; занятия в нем вел авторитетный знаток горно-туристического дела Сергей Болдырев. Со временем альпинист Визбор "дорастет" до второго спортивного разряда.
Здесь он впервые услышал альпинистские песни – в первую очередь "Баксанскую", появившуюся еще в годы войны, когда на Кавказе шли бои: "Где снега тропинки заметают, / Где лавины грозные шумят, / Эту песнь сложил и распевает / Альпинистов боевой отряд…" Стихи были сочинены на мелодию популярной довоенной песни композитора Бориса Терентьева "Пусть дни проходят" ("Мы с тобой не первый год встречаем…"). Песня взволновала юношу, и ей будут посвящены в последующие годы несколько журналистских публикаций Визбора. Он долго не знал имени автора стихов, но со временем выяснил, что авторов у песни трое – Андрей Грязнов, Любовь Коротаева и Николай Персиянинов. Напевать "Баксанскую" Визбор любил, и даже сохранилась запись песни в его исполнении.
Одно из самых ярких впечатлений от тех первых поездок в горы, как раз отразившееся в песне, – речка Теберда, что течет (лучше сказать – бежит через валуны и водопады) по северному склону Большого Кавказа. Песня "Теберда", судя по дате в беловом автографе, сочинена 7 мая 1952 года. Видимо, она и стала первой песней Визбора. С нее началась его большая поэтическая судьба.
В припеве мотив ее немного напоминает мотив популярной песни о военных моряках Евгения Жарковского "Прощайте, скалистые горы", но это и не удивительно: первые барды композиторами себя не считали и вообще не думали о своем творчестве как о творчестве серьезном и профессиональном, чужими мелодиями пользовались нередко, да и не это здесь главное. Главное – мелодия очень точно соответствует задушевным, мелодично-раздумчиво звучащим стихам:
Теберда, Теберда, голубая вода,
Серебристый напев над водой.
Теберда, Теберда, я хотел бы всегда
Жить в горах над твоею волной.
Серебрей серебра там бурунная рать
По ущелью бурлит, не смолкая,
Там в туманной дали бастионом стоит
Синеватая Белалакая.
Теберда, Теберда, голубая вода,
Нет красивей твоих тополей.
Я б остался всегда коротать здесь года,
Если б не было русских полей.
Я б остался, поверь, если б как-то в метель
Я б одну не довел бы домой.
Теберда, Теберда, голубая вода,
Серебристый напев над водой.
Здесь уже виден поэт "на вырост". Небрежно-снисходительное замечание о Визборе одного постперестроечного журналиста "Версификатор он так себе" можно оспорить сразу. Песня интересна, во-первых, сквозным мотивом "серебристости", усиленным интересной в поэтическом и грамматическом отношении тавтологией "серебрей серебра"; во-вторых, "военной" метафоричностью, при которой как будто не очень свежее сравнение горы (Белалакая) с крепостным бастионом выигрышно оправдано неожиданным образом "бурунная рать" (ведь горы, напомним, – еще и военная тема); а в-третьих – соотнесением горного пейзажа и интимных чувств лирического героя ("… Я б одну не довел бы домой").
Уже когда сочинил песню, поймал себя на мысли, что последние два куплета напоминают строки Есенина из стихотворения "Шаганэ ты моя, Шаганэ!.": "Как бы ни был красив Шираз, / Он не лучше рязанских раздолий. / Потому что я с севера, что ли"; "Там, на севере, девушка тоже, / На тебя она страшно похожа, / Может, думает обо мне…" В стихах Визбора Теберда – все равно что Персия в есенинском цикле ("Персидские мотивы"); во всяком случае, и та и другая противопоставлены "русским полям", краю, где живет "северная" – то есть русская, занимающая сердце лирического героя – девушка. Есенин переиздается редко, за ним все еще тянется приписанная ему властями дурная слава "кулацкого поэта". Его нет в школьной программе. Насчет вузовской пока неясно: надо дорасти до старших курсов, советская литература изучается там. А ребята все равно его читают и знают. Выходит, неплохо знают, если в стихах возникают переклички с творчеством поэта "золотой бревенчатой избы". В есенинской лирике привлекала непривычная для сталинской эпохи откровенность чувств. Интересно, что среди визборовских фонограмм сохранились записи и нескольких песен на стихи поэта ("Клен ты мой опавший…" Григория Пономаренко, "В том краю, где желтая крапива…" неизвестного автора, и другие).
Где бывали другие, "равнинные", походы? Поблизости – в Подмосковье, подальше – в Псковской области, совсем далеко – в Карелии. В Карелию попали уже за полтора года до окончания института, зимой пятьдесят четвертого. Главным впечатлением была северная природа: сосны, скалы и озера придают этому таежному краю особый облик, романтичный и таинственный. Влюбившийся в Карелию (хотя поход был тяжелым) двадцатилетний Визбор чувствовал, что она останется с ним навсегда. Под влиянием этого лыжного похода Визбор сочинил – на готовую мелодию с текстом-"рыбой" Светы Богдасаровой (она походами не слишком увлекалась и в Карелию с ребятами не ездила) – свой "Карельский вальс":
… Дружбе настоящей,
Верности без слов
Нас научат чащи
Северных лесов.
Встанем утром рано мы
И уйдем на юг.
Заметет буранами
Белую лыжню.
Дали карельских озер
Будут нам часто сниться.
Юности нашей простор
В далях этих озер.
Последнее четверостишие – припев, который ребятам особенно запомнился, и добрая половина литфака долго мурлыкала эти строчки про себя. И не только про себя: "Карельский вальс" станет одной из "визитных карточек" "поющего педагогического". Песня эта вроде бы и непритязательна, как непритязателен весь тогдашний студенческий репертуар, – так чем же объяснялся ее успех? Пожалуй, все той же конкретностью. Во-первых, подмечена характерная примета карельского пейзажа – озера, которыми в самом деле славится эта земля. Лет десять спустя Визбор услышит по радио, как ленинградская певица Лидия Клемент поет песню о Карелии, но другую – сочиненную композитором Александром Колкером на стихи Кима Рыжова (оба – тоже ленинградцы). И покажется уже известному барду, что текст песни чем-то напоминает его давний "Карельский вальс". Да вот чем напоминает: "Долго будет Карелия сниться, / Будут сниться с этих пор / Остроконечных елей ресницы / Над голубыми глазами озер". Образ красивый, но, пожалуй, немного вычурный ("будут сниться… ресницы…"). И потом, может, озера там и голубые (Визбор-то был в Карелии зимой, когда они покрыты льдом), но как-то банально звучит по отношению к воде. Можно возразить, что "голубая вода" была и в визборовской "Теберде", но по отношению к быстрой, серебристо-прозрачной горной речке этот эпитет как-то уместнее, чем по отношению к глубоководному – и поэтому наверняка темноводному, а не голубому – озеру.
(Восемь лет спустя, в 1962-м, Визбор напишет песню "Спокойно, дружище, спокойно…", которая в нашем повествовании в свое время еще появится. В ней будут такие строки: "Качали мы звезды лесные / На черных глазищах озер". Может быть, этот образ возникнет как раз под влиянием "Карелии" Рыжова? Если и так, Визбор все равно оригинален и здесь: его озера – не "глаза", а "глазища". Это поэтически смелее и точнее "нейтрального" образа из чужой песни: ведь озера – большие. Впрочем, в лирике Визбора "глазища" могут быть и у человека: "У дороги корчма, / Над дорогой метель, / На поленьях зима, / А в глазищах апрель…" – из песни "Корчма", 1970.)
Во-вторых, "Карельский вальс" Визбора выигрывает за счет того, что она – о конкретном возрасте, о впечатлительной юности, а песня Рыжова – о людях вообще: "В разных краях оставляем мы сердца частицы…" Мы – значит все подряд? Наверное, оставляем, да только оставляем по-разному: увиденное в юности, в необычной обстановке, в тесной дружеской компании, в самом деле входит в душу и запоминается на всю оставшуюся жизнь, а с возрастом впечатлительность наша притупляется, это естественно. Так Визбор на собственном опыте лишний раз ощутил то, о чем в 1960-е годы барды много размышляли и говорили – о принципиальном несходстве роли стихов в авторской песне и в песне эстрадной. Первая обращалась обычно к жизненной конкретике и оттого выигрывала в убедительности; тексты же второй зачастую строились на общих местах, ибо в песенной эстраде стихи – не главное: там важнее мелодия, вокал, аранжировка.
Впрочем, Визбор замечал и другое: в его позднейших высказываниях нет-нет да и промелькнет мысль о том, что песню эстрадную и песню авторскую (он обычно называл ее самодеятельной даже в ту пору, когда определение "авторская" утвердилось – в основном благодаря часто произносившему его на своих выступлениях Высоцкому) не нужно резко противопоставлять. И сам поэт будет довольно много (для барда) сотрудничать с профессиональными эстрадными композиторами, чаще всего с Павлом Аедоницким. Совместно написанная ими в начале семидесятых песня "Я вас люблю, столица" в исполнении Льва Лещенко будет очень популярна, станет лауреатом телевизионного фестиваля "Песня-74" (а Визбор и Аедоницкий "мелькнут" на телеэкране в зрительном зале останкинской студии, пока песня будет звучать; справедливости ради нужно сказать, что несколько лет спустя поэт отзовется об этой своей песне критически). Наверное, он должен был почувствовать, что и исполнение чужой "Карелии" почти "по-бардовски" лирично и задушевно. И жаль будет талантливую Лидию Клемент, которая уйдет из жизни всего-навсего в неполных 27 лет…
Важнейшее открытие студенческих лет – горы. В первый раз Визбор попал в альплагерь незадолго до окончания первого курса, в 1952 году. С веселой студенческой компанией, воспользовавшейся майскими праздниками и прихватившей заодно несколько учебных дней, он приехал в Приэльбрусье, и оно так запало в его душу, что и на следующий год он туда поехал. А уж потом… Потом горы станут темой всей его жизни, и отдельный разговор об этом у нас еще впереди. Ну а пока он сживается с особой атмосферой альплагерей, с жизнью, можно сказать, между небом и землей. В лагере "Баксан" – кстати сказать, первом в СССР, открытом еще в 1931 году – начальником учебной части является Александр Кузнецов – тоже студент ГПИ, но другого факультета – географического. Что ж, ему по части гор и карты в руки. Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия – вот альпинистские адреса Визбора-студента. Здесь он познал азы этого увлечения, которое и увлечением трудно назвать – скорее профессией, требующей серьезных навыков. Не то чтобы он стал настоящим альпинистом – это требовало бы полной отдачи, а он хотел жить разнообразно и повидать не только горы. Но любовь к альпинизму привела его в институтский учебный семинар инструкторов-руководителей горных походов; занятия в нем вел авторитетный знаток горно-туристического дела Сергей Болдырев. Со временем альпинист Визбор "дорастет" до второго спортивного разряда.
Здесь он впервые услышал альпинистские песни – в первую очередь "Баксанскую", появившуюся еще в годы войны, когда на Кавказе шли бои: "Где снега тропинки заметают, / Где лавины грозные шумят, / Эту песнь сложил и распевает / Альпинистов боевой отряд…" Стихи были сочинены на мелодию популярной довоенной песни композитора Бориса Терентьева "Пусть дни проходят" ("Мы с тобой не первый год встречаем…"). Песня взволновала юношу, и ей будут посвящены в последующие годы несколько журналистских публикаций Визбора. Он долго не знал имени автора стихов, но со временем выяснил, что авторов у песни трое – Андрей Грязнов, Любовь Коротаева и Николай Персиянинов. Напевать "Баксанскую" Визбор любил, и даже сохранилась запись песни в его исполнении.
Одно из самых ярких впечатлений от тех первых поездок в горы, как раз отразившееся в песне, – речка Теберда, что течет (лучше сказать – бежит через валуны и водопады) по северному склону Большого Кавказа. Песня "Теберда", судя по дате в беловом автографе, сочинена 7 мая 1952 года. Видимо, она и стала первой песней Визбора. С нее началась его большая поэтическая судьба.
В припеве мотив ее немного напоминает мотив популярной песни о военных моряках Евгения Жарковского "Прощайте, скалистые горы", но это и не удивительно: первые барды композиторами себя не считали и вообще не думали о своем творчестве как о творчестве серьезном и профессиональном, чужими мелодиями пользовались нередко, да и не это здесь главное. Главное – мелодия очень точно соответствует задушевным, мелодично-раздумчиво звучащим стихам:
Теберда, Теберда, голубая вода,
Серебристый напев над водой.
Теберда, Теберда, я хотел бы всегда
Жить в горах над твоею волной.
Серебрей серебра там бурунная рать
По ущелью бурлит, не смолкая,
Там в туманной дали бастионом стоит
Синеватая Белалакая.
Теберда, Теберда, голубая вода,
Нет красивей твоих тополей.
Я б остался всегда коротать здесь года,
Если б не было русских полей.
Я б остался, поверь, если б как-то в метель
Я б одну не довел бы домой.
Теберда, Теберда, голубая вода,
Серебристый напев над водой.
Здесь уже виден поэт "на вырост". Небрежно-снисходительное замечание о Визборе одного постперестроечного журналиста "Версификатор он так себе" можно оспорить сразу. Песня интересна, во-первых, сквозным мотивом "серебристости", усиленным интересной в поэтическом и грамматическом отношении тавтологией "серебрей серебра"; во-вторых, "военной" метафоричностью, при которой как будто не очень свежее сравнение горы (Белалакая) с крепостным бастионом выигрышно оправдано неожиданным образом "бурунная рать" (ведь горы, напомним, – еще и военная тема); а в-третьих – соотнесением горного пейзажа и интимных чувств лирического героя ("… Я б одну не довел бы домой").
Уже когда сочинил песню, поймал себя на мысли, что последние два куплета напоминают строки Есенина из стихотворения "Шаганэ ты моя, Шаганэ!.": "Как бы ни был красив Шираз, / Он не лучше рязанских раздолий. / Потому что я с севера, что ли"; "Там, на севере, девушка тоже, / На тебя она страшно похожа, / Может, думает обо мне…" В стихах Визбора Теберда – все равно что Персия в есенинском цикле ("Персидские мотивы"); во всяком случае, и та и другая противопоставлены "русским полям", краю, где живет "северная" – то есть русская, занимающая сердце лирического героя – девушка. Есенин переиздается редко, за ним все еще тянется приписанная ему властями дурная слава "кулацкого поэта". Его нет в школьной программе. Насчет вузовской пока неясно: надо дорасти до старших курсов, советская литература изучается там. А ребята все равно его читают и знают. Выходит, неплохо знают, если в стихах возникают переклички с творчеством поэта "золотой бревенчатой избы". В есенинской лирике привлекала непривычная для сталинской эпохи откровенность чувств. Интересно, что среди визборовских фонограмм сохранились записи и нескольких песен на стихи поэта ("Клен ты мой опавший…" Григория Пономаренко, "В том краю, где желтая крапива…" неизвестного автора, и другие).
Где бывали другие, "равнинные", походы? Поблизости – в Подмосковье, подальше – в Псковской области, совсем далеко – в Карелии. В Карелию попали уже за полтора года до окончания института, зимой пятьдесят четвертого. Главным впечатлением была северная природа: сосны, скалы и озера придают этому таежному краю особый облик, романтичный и таинственный. Влюбившийся в Карелию (хотя поход был тяжелым) двадцатилетний Визбор чувствовал, что она останется с ним навсегда. Под влиянием этого лыжного похода Визбор сочинил – на готовую мелодию с текстом-"рыбой" Светы Богдасаровой (она походами не слишком увлекалась и в Карелию с ребятами не ездила) – свой "Карельский вальс":
… Дружбе настоящей,
Верности без слов
Нас научат чащи
Северных лесов.
Встанем утром рано мы
И уйдем на юг.
Заметет буранами
Белую лыжню.
Дали карельских озер
Будут нам часто сниться.
Юности нашей простор
В далях этих озер.
Последнее четверостишие – припев, который ребятам особенно запомнился, и добрая половина литфака долго мурлыкала эти строчки про себя. И не только про себя: "Карельский вальс" станет одной из "визитных карточек" "поющего педагогического". Песня эта вроде бы и непритязательна, как непритязателен весь тогдашний студенческий репертуар, – так чем же объяснялся ее успех? Пожалуй, все той же конкретностью. Во-первых, подмечена характерная примета карельского пейзажа – озера, которыми в самом деле славится эта земля. Лет десять спустя Визбор услышит по радио, как ленинградская певица Лидия Клемент поет песню о Карелии, но другую – сочиненную композитором Александром Колкером на стихи Кима Рыжова (оба – тоже ленинградцы). И покажется уже известному барду, что текст песни чем-то напоминает его давний "Карельский вальс". Да вот чем напоминает: "Долго будет Карелия сниться, / Будут сниться с этих пор / Остроконечных елей ресницы / Над голубыми глазами озер". Образ красивый, но, пожалуй, немного вычурный ("будут сниться… ресницы…"). И потом, может, озера там и голубые (Визбор-то был в Карелии зимой, когда они покрыты льдом), но как-то банально звучит по отношению к воде. Можно возразить, что "голубая вода" была и в визборовской "Теберде", но по отношению к быстрой, серебристо-прозрачной горной речке этот эпитет как-то уместнее, чем по отношению к глубоководному – и поэтому наверняка темноводному, а не голубому – озеру.
(Восемь лет спустя, в 1962-м, Визбор напишет песню "Спокойно, дружище, спокойно…", которая в нашем повествовании в свое время еще появится. В ней будут такие строки: "Качали мы звезды лесные / На черных глазищах озер". Может быть, этот образ возникнет как раз под влиянием "Карелии" Рыжова? Если и так, Визбор все равно оригинален и здесь: его озера – не "глаза", а "глазища". Это поэтически смелее и точнее "нейтрального" образа из чужой песни: ведь озера – большие. Впрочем, в лирике Визбора "глазища" могут быть и у человека: "У дороги корчма, / Над дорогой метель, / На поленьях зима, / А в глазищах апрель…" – из песни "Корчма", 1970.)
Во-вторых, "Карельский вальс" Визбора выигрывает за счет того, что она – о конкретном возрасте, о впечатлительной юности, а песня Рыжова – о людях вообще: "В разных краях оставляем мы сердца частицы…" Мы – значит все подряд? Наверное, оставляем, да только оставляем по-разному: увиденное в юности, в необычной обстановке, в тесной дружеской компании, в самом деле входит в душу и запоминается на всю оставшуюся жизнь, а с возрастом впечатлительность наша притупляется, это естественно. Так Визбор на собственном опыте лишний раз ощутил то, о чем в 1960-е годы барды много размышляли и говорили – о принципиальном несходстве роли стихов в авторской песне и в песне эстрадной. Первая обращалась обычно к жизненной конкретике и оттого выигрывала в убедительности; тексты же второй зачастую строились на общих местах, ибо в песенной эстраде стихи – не главное: там важнее мелодия, вокал, аранжировка.
Впрочем, Визбор замечал и другое: в его позднейших высказываниях нет-нет да и промелькнет мысль о том, что песню эстрадную и песню авторскую (он обычно называл ее самодеятельной даже в ту пору, когда определение "авторская" утвердилось – в основном благодаря часто произносившему его на своих выступлениях Высоцкому) не нужно резко противопоставлять. И сам поэт будет довольно много (для барда) сотрудничать с профессиональными эстрадными композиторами, чаще всего с Павлом Аедоницким. Совместно написанная ими в начале семидесятых песня "Я вас люблю, столица" в исполнении Льва Лещенко будет очень популярна, станет лауреатом телевизионного фестиваля "Песня-74" (а Визбор и Аедоницкий "мелькнут" на телеэкране в зрительном зале останкинской студии, пока песня будет звучать; справедливости ради нужно сказать, что несколько лет спустя поэт отзовется об этой своей песне критически). Наверное, он должен был почувствовать, что и исполнение чужой "Карелии" почти "по-бардовски" лирично и задушевно. И жаль будет талантливую Лидию Клемент, которая уйдет из жизни всего-навсего в неполных 27 лет…