Боже правый, доколе, доколе,
изнывая, взывать: отзовись! —
из опальной обители боли
в эту неумолимую высь,

в лучезарность ее безучастья
распахнув до отказу окно,
там, где все — обещание счастья,
но — увы! — не оно, не оно!

...Она нечаянно нагрянет,
когда ее уже не ждешь,
когда находишься на грани,
по краю пропасти идешь,

перебирая "либо-либо",
гадая — быть или не быть,
а твой мобильник нем, как рыба,
чтоб окончательно добить,

когда в чулке — уже ни цента,
и все посылы — в молоко,
и далеко до хэппи-энда,
и до Парижа далеко,

когда, короче, укатает,
и положительно припрет,
и капитально домотает,
и в полный выльется вперед

интриги хроника глухая,
как нескончаемый тоннель, —
придет весна, благоухая,
что ваша пятая "Шанель".

Чьи начинания благие
тотчас подрубит на корню
наследственная аллергия
среди цветущей авеню...

Темнеет аллея приморского сада.
В натуре экзотика. Юг.
Я очень спокойная, только не надо.
Неплохо б, амиго, без рук.

Он очень, конечно, занятная штука —
курортный роман-облизон.
Особенно если с гринами не туго,
и бархатный это сезон.

Особенно если все это — не с места
в карьер, и тем паче — без драм,
но в свете хотя бы частичного въезда
в досье отдыхающих дам.

Куда прилагаю вот эту транзитку.
Мы в полном цейтноте, увы.
Я еду на воды — лечить щитовидку.
Гастрит. Истерию. Коклюш и чесотку.
Берлин и Варшаву. Орел и Каховку.
И цели мои — деловы.