Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

ПРОЗА


Дети Ра СТЕПАНОВ



БЛАГОДАРНАЯ ПЕСНЯ ДЖАМБУЛА



(отрывок из романа)



Филадельфия

Мой приятель, фотограф нашей газеты Игорек Тараскин, стал зазывать в Америку:
— Старик, мы с тобой отстали от жизни, пока мы делали интервью и фоторепортажи, все умные люди уже сделали "бабки", либо отвалили за кордон. Пора и нам. Не навсегда, кстати. Нарубим "капусты" и вернемся.
Я начал задавать занудные вопросы, типа, а что мы там будем делать? Игорек отвечал, что работы навалом. Больше того, нас, мол, уже ждут. Будем диспетчерами в таксомоторном парке. Или кем-нибудь еще.
Мы с Тараскиным пошли на поклон к главному редактору Исакову.
— Хрен с вами, езжайте, — сказал Исаков. — Привезете интервью штук двадцать и побольше фоток. Я вам дам телефоны наших известных эмигрантов.
Он отпустил нас на три месяца за свой счет.



* * *

В скором времени нам прислали из США приглашения.
Получили мы визы. И — не поверите! — даже не созвонившись с принимающей стороной, вылетели в Америку.
— Там на месте договоримся! — решил отчаянный, истинно русский человек Игорек.
Я же (все-таки есть во мне что-то подозрительное!) на всякий случай подстраховался и позвонил своему давнему товарищу по длительной переписке — эмигрантскому поэту Мише Трутневу.
И — оказался прав. Только Миша нас в аэропорту и встретил. Друзья Игорька про нас забыли решительно и бесповоротно. Переночевали мы у Миши, в Филадельфии (он нам машину подал аж в Вашингтон, куда мы прилетели). Друзья Миши предложили Игорю остаться, но Тараскин рвался в Нью-Йорк, на заработки. И укатил. А я остался в Филадельфии, у Миши.



* * *

Он жил с мамой, милой еврейской старушкой лет семидесяти пяти. Мама получала "восьмую" программу (это и денежное пособие, и бесплатное медицинское обслуживание, и тому подобное). Миша получал, как и мама, велфер, то есть пособие по безработице. Не работали они за двадцать лет эмигрантского бытия ни часа.



* * *

Первый день в Америке прошел для меня спокойно. Я гулял по городу вместе с Мишей. Удивлялся незатейливому пейзажу русско-еврейского райончика города. Скучные, однообразные двухэтажные домики, спокойные улицы, никаких небоскребов, никаких проституток на улице. Экзотики — ноль. Но зато спокойно, сытно, уютно. Рядом с мишиным домом находился бассейн под открытым небом. Бесплатный. Бедные люди (в основном советского происхождения) там в уикенды купались. Богатые купались в своих собственных бассейнах.
Говорили мы с Мишей на одну тему. О нем. О его гениальном, неповторимом, великом, эпохальном и т.д. творчестве.
— Если честно, старик, знаешь, в чем твое основное предназначение? — как-то раз спросил меня Миша. И тут же сам ответил на свой вопрос:
— Ты должен добиться того, чтобы мне дали Нобелевскую премию. Понимаешь, я великий, а премию дают всяким ж…, типа Бродского.
Кстати, Миша тоже еврей и в США выехал именно по израильской визе. Впрочем, себя он считал похожим на римского патриция, а отец, говорил, у него англичанин.
Я слушал Мишу молча. Его это не устраивало. Он "заводился".
— Ну что, ты считаешь, что Бродский заслуживает "Нобеля"?
— Уверен, — отбивался я, — не окажись Бродский в ссылке и в эмиграции, не будь он евреем и, в конце концов, действительно очень талантливым человеком — премии бы ему не видать. Тут все совпало.
— А у меня что, не совпало? — кипятился Миша. — Двадцать лет страданий на чужбине, стихи ве-ли-чай-ше-го (Миша выговорил по слогам!) накала — все с подлинной любовью к Родине. А сколько книг я собрал для России! Составил картотеку. Преподнесу в двухтысячном году в дар нашей с тобой Родине.
Я одобрительно улыбался и старался отмолчаться.



* * *

Каждое утро Миша стабильно будил меня в семь утра, и мы уходили заниматься, как он говорил, бизнесом. Мы искали деньги. В прямом смысле этого слова.
— Смотри, Женька, я квотер нашел! — кричал счастливый Миша, увидев двадцатипятицентовую монетку.
— А вот гривенник, тоже пригодится! — вторил Трутневу я, найдя десять центов.
Иногда нам крупно везло — кто-нибудь из нас находил "токин". Это жетон для метро стоимостью доллар двадцать пять центов. Монеты лежали повсюду, особенно денежные места были в районе стадиона, рядом с бассейном и на бейсбольном поле.



* * *

Миша любил делать мне подарки — он приглашал меня, например, в еврейский клуб, там продавались кроссовки по доллару, костюмы по два "бакса", другие полезные вещи за мизерные деньги. Миша платил!



* * *

Иногда мы грешным делом ходили и на помойки. Миша очень любил там находить различные ценные вещи. То статуеточку какую-то отыщет, то почти новый телевизор. Помойки в Филадельфии — это особый разговор. Люди выбрасывает все, что ни попадя. Если бы все это можно было вывести в Россию, Америка стала бы самым чистым государством в мире. Увы, перевозка дорогая.



* * *

Так мы и жили — разговаривали о мишиной гениальности, искали деньги, ходили на помойки, смотрели телевизор, читали книги.



* * *

Иногда к нам наведывались гости. И мы опять говорили о мишиной гениальности, щедрости, доброте. Другие (не хвалящие поэта) люди в дом не приходили. Тут Мише надо отдать должное — он был, точно Сталин, последователен.



* * *

Однажды пришел видный меценат Игорь Палкин, главный редактор литературно-художественного журнала на русском языке "Эпопея". Журнал выходил тиражом сто экземпляров и пользовался известностью в узких кругах творческой русскоязычной интеллигенции.
Как-то уж так получилось, что Игорь прямо с порога начал кричать:
— Женя, какие у вас красивые глаза, какие у вас красивые глаза. Поехали, я вам покажу центр города.
Я был молод и глуп. Я поехал. Мы ходили по центру города, он действительно оказался красивым. Большие стеклянные небоскребы, уютные старинные особнячки, оживленные веселые улицы. Я начинал понимать, что Филадельфия — это не только наш русско-еврейский район. Мы ели мороженое, фисташки, посидели в кафе, где сожрали по аппетитному гамбургеру, посетили порно-шоп, зоомагазин. Все шло прекрасно.



* * *

Стали возвращаться. По дороге заехали к Игорю в гости. На полчасика, как он выразился. Начали выпивать. Тут я должен сделать нравоучительные ремарки: дамы и господа, если вам наливают водку с апельсиновым соком, значит, вас хотят соблазнить. Тогда я этого не знал. Я выпил много. Чуть не потерял сознание. Прилег. Игорь попытался меня поцеловать. Я его оттолкнул. Он начал приставать опять. Я понял, как тяжело быть женщиной.
В итоге он ушел к себе, а я так и не сомкнул глаз — боялся новых поползновений на свою мужскую девственность, которую мне все-таки геройски удалось сохранить.



* * *

От Игоря я сбежал. Но и к Мише возвращаться не хотелось. После этого я жил еще у огромного количества людей в Филадельфии.
В частности, у военных преступников второй мировой войны. Преступниками их, конечно, называть не следует — это несчастные русские люди, волею судеб оказавшиеся на оккупированной немцами территории. Оттуда их угнали в Германию, а потом они переселились кто в Аргентину, кто в Америку.



* * *

Добрейший и талантливый художник Володя Шайтанов приютил меня на несколько дней в своем просторном доме. Мы с ним очень мирно уживались, он рассказывал свою одиссею, я задавал вопросы. Иногда мы даже ездили с ним в Атлантик-сити, где играли в блек-джек.



* * *

— Неожиданно объявился Игорь. Он позвонил:
— Привет, сволочь! Куда пропал?
— Моральные травмы от тебя залечиваю, собака.
— Вот что, б. ты такая, хоть ты мне и не дал, но я все равно к тебе хорошо отношусь. Я решил устроить твой вечер у себя дома. Будет вся наша филадельфийская русская элита, сам Арон Коненобоген и Сара Горфинкель обещали прийти. Я про тебя, б. ты такая, только хорошее говорил. И что я в тебе нашел?! В общем, соглашайся. Весь гонорар тебе отдам.
Я согласился.



* * *

На вечер пришло примерно человек пятьдесят. Никогда не думал, что наша русско-еврейская филадельфийская общественность проявит такой интерес к скромному журналистскому дарованию. Игорь постарался. Видимо, он еще наделся в глубине души, что я, наконец, одумаюсь и сменю ориентацию.



* * *

Я читал стихи, рассказывал о жизни эстрадных знаменитостей. Мне аплодировали, покупали мои книжки.
После вечера мы подсчитали выручку. Оказалось, что я заработал пятьсот долларов. Я предложил половину Игорю, но он благородно отказался, взял себе только сто "баксов".
— Это немыслимый результат, — сказал Игорь, — у меня столько даже Юнна Мориц не зарабатывала…
Я пригласил Игоря, Володю Шайтанова и других своих друзей в ресторан. Но тут к нам подошел некий бородатенький господин — Семен Раскин. Выразил нам свое почтение и пригласил к себе в гости.
Мы поехали. Семен жил в огромном доме практически один. Его жена работала в Нью-Йорке и приезжала в Филадельфию только на выходные, а их сын Никита учился в колледже в Бостоне.
Мы сидели за столом, пили испанскую граппу, болтали о каких-то пустяках. И тут дверь открылась...
— Лера Густафсон, — протянула мне руку длинноногая, голубоглазая блондинка. (Я понял, что это жена хозяина дома, но не понял, почему у нее другая фамилия.)
На миг я потерял дар речи. Таких красивых женщин я ранее не видел.
Каким-то неведомым чувством я, наглый московский парень, понял, что вошедшая женщина — моя судьба…



Евгений Степанов — поэт, прозаик, филолог, литератор, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института в 1986 году по специальности "учитель французского и немецкого языков", Университет христианского образования в Женеве в 1992 году и аспирантуру факультета журналистики МГУ в 2005 году. Кандидат филологических наук. Литератор, издатель, культуролог. Читал лекции в университетах России, США и Швейцарии. Генеральный директор издательства и типографии "Вест-Консалтинг". Издатель и главный редактор журналов "Дети Ра", "Футурум АРТ", "Зинзивер" (Санкт-Петербург) и "Другие". Член редколлегий журналов "Крещатик" (ФРГ), "Окно" (Ирландия), "Другое полушарие" (Москва). Стажировался в издательстве "Bayar-press" (Франция) и газете "Leadger independent" (США). Член Союза журналистов Москвы с 1992 года, член Союза писателей Москвы с 2002 года, член Русского ПЕН-центра с 2006 года. Почетный гражданин штата Кентукки (США). За издательскую деятельность стал лауреатом Отметины имени Отца русского футуризма Д. Д. Бурлюка (2002) и международного фестиваля FEED BACK (Румыния, 2008). Работал в газетах "Семья", "Совершенно секретно", "Ступени", "Век", "Крестьянская Россия", журналах "Мы", "Столица", "Трезвость и культура" и других. Как поэт, критик, мемуарист, интервьюер печатался в таких изданиях, как "Знамя", "Дружба народов", "Вопросы литературы", "День поэзии", "Поэзия", "День и ночь" (Красноярск), "Юность", "Журнал Поэтов", "Российский колокол", "Членский журнал" (Нью-Йорк), "Столица", "Крещатик", "АКТ" (Санкт-Петербург), "Черновик" (Нью-Йорк), "Ex libris НГ", "Новое русское слово" (Нью-Йорк), "Собеседник", "Совершенно секретно", "Семья", "Вечерняя Москва", "Московская правда", "Московский комсомолец" и во многих других. Автор нескольких книг стихов, прозы, вышедших в России и за рубежом, а также культурологических монографий "Плакаты Госстраха как социокультурное явление" (М., 2003), "Карманные календари Госстраха" (М., 2004), "Социальная реклама в России: генезис, жанры, эволюция" (М., 2006). Награжден орденом и медалью.