Борис Левит-Броун
«Вынужденная исповедь» (билингва)
«Вынужденная исповедь» (билингва)
М., Idyllwild, Сalifornia: «Вест-Консалтинг»,
Charles Schlacks, Publisher
Charles Schlacks, Publisher
Свою новую книгу, состоящую из четырех рассказов, прозаик, поэт и религиозный философ Борис Левит-Броун назвал «коллекцией прозы». Изучая страницы, пересыпанные метафорами, и периодически возвращаясь к отдельным кускам текста, я ловила себя на мысли, что так читаю обычно стихи. Неспешное слово «коллекция» здесь уместно, ведь оно предполагает любовное собирание и пристальное разглядывание каких-то ценных интересных вещиц. С некоторой мазохистской страстью поэт коллекционирует гвозди беспощадных мыслей о себе, причиняющих боль.
Первый рассказ — «Маленький Мук» — написан в жанре философской притчи с элементами драматургии. Автор несколько раз врывается в монолог лирического героя и, задавая ему вопросы, провоцирует на новые витки рефлексии. Проницательный и язвительный автор похож на лирического героя. Объект словно полемизирует со своим отражением. В этом зеркале читатель углядывает так же самого себя, отчего любопытство разбирает и жуткая дрожь. Узнаются слабости, преступные порывы… Сказано же было — исповедь.
Название рассказа намекает на мистерии сказочника Гауфа, а четкий ритмический и логический пульс миниатюры Бориса Левита-Броуна — на философские тексты Ницше.
«Ты идешь к женщине? Не забудь взять с собой плеть!» — сказала старуха Заратустре. Герой Левита-Броуна тоже идет к женщине с плеткой, только эта женщина — Жизнь, а плетка — он сам.
Первый рассказ — «Маленький Мук» — написан в жанре философской притчи с элементами драматургии. Автор несколько раз врывается в монолог лирического героя и, задавая ему вопросы, провоцирует на новые витки рефлексии. Проницательный и язвительный автор похож на лирического героя. Объект словно полемизирует со своим отражением. В этом зеркале читатель углядывает так же самого себя, отчего любопытство разбирает и жуткая дрожь. Узнаются слабости, преступные порывы… Сказано же было — исповедь.
Название рассказа намекает на мистерии сказочника Гауфа, а четкий ритмический и логический пульс миниатюры Бориса Левита-Броуна — на философские тексты Ницше.
«Ты идешь к женщине? Не забудь взять с собой плеть!» — сказала старуха Заратустре. Герой Левита-Броуна тоже идет к женщине с плеткой, только эта женщина — Жизнь, а плетка — он сам.
Я помню, что плакал насилуя жизнь.
Я вгонял в нее не тело любви, а ржавые рельсовые костыли самоотказов.
Я вгонял в нее не тело любви, а ржавые рельсовые костыли самоотказов.
Экзистенциальный надрыв Мука, безусловно, отсылает к классической западной философии и литературе, однако социально-бытовые приметы и специфика его переживаний мучительно родные, сермяжные:
Да, я презирал вахтерскую философию полумертвых
смотрительниц, я им плевал в истлевшие лица гневом и
гордостью отречения, которому еще не познал цены. Меня
щекотала яростью их тихая молитва о зарплате: «и на шо ж ты
жить собираисси и семью кормить».
смотрительниц, я им плевал в истлевшие лица гневом и
гордостью отречения, которому еще не познал цены. Меня
щекотала яростью их тихая молитва о зарплате: «и на шо ж ты
жить собираисси и семью кормить».
За сочным гротеском шутовства, полуюродства Мука угадывается беззащитная застенчивая душа идеалиста. Очистительная слеза омывает берега неприглядного быта и мутных помыслов. Из муки обрывочных, но пронзительных признаний сам собой вылепляется колобок личных переживаний каждого, кто возьмет книгу в руки. Эта клиповая по структуре, а по сути дневниковая проза современного мыслителя Левита-Броуна продолжает его же стихи, например, такие: «Он не шумит, он молится/ палой своей листве./ Жизни моей околица,/ что предложу тебе?..»
Если «Маленький Мук» — эмоционально насыщенный графический набросок израненной комплексами души подростка, еще не сознающего себя недочеловека, тролля с нелепыми ушами, то остальные рассказы («Евангелист Антоний», «Анкета», «Кошмар») — уже более конкретные картины маслом, логически продолжающие автобиографию героя, превращая всю книгу в подробную исповедь сына XXI века.
Заключительный аккорд книги, где герой вливается в очередь уродцев, зараженных лепрой, трагичен и страшен. Краткий рассказ «Кошмар» — настоящий сюжет из фильма ужасов. Но есть утешение: все-таки это только сон, так что выход в здоровую реальность не заказан. Будет сие как выход в космос, в невесомость, свободную от грехов… После покаяния. Тут бы снова хорошо обратиться к признанию маленького Мука:
Если «Маленький Мук» — эмоционально насыщенный графический набросок израненной комплексами души подростка, еще не сознающего себя недочеловека, тролля с нелепыми ушами, то остальные рассказы («Евангелист Антоний», «Анкета», «Кошмар») — уже более конкретные картины маслом, логически продолжающие автобиографию героя, превращая всю книгу в подробную исповедь сына XXI века.
Заключительный аккорд книги, где герой вливается в очередь уродцев, зараженных лепрой, трагичен и страшен. Краткий рассказ «Кошмар» — настоящий сюжет из фильма ужасов. Но есть утешение: все-таки это только сон, так что выход в здоровую реальность не заказан. Будет сие как выход в космос, в невесомость, свободную от грехов… После покаяния. Тут бы снова хорошо обратиться к признанию маленького Мука:
Все я ведал и таял на глазах у своей исказившейся веры.
Мой позор тихо шатался по гулким катакомбам кровеносных
сосудов, по долгим коридорам сочиненного храма.
Мой позор тихо шатался по гулким катакомбам кровеносных
сосудов, по долгим коридорам сочиненного храма.
В рецензии на книгу «Вынужденная исповедь», опубликованную в газете «Литературные известия», Евгений Степанов задает риторический вопрос: «Ну и кто скажет, что эта проза — проза, а не пограничный стык прозы и поэзии, наложенный на бытописание и приправленный (черным) юмором?» Разумеется, и я так не скажу. Лирическая ткань рассказов Левита-Броуна с причудливо смешанной фактурой, но с четкой цепочкой образов и предельно лаконичным рисунком сюжета, напоминает стихи в прозе.
Богатая, литературно одаренная личность, как правило, способна на высокий уровень откровенности. В этом смысле новую «коллекцию прозы» Бориса Левита-Броуна можно считать интимной попыткой обнажиться и как будто бы даже ампутировать воспаленные участки сознания, памятуя наставление святых отцов: «Даждь кровь и приими дух».
Кто вынудил его это сделать? Думаю, он сам, потому что ощутил, что без отважного погружения в пропасть своего подсознания дальше ему не двинуться. По закону параболы за этим последует новый, возможно, еще более удивительный виток в творчестве этого самобытного дерзкого писателя. А читатель подождет. До сих пор итальянское небо для нашего соотечественника было благосклонным: плывут и плывут к Борису Левиту-Броуну белокрылые облака из России с самыми прекрасными в мире иероглифами русских словес.
Богатая, литературно одаренная личность, как правило, способна на высокий уровень откровенности. В этом смысле новую «коллекцию прозы» Бориса Левита-Броуна можно считать интимной попыткой обнажиться и как будто бы даже ампутировать воспаленные участки сознания, памятуя наставление святых отцов: «Даждь кровь и приими дух».
Кто вынудил его это сделать? Думаю, он сам, потому что ощутил, что без отважного погружения в пропасть своего подсознания дальше ему не двинуться. По закону параболы за этим последует новый, возможно, еще более удивительный виток в творчестве этого самобытного дерзкого писателя. А читатель подождет. До сих пор итальянское небо для нашего соотечественника было благосклонным: плывут и плывут к Борису Левиту-Броуну белокрылые облака из России с самыми прекрасными в мире иероглифами русских словес.
Зульфия АЛЬКАЕВА