Что-то нынче мало свечек
на небе зажглось.
Как проснешься, тут же вечер!
Или даже – ночь.
И проснуться-то морока,
жить – причины нет...
Кто-то вырубил до срока
весь небесный свет.
Только, завтраком напичнан,
вышел: куча дел!
День обуглился, как спичка,
вспыхнул, зачадил.
Эта темь всему помеха,
впору попенять:
нет ни радости, ни снега –
нечему сиять.
Длится, воли нас лишая
и сводя с ума,
эта личная, большая,
темная зима...

Как много красоты в заброшенной аллее,
и снежные цветы, и вьюжные лилеи,
молочные стога, вся в белых перья липа:
глубокие снега, любимые до всхлипа...
И негу, как нугу, тянуть. Как конь телегу,
сквозь мир тащить тугу:  свою тоску по снегу.
Мочалить бечеву страданий до момента,
когда влетишь в Москву – из захолустья Кента.
Во все концы видна (и Гоголю из Рима)
страна, как купина, стоит – неопалима.
В заиндевевший дом войдешь (следы погрома),
любовию ведом (как Пушкин из Арзрума).
Смирись и не базарь: живешь, не в гроб положен,
хоть и один, как царь (и как в Крыму – Волошин).
Количество пропаж спиши на Божью милость.
Вокруг иной пейзаж – все видоизменилось:
от Спаса-на-крови и до владельцев новых
на Спасско-Лутовиновых лугах медовых.