В музее было сумрачно. Мимо старого водолазного костюма проходила семья. "Душегубка", — сказал отец. Я взял проспект. Экскурсовод перечислял дары моря: галеон с золотом, баржа с углем, оптимист с соской. В окно заглянул лучик солнца и попал в стеклянный шкаф. На полке лежал канат, такой толстый, твердый и изъеденный солью канат. Каждая его жила безумно тосковала по далям и глубинам. Перед витриной остановилась еще одна семья. Отец сказал: "Все прошло". Они уже сходили на второй этаж.

Началась война. Я объявил войну мухам. Сижу у стола и бью мух, бегаю по комнате и бью мух, у плиты над кастрюлей бью мух. В печали, в радости и в любви я бью мух, и нет им числа. У них наглая натура, бесстыдные глаза и свалявшаяся коричневая шкура на загривке. Я бью их мухобойкой — на стене, газетой — на окне, кулаком в воздухе я бью их. Бью отравой на простыне и ненавистью на плафоне. Солнце восходит, а я их бью, солнце садится, я бью и бью. Падает газета в ящик, рождаются дети, мир полыхает, а я бью, проходят выборы — я бью во имя общего блага. Мой брат уж совсем плох, родители потерялись в лесу, а друзья закисли на работе, я бью мух, и откуда они только берутся? Когда я их всех убью, то перейду на змей.

Я засунул голову в окошко киоска: всю жизнь хочется кофе на всю жизнь. Чепуха какая-то. Узколобость, однако. Вылил кофе себе на голову и отправился в больницу.
В вашей голове скопилась жидкость, сказал доктор. Я предположил, что причина в дождливом лете. Сны стали черными. Мне дали утку. Сказал, что птицы надоели. В последнее время плохо переношу даже деревья. Нажал на красную кнопку, ожидал конца света. Меня успокаивали. Все от нервов.
По моим костям мечтаний стучали маленьким молоточком. Солнце светило, весна пришла три раза. Мне позволяли выгуливать по одному члену за раз. Это было легко. Цвели клены, небо замерзало, шел зеленый снег.