Я был американцем
Америки FDR\´а и Эбберта Филдса,
когда Рузвельт считался героем
и "Доджерс" играли за Бруклин,
в киосках на углу была затирка,
хот-доги у Натана фут длиной.
Я был американцем,
когда играли мы в лапту
на Джорджия-авеню в старом Ист-Нью-Йорке.
Когда мы долго ехали в метро
на Брайтон, Кони-Айленд,
чтоб сахарной ваты поесть
и поглядеть на клоунаду,
катались на "американских горках".
Я был американцем,
собирающим чернику у Свон-Лэйк
в горах Катскильских — Еврейских Альпах,
где по залитым солнцем тропам бродил,
ловя бабочек, жуков,
коллекционировал их,
марки и монеты.
Я был американцем,
когда продавали конфеты по центу…
пил кислородные коктейли и читал
Супермена, Синего Жука и Капитана Марвела.
Я был американцем,
слушая Amos and Andy, The Shadow,
Tom Mix и Рузвельта непринужденный треп,
бегал в кино, смотрел по две премьеры за день,
рекламы предстоящих кинолент и Looney Tunes
& Merry Melodies (тогда произносил я "Moodles").
Задолго до того, как металлом покрылись витрины,
до того, как на улицах в полдень стемнело,
до того, как развернулись корабли от не горящего больше огня,
до того, как по Бруклину стало опасно ходить,
до того, как бомбили пути в Аушвиц,
до того, как понял важность своих корней,
американцем я был.

Улыбка ее шатра —

Неуклюже фонари
теснятся в переулках

там где слепые коты
роются в темноте.

В зеркалах глаз
отражаются
души проходящих мимо —

вспышки в неоновом дыме;

зелень сигарет
в добела раскаленных губах.

Лишь манекен в витрине
передразнивает краской на бедрах.

Я сиганул
с Бруклинского моста.
Дважды.
Но я — неудачник.
Выжил.
Ко мне обратились
из Книги Рекордов Гиннеса
и сказали,
что я должен попробовать вновь.
Если в живых останусь —
установлю новый рекорд.
И третьим прыжком
я достиг своего.
В итоге пришел к…
Бессмертью?