Критика
Олег Гуров. «Ангедония»
М.: «Вест-Консалтинг», 2012
М.: «Вест-Консалтинг», 2012
Олег Гуров — художник, фотограф, скульптор, прозаик. Нововышедшая книга «Ангедония» утверждает его и как поэта. Поэта деструктивного и (простите за банальность) современного. И если пушкинский Сальери музыку препарирует как труп, Гуров препарирует себя — свою душу. Так принято. Если ты не обнажаешься хотя бы на страницах книги, кто тебе поверит в жизни? Когда-то мой учитель, поэт-отшельник Владлен Кокин, написал подвергнутые жестокому осуждению в консервативной Твери, ключевые для понимания сути поэта строки: «Вот нате — плач веселый!/ Вот нате — с грустью шутку!/ Я перед вами голый./ Похож на проститутку?// Поэты — мы не бл**и, —/ С любовью отдаемся!/ Для вас не денег ради/ И плачем, и смеемся» («Стриптиз поэта»). Это перекликается со словами Евгения Карасева: «Графоман догола раздевается,/ Поэт — до глубины души». Олег Гуров обнажает душу — и свою, и (простите мне эту дерзость) — своего поколения.
При этом его книга, уверен, останется малозаметной — слишком уж мы углубились в ностальгию по славным прошлым временам или отупели, уставившись в экраны компьютеров, погрязнув на форумах и в соцсетях. Это духовное разложение, которое становится нормой, чем-то не просто естественным, а необходимым. Взглянуть извне — страшно. Ненормально. Выход из системы чреват неспособностью к приятному самочувствию, ощущению довольства, потерей интереса во всех областях деятельности. Это — определение ангедонии. Симптом, который автор ставит самому себе либо — своему поэтическому миру.
Изображения, приведенные в начале книги (репродукции? — простите мне мою неграмотность), это подтверждают. Личность, раздираемая страстями/пороками, впадающая в апатию. Личность на грани распада. Человек в мегаполисе.
При этом его книга, уверен, останется малозаметной — слишком уж мы углубились в ностальгию по славным прошлым временам или отупели, уставившись в экраны компьютеров, погрязнув на форумах и в соцсетях. Это духовное разложение, которое становится нормой, чем-то не просто естественным, а необходимым. Взглянуть извне — страшно. Ненормально. Выход из системы чреват неспособностью к приятному самочувствию, ощущению довольства, потерей интереса во всех областях деятельности. Это — определение ангедонии. Симптом, который автор ставит самому себе либо — своему поэтическому миру.
Изображения, приведенные в начале книги (репродукции? — простите мне мою неграмотность), это подтверждают. Личность, раздираемая страстями/пороками, впадающая в апатию. Личность на грани распада. Человек в мегаполисе.
Я ношу на шее
клык морского зверя
рядом с крестом и полумесяцем
у меня в голове хаос
нет системы в мировоззрении
клык морского зверя
рядом с крестом и полумесяцем
у меня в голове хаос
нет системы в мировоззрении
Это все о том же — о культурной ассимиляции, стирании границ и пределов, о глобализации и тотальном одиночестве. Парадокс: расширяя границы глобальной культуры, приобретая тысячи онлайн друзей, одиночество пробирается глубже, сдавливает, выжимает соки, душит, заставляет жалеть о прошлом. Не жалеть даже — страдать. Ибо суть одиночества — в страдании. «Лишь одно чувство осталось./ Сожаление об утраченном…» — дальше в стихах Гурова инвенктива, но и ей веришь, как веришь матюкам Буковски, Ерофеева, описывающих изнанку души. А разве не так? Скрываясь за моральными клише, человек загоняет себя в жуткие рамки — несвободы внешней и несвободы внутренней.
И все-таки было бы верхом наивности верить Гурову на слово, точнее — верить первому слою текста. Он — защитная пленка, намеренный деструктив, нарочитое обнажение, за которым кроется хорошо образованный, культурный, ярко и болезненно ощущающий этот мир молодой человек. Таковы ощущения.
И все-таки было бы верхом наивности верить Гурову на слово, точнее — верить первому слою текста. Он — защитная пленка, намеренный деструктив, нарочитое обнажение, за которым кроется хорошо образованный, культурный, ярко и болезненно ощущающий этот мир молодой человек. Таковы ощущения.
Я так хочу быть лиричным
добрыми глазами глядя на красоту
чтобы мои пальцы мягко лежали на клавишах
не нарушая тишину
добрыми глазами глядя на красоту
чтобы мои пальцы мягко лежали на клавишах
не нарушая тишину
Здесь больше истинности, чем в сожалениях «об утраченном, про***нном», поскольку слог, вырывающийся против силы (инвенктива) все-таки коробит, угнетает, скребется о ящик, в котором намертво заколочена лирика.
Лев Аннинский в одной из наших бесед рассказывал, что все, о чем он пишет — как это с нами случилось и почему мы стали такими. Уверен, эти вопросы задает себе и Олег Гуров, которого угораздило родиться в наше злополучное для лирики время. В наше время, когда лирика поменялась местами с цинизмом, а лириков душат и — изничтожают. Даже не люди — жизнь.
«Не хочу ничего / даже зеленого чая...», — строчки, даже вырванные из контекста, деформирует уют, тишину и покой. Если даже зеленого чая (звучит как «тонкая красная линия», не иначе!) не хочется, что же со всем остальным? Неслучайно и фотография автора — и это подмечаешь не сразу — обведена в толстую черную рамку. Все «играет» на «мир» и душевное состояние. А за окном — город.
Лев Аннинский в одной из наших бесед рассказывал, что все, о чем он пишет — как это с нами случилось и почему мы стали такими. Уверен, эти вопросы задает себе и Олег Гуров, которого угораздило родиться в наше злополучное для лирики время. В наше время, когда лирика поменялась местами с цинизмом, а лириков душат и — изничтожают. Даже не люди — жизнь.
«Не хочу ничего / даже зеленого чая...», — строчки, даже вырванные из контекста, деформирует уют, тишину и покой. Если даже зеленого чая (звучит как «тонкая красная линия», не иначе!) не хочется, что же со всем остальным? Неслучайно и фотография автора — и это подмечаешь не сразу — обведена в толстую черную рамку. Все «играет» на «мир» и душевное состояние. А за окном — город.
Каждый год
город меняет кожу
обновляет дома, красит фасады
тянет по сторонам морщины улиц
растет и пухнет
меняет цвета,
он не стареет
хотя ощущение
что все вот-вот рухнет
такие они, города…
город меняет кожу
обновляет дома, красит фасады
тянет по сторонам морщины улиц
растет и пухнет
меняет цвета,
он не стареет
хотя ощущение
что все вот-вот рухнет
такие они, города…
Эта книга не состоялась бы в другую эпоху. Здесь и сейчас она — талантлива, в ней — внутренний монолог многих молодых людей, пасынков века-интернета, дикого бизнеса, бездушия и безволия. Это книга-диагноз. И если потом вам кто-то скажет, что все «прос*ано и похе*ено», не говорите, что не слышали.
Владимир Коркунов