Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Критика


Наталья Полякова. «Клюква слов»
СПб.: Любавич, 2011

Первый вопрос, который встает перед внимательным читателем: почему в сборнике, выпущенном в 2011 году, самое позднее стихотворение датировано годом 2009-м? Отчего так? Желание создать временной буфер, чтобы стихотворения, даже опубликованные, отлежались или осознанный выбор сравнительно ранних стихов (указанные даты это только подчеркивают)?
И все-таки, для того чтобы представить читателю стихотворения не самые совершенные, написанные в период становления поэтического голоса — для этого нужны немалая смелость и уверенность в собственных силах. Ранние стихотворения — своеобразная лакмусовая бумажка, оглядываясь на которую, будут сравнивать (без этого — никак!) все последующие сборники и стихотворения Натальи Поляковой. Это ее старт. Это ее выбор. Путь.
Можно условно поделить стихотворения сборника — до 2007 года и последующие. Разница между ними ощутима. Все-таки ранние тексты в художественном отношении недостаточно зрелы, чтобы говорить о них всерьез, но они важны как этапы самоопределения, как страницы биографии человеческой. Мысль появляется сразу (как в лирических стихотворениях, так и в относительно крупной форме — «Поэме о женщине»), но оформляется то ли мучительно, то ли неосознанно. Поэзия ощущается, но это некий предвестник рассвета — когда тьма начинает отступать, небо чуть светлеет, но до чистого и ровного сияния — далеко. Эти стихотворения часто умозрительны («В метро», «Я легла на твоем пороге дикой собакой…», «От Павелецкого до города…»), порой изобилуют прозаизмами («Дом твой заснежен…»), но ощущение однозначное — мысль работает. И у писателя, и у читателя. А это уже хороший признак.
Ключевое стихотворение раннего этапа (не случайно оно было приведено в микрорецензии на сборник Поляковой в «Новом мире»):

Наши слова легки,
нет —
невесомы.
Ты не любишь стихи,
Я — насекомых.
И то и другое лишнее
между нами,
когда
ты берешь вишни
с моего живота
губами.

Легкая эротика уместна. Форма соответствует содержанию, звукопись подчеркивает повествование. Налицо — маленькая поэтическая удача.
Из этой попытки осознать себя как женщину (не стоит отрицать, что стихи Натальи Поляковой — женские) вырастает ее творческий островок. И продолжает расти — от первой до последней страницы (если вынести за скобки «Поэму о женщине»). Как ни странно, это свойство хорошего романа, где герой, вошедший на первую страницу, не имеет право уйти необновленным, неизменившимся — с последней. Если провести аналогию, героиня Натальи Поляковой перерождалась не один раз, уж слишком сильно отличаются стихи о вишнях, взятых с живота губами, от деточки-веточки, рано повзрослевшей (последний текст относится к 2009 году).
Что между этими точками? Личностный и поэтический рост — естественный путь для каждого, кто решает быть поэтом. Лирическая героиня не становится в центр рисуемого мира, нередко она даже над миром, порой автор говорит о ней от второго лица («Этот дом на Рязанском проспекте —/ Это твой преждевременный рай…»). Но поэтическое звучание Натальи Поляковой — тихое, здесь нет взрывов, эмоций, бьющих через край, — она их скорее познает и осознает, нежели кричит о них. В этом смысле ее поэтика напоминает раннюю Римму Казакову (есть и тематическое сходство).
Эту книгу можно оценивать как некий единый — эпический — текст, в котором происходит поиск дома, некой точки опоры, базиса жизни. Отрывочные и разбросанные по страницам скитания (чаще — духовные) главных героев приводят к неутешительному выводу: дом иллюзорен, и вся жизнь, весь поиск — путь к нему.
Стоит отметить, что в поэзии Натальи Поляковой есть четкое разграничение — стихи до 2009 года и стихи после. Ее поиск (дневник?), представленный на страницах «Клюквы слов», заканчивается на этом Рубиконе. Впереди — новая жизнь, новый поиск (поиски), новые книги. Выделить ранние стихотворения, не самые сильные в поэтическом и техническом аспектах, в отдельную книгу — осознанное решение, поскольку свое подлинное звучание они обретают все вместе, в совокупности, и главенствует тут скорее сюжет, авторская мысль.
Изначально я прочел книгу из конца в начало и не разглядел этой мозаики, которая только и может сложиться, если следовать строго за сюжетом, переживать с лирической героиней взлеты и падения, открытия и разочарования. Они стали понятнее при вторичном прочтении, когда мною были выбраны (едва ли не поздно) верные координаты.
В этих границах и существуют герои стихотворений Натальи Поляковой, впрочем, вся книга — суть понимания, осознания себя. Но познание себя — это горечь, смешанная со сладостью, равно как и познание поэзии — клюква слов!

Владимир Коркунов



Алексей Ахматов. «Воздушные коридоры»
СПб.: Береста, 2011

В поэтике питерского поэта Алексея Ахматова соединяются традиционные (силлабо-тонические) взгляды на стихосложение и рефлексия над бытием человека-поэта в непоэтическое время. То есть — отверженного, не гонящегося за славой, а ищущего голос, оправдывающего поэзию. Такова тема («поэзия как удел поэта») новой книги А. Ахматова «Воздушные коридоры». Книги, в которой автор (пишущий талантливые стихи, как вскользь заметил Дмитрий Быков) пытается постичь необходимость поэтического ремесла. В первую очередь, для самого себя. А если этот поиск затронет и читателя (соавтора)?
Фамилия — Ахматов — обязывает. А потому и опасность, подстерегающая поэта, на виду: литературная игра и перекличка напрашиваются, и… Алексей Ахматов откликается на них, впускает в себя поэтический пантеон предшественников. Но не пытается влиться в их ряды, определяя себе место не только после, а в стороне:

Морозцем, как рубанком, на ветру
Снимает стружку с набожных прохожих.
В такую ночь, я знаю, что умру,
И то, что «весь умру», я знаю тоже…

Но если поэт умрет «весь» (то есть — вместе со своей поэзией), зачем творить, зачем переживать себя и свою смерть раз за разом, пытаясь проникнуть в сердцевину запретного плода — Слова?
Может быть, потому, что у любого поэта, сколько бы ни обделенного талантом (и, конечно, наоборот), есть право на Спасение. Не только и не столько себя — читателя, человека, поверившего ему, услышавшего случайно или между делом, но вклинившего стихи в пространство между повседневными делами и чем-то нематериальным — уже маленькая победа!
Это как звучащие в метро стихи (вычитано из книги Татьяны Бек) — вроде бы, люди в сутолоке пробиваются на работу/домой, мысли затуманены/перегружены многочисленными мелкими и не слишком проблемами, а вместо рекламы — над эскалатором разносятся стихи. И если один из многотысячной толпы просветлеет — это ли не Спасение?
Однако Ахматов, в первую очередь, пытается спасти себя, оправдать свое существование поэта (то есть — пока не верит в предназначение?)

Мне долго ангелы шептали:
«Ты избранный, ты не такой,
Как все. Иди по вертикали,
Мы заняты твоей судьбой.
<…>
И я, быть может, им поверил…
(Что оставалось, право, мне?)
Когда б не санитар у двери
И не решетки на окне.

Все правильно. В сознании обывателя (успешного, современного, продвинутого обывателя) поэзия — удел сумасшедших, а все поэты закончились в Серебряном веке. И вот когда, казалось бы, сказано все, появляется еще один «поэт» и — говорит.
Но говорит честно, не оспаривая стереотип, соглашаясь — да, все сказано. Но внутри этого «сказанного» таится непознанное. Как в человеческом организме и — шире — Земле. Кто скажет, что Слово — меньше по объему или значению?
И он (с маленькой, естественно, буквы) подтверждает слова свои для неверующих. Действительно, я «весь умру», в самом деле, «санитар у двери» и «решетки на окне». А еще:

Мои стихи из сора не растут.
Они растут, скорее, из позора,
Из воспаленной совести. Измором
Они меня, как правило, берут.

Что одуванчик или лебеда?!
Для хищных строчек нету лучше яства,
Чем на душе измучившейся язва,
Чем сердце сокрушившая беда.

Литературная перекличка, о которой мы говорили в самом начале, ощутима. И естественна. Кому еще отправлять послания, как не тем, кто из-под железного занавеса мог созидать. А разве нынешнее человеческое безразличие — не этот самый пресловутый железный занавес?
А если так, то книга Алексея Ахматова «Воздушные коридоры» представляется совсем не оправданием себя как поэта, и даже не своей поэзии, а оправданием всех пишущих сегодня, всех «сумасшедших», «умирающих полностью», «выращивающих стихи из позора». И, значит, его существование как поэта — оправдано. И, более того, наше существование — как читателей.

Владимир Коркунов