Давно занимает меня это сходство
Конца двух династий, двух разных веков:
Сплетенье отчаянья и благородства,
Глумление циников, гнев простаков.

Кругом ликованье: разбиты оковы!
Печаль ясновидцев. Бурленье идей.
Безумье, что броситься в пропасть готово.
Безжалостность масс. Фарисейство вождей,

Которые власть обретают в разладе,
Свивая интриги опасную нить:
Нет хлеба в Париже, и нет в Петрограде,
И женщинам нечем детей накормить.

И женская ненависть: "Фуй, австриячка!"
"У, немка-шпионка!" - вздымает толпу.
Поход возглавляет швея или прачка,
Оборвыши лозунги лепят к столбу,

По окнам булыжники метко бросают -
Кто в гневе, кто в злобе, кто навеселе,
И тот же испуг воцарился в Версале,
И та же растерянность - в Царском селе.

Похожи и ярость, и слухи, и страхи,
Похожи болтун, негодяй и герой,
И древа двух тысячелетних монархий,
Подпилены оба одною пилой.

Все страсти похожи, но главное сходство
Трагедий таких непохожих эпох -
В достоинстве. Им отвечают на скотство,
И с ним испускают последний свой вздох.

В нем юмор французский, с которым Людовик,
Король, обращался к своим палачам,
Смирение русское - с ним свою долю,
С ним царь Николай свою гибель встречал.

Как родственно этих величеств величье,
Которое тронуло даже лжецов,
На них клеветавших... Но есть и различье
Двух близких трагедий, двух дальних веков.

Народы, как люди, расходятся в этом,
По-разному к ним подступает беда.
Король осужден был взбешенным Конвентом,
А царь был бандитски убит без суда.

Невинная кровь запеклась на одежде,
Такой непохожей, и видишь скорбя,
Что век восемнадцатый кончился прежде.
А век девятнадцатый - позже себя.

Что знаем мы о пращурах своих?
По правде говоря, совсем немного:
Что крепостной крестьянский жребий лих,
Гнет непосилен, а жилье убого,
Да, было, было... И ярмо, и гнет,
И роковая вечная отсталость...
Но кто же наших предков упрекнет
За те границы, что от них остались?!
Просторы, на которых мы живем,
Которые нас, нынешних, взрастили,
Которые и знаем и зовем
Мы Родиной своею и Россией.
Да, темнота господствовала встарь,
Но пращуры ли наши в том повинны,
Что дедовский, что далевский словарь
Уже мы растрясли наполовину?
Неужто только горбились они,
А счастья свет их лицам был неведом?
Покрепче помнить: сами наши дни
Обязаны трудам их и победам!
Обмолвилось бы прошлое о том,
Кто трезвенник, кто напивался в стельку,
Кого как звали, кто служил стрельцом,
А кто по Волге хаживал со Стенькой,
Но некуда ходить их поминать:
Над прахом их грохочут эшелоны,
Речных морей отсвечивает гладь
И раздаются вширъ микрорайоны.
Как бы корчуя корни нищеты,
Стальным ковшом эпоха грунт долбает...
Но предков неуклюжие черты
Потомкам презирать не подобает!

II.
Прапрадед мой в тамбовском жил селе,
Кропил землянку потом и слезою,
И сколько обитал он на земле -
Ладонь его была сплошной мозолью.
А внук его, мой незабвенный дед -
Три шпалы командирские в петлице, -
Проездив по земле немало лет,
Решил на ней под старость поселиться.
С лопатой мне запомнился, с косой,
Сверкающей, как сабля, в махе резком...
Я, человек сугубо городской,
Был в самой сердцевине - деревенским.
Меня, мальчишку, поднимал он в рань
Зарею любоваться, как царевной.
Не в каждом ли из нас проходит грань -
Та общая у города с деревней?!
Она проходит, сердце разделя,
Привязанности - надвое, пристрастья...
И пахарево пахарю - земля,
Тяжелое суглинистое счастье.
Но с гордостью я думаю о том,
Что мне досталось в доброе наследство
Способность упоения трудом -
От всех невзгод спасительное средство,
И тяготенье к средней полосе,
К ее метелям, грозам и пространству,
К восходам, к обжигающей росе...
И уваженье к русскому крестьянству.