Да-да, это «тот самый» Евгений Лукин. Маэстро юмористической и социальной фантастики.
Сложно поверить? Да, пожалуй. Читатели воздают должное прозе Евгения Лукина, однако почти не в курсе его поэтической деятельности. В курсе ли сообщество «профессиональных читателей»? Может быть, и в курсе, да воспринимает не всерьез?..
В издательской аннотации к сборнику сказано (полагаю, в порядке ответа на «просящийся» вопрос, почему же молчат критики о Лукине-поэте): «Сколько потеряла «большая литература», когда присвоила жанровой прозе ярлык «недолитературы», лучше всего понимаешь, читая Евгения Лукина. Лукин — так называемый фантаст. Любимец цеха, лауреат чуть ли не всех жанровых премий. С кем только ни сравнивают его критики: Твен! Зощенко! Салтыков-Щедрин! Гоголь! — невольно выдавая секрет: в фантастических сериях Лукин издается по фантастическому же недоразумению».
Меж тем Евгений Лукин взял гран-при ежегодного поэтического конкурса «Заблудившийся трамвай» имени Н. С. Гумилёва в 2009 году. Если бы он номинировался на поэтические премии чаще, наград было бы больше. «Бал был бел» — пятый и самый полный поэтический сборник Евгения Лукина.
Издатели книги просят «вслушиваться и пытаться понять» стихи Лукина — за точность высказывания, самоотдачу, честность авторской позиции, — даже если мнение читателя другое. Оговорка не случайна — в книге с «куртуазным» названием «Бал был бел» много стихов посвящено вещам и явлениям не куртуазным — политике, несовершенству рода человеческого, несовершенству мира, в котором человек, по мнению автора, не может сложиться никаким иным. К ней просится обобщающее определение «Лирика сатирика» — хотя, как всякое обобщение, оно вряд ли корректно.
К слову, сам Евгений Лукин «возражает» жанровой дефиниции своего творчества как фантастики:

Не весь дискурс книги поэзии Лукина остросоциальный, обличающий, пафосный. У автора есть условно «политические» стихи. Но, может, это не политика, а «обыкновенное» гражданское неравнодушие, наличие собственного голоса и смелости сказать «а я думаю иначе!»? Замечали ли вы, что к такой поэзии писатели-фантасты весьма склонны? Иронические свойства ума привносят элемент турбореализма в творимую действительность; и они же не дают скрыть под «щадящими» именами турбореализм, а иногда и абсурд материального мира.
Евгений Лукин выступает и как бард, исполняя собственные стихи под гитару. Тексты «стихопесен» Лукина порой «набатные» — но они в меньшинстве. Чаще это осовремененные баллады, городские романсы, сказки и сказания, переложенные на «мотив» горьких сегодняшних реалий, о которых невозможно молчать. Таковы «Вальс по-кучургански…» (о «свежепроложенной» государственной границе между Украиной и Молдавией), «Жалостная» (о судьбе русских беженцев с «национальных окраин» в России), «Баллада о невидимом райцентре» (позднесоветская версия сказания о граде Китеже), «Первая ваучерная» и «Вторая ваучерная», «Конспиративная», «Шизофреническая» — и многие другие. Песни Лукина близки классической «шестидесятнической» авторской песне, совмещавшей непримиримую гражданскую позицию с умелым владением поэтическим слогом. Почему песни Галича, Окуджавы, Высоцкого, Кима звучат до сих пор, когда уже изменился мир. На мой взгляд, ернические песни Лукина перекликаются с бесстрашным шутовством Юлия Кима:

Евгений Лукин не в лучшем положении, чем прославленные «шестидесятники». Глас народа, вопросы: «Что с нами случилось? Почему это с нами случилось?» — он слышит, но что ответить?.. Он не трибун и не мессия. Он делает мучительные усилия, чтобы «уменьшить» пропасть в массовом сознании, увязать советское прошлое и славную историю (которой посвящено стихотворение «Однако») с необходимостью жить здесь и сейчас. Но пропасть эта велика и гибельна:

Поэзия Лукина, адресованная необходимости не только быть, но и Жить, выходит на высокий уровень философской лирики. Для автора мерой всех вещей становится человек. А мера эта нравственно весьма сомнительна: «…виновны хазары, Расстрига, / хазары, наплыв печенега, / татаро-монгольское иго, / татаро-монгольское эго…». Для Лукина же выполнять главное предназначение человека — значит отвечать за себя.

Главный «секрет» поэтической книги Евгения Лукина — что в ней не найдется ни одного готового постулата, как быть, чем жить, как думать. Говорит, что нужно отвечать за себя — и тут же в шоке обращается к Богу: «Кто же создал Тебя такого, что меня Ты создал такого?». В диалоге с Богом Евгений Лукин выстраивает всю книгу «Бал был бел», в прихотливом порядке «раскладывая» по ее страницам философские тезы и антитезы, якобы опровергая сам себя: то «представь, что этот мир никто не создавал» — то «Когда Ты говорил: «Да будет свет», — Ты знал уже, что станется в Беслане?». Стоит уловить эту перекличку — и сборник стихов зазвучит, как и положено хорошей поэзии, подобно одному грандиозному вопросу — направленному ввысь. Придет ли Оттуда ответ? Неизвестно. Но ждать лучше, чем не ждать.

«Дели произвел на Лалу двойственное впечатление. С одной стороны — многочисленные храмы и ашрамы, высокие башни и крепости, архитектурные памятники и музеи, величественные особняки колониальной эпохи, похожие на пригрезившуюся и воплотившуюся сказку… С другой — кипящий людской муравейник с настырной атакой толп нищих, медлительные лишайные коровы, мото- и велорикши с безумными глазами обкурившихся наркоманов, повозки, запряженные волами, грузовики и ручные тележки. Водоворот восточных ароматов и вони, шума, музыки и выхлопных газов вызвали у Лалы очередной приступ тошноты и тоску по родине».
Эту цитату из нового романа Ирины Горюновой «Фархад и Евлалия» привожу в начале рецензии потому, что она мистическим образом отражает мое восприятие этой книги. Так же, как столица Индии на героиню Ирины Горюновой, на меня роман произвел двойственное впечатление; и так же, как в индийском пейзаже смешивается величественное и неприглядное, в моих ощущениях поровну понимания и отторжения всей этой истории.
Роман Сенчин в отзыве о «Фархаде и Евлалии» заметил, что автор «сумела показать настоящую трагедию. Причем трагедию не только героев книги, а всей нашей разламывающейся на куски человеческой цивилизации». Согласна с Романом в оценке «глобального» смысла романа: это, действительно, мысль о трагизме раскола человечества по признакам религиозным, ментальным, поведенческим и прочим, раскола, который, в конечном счете, уничтожает цивилизацию. Краткое содержание книги: московская журналистка Евлалия, женщина, «сделавшая сама себя», независимая, если не самоуверенная, разъехавшаяся с первым мужем, но не тяготящаяся одиночеством, встречает на светской тусовке Фархада. Он предприниматель из Ирана, исповедующий ислам. Молодые люди чувствуют неодолимое влечение друг к другу, Фархад переиначивает пышное имя женщины в нежное персидское Лала (так ее и будут звать до конца книги). Но в вечер, когда Фархад пытается подарить Евлалии обручальное кольцо вкупе с рукой и сердцем, они глупо ссорятся. Евлалия срывается и выдает воздыхателю, что воспринимает брак как домашнюю «темницу», он не понимает, из-за чего она вспыхнула, они расстаются на волне конфликта… а назавтра Фархада «прибирает к рукам» бывшая русская любовница. Впредь героям будет суждено еще несколько раз глубинно «не понять» друг друга. Евлалия улетит с бывшим мужем в Индию — залечивать душевные раны, приобщаться к мудрости индийских философов. В этой поездке у нее, наконец, «откроются глаза», и она примет очередное предложение Фархада о браке — тем более, что ждет его ребенка. Но когда Евлалия полетит домой для свадьбы с любимым, самолет взорвет некая группировка исламских фундаменталистов. И фату безутешный Фархад бросит в могилу Евлалии…
Но все же роман «Фархад и Евлалия» замышлялся как нечто большее, чем повествование о любви, которой не суждено завершиться счастливым браком. Недаром автор «развел» героев по разные стороны ментальных «баррикад», подчеркивая разницу между представлениями о жизни самодостаточной работающей российской женщины и самодостаточного же мусульманского мужчины. Безусловно, роман о разнице менталитетов — такая ли это пропасть, какой кажется, и есть ли пути ее преодоления, «мосты» через бездну, и как их найти цивилизованным людям, ведь XXI-й век на дворе, не XII-й, — давно должен был быть написан. В России с ее многонациональным населением. В любой другой стране, которая также не свободна от традиционных предрассудков. Ибо эта тема — жестокий лейтмотив современности. Но в полной ли мере она выражена в «Фархаде и Евлалии»?
Боюсь, что нет. Композиционно, стилистически и даже метафорически роман Ирины Горюновой построен так, словно это «в первую очередь» любовная драма, а уж потом — драма социокультурная. В фокусе взгляда автора оказываются больше всего личные переживания героев. А по страницам книги рассеяно столько провозвестников трагического финала, что их невозможно не понять. Первый символ — история кончится плохо! — красуется на обложке: название «Фархад и Евлалия» живо напоминает о средневековой поэме «Фархад и Ширин» тюркского поэта и суфийского философа Алишера Навои, да и в тексте есть прямое обращение к ней. В самом начале знакомства Фархада и Евлалии. «…девушка села за компьютер и набрала в поисковике “Фархад”. “Фархад и Ширин” — предложила поисковая система, и Лала кликнула на открывшуюся ссылку. Это оказалась сказка. И, как это часто случается, о трагической любви. Прочитав ее, Лала рассердилась: “Не надо нам тут дурных предзнаменований” и пошла спать».
Проделав то же самое, что Евлалия, читатель убедится, что легенда о Фархаде и Ширин выпадает в Интернете в нескольких версиях, начиная с классической — второй поэмы «Пятерицы» Алишера Навои в переводе со староузбекского (чагатáйского тюрки)
Л. Пеньковского (по изданию в серии «Библиотека всемирной литературы»). Если не хватит терпения дочитать цветистую поэму до конца, можно обратиться к адаптированным пересказам — а они неизменно включают внезапное чувство, поразившее Фархада и Ширин, их социальное неравенство, многих претендентов на руку красавицы, подвиги Фархада в честь возлюбленной, предательство со стороны шаха и гибель влюбленных — каждый из них не пережил вести о смерти другого. Но лучше все же дочитать поэму Навои до финала — в ней ведь, помимо любовной истории, содержится пафос против несправедливых разрушительных войн…
Однако вернемся к «Фархаду и Евлалии» Ирины Горюновой. Итак, развитие сюжета книги во многом «задано» названием. По ходу повествования возникают и другие тревожные знаки — например, гибель любимого голубя Фархада Багдата. Птицу задрала кошка, о чем хозяину в Россию написали из дома: «Алая кровь на белых его перьях выглядела так страшно». Трагическое сочетание алого и белого уже тоже предначертано… Остается ждать, когда оно экстраполируется на людей — и это происходит…
Из-за настойчивых параллелей с поэтическим первоисточником роман «Фархад и Евлалия» выглядит очень «сделанной» книгой. Ход мысли и назначение приемов, использованных автором, прослеживаются под сюжетными перипетиями. В данном случае, на мой взгляд, это не на пользу произведению, делает его «лобовым». Скорее всего, писательница пошла на это намеренно, руководствуясь священным правом автора и собственными соображениями. Но собственных соображений и у читателя не отнять!.. В таких серьезных материях хочется большей тонкости.
Заметна «сделанность» и в выборе среды, в которой развиваются отношения героев. Да, за плечами Евлалии тяжелое детство, недоедание в 90-е, сложные отношения с отцом, смерть матери — но теперь ее смело можно назвать (и называют в тексте!) «гламурной девушкой» (в тексте грубее). Соответственно, и Фархад — отнюдь не землекоп, в отличие от своего мифологического прообраза. Красивый антураж, благополучная жизнь — наиболее частый фон современного любовного романа. Тут, конечно, можно спорить, но мне кажется, повествование о трагической любви представителей разных культур, обреченных на горе из-за взаимного непонимания и несогласия, прозвучало бы сильнее, помещенное в среду попроще, победнее.
Двойственность моего мнения о новой книге Ирины Горюновой в том, что, принимая ее как профессионально сделанную любовную историю, я вместе с тем огорчена, что не с таким же успехом развита «гражданская» составляющая — а ведь она обладает куда более мощным потенциалом!