Все трудней день ото дня
Смерти не бояться.
Все угрюмей на меня
Ходики косятся:
По-хулигански зыркая,
Поигрывают гирькою.

Когда с деньгами не ахти,
А также с прочими делами,
Не колготись и не бухти,
Но успокой себя словами,
Что сам Господь не охранит
И богачей в житейских драмах:
То на Гавайях моросит,
То жемчуг мелок на Багамах.

О город, на века
растекшийся по блату!
Державная рука,
простертая куда-то,
ограда, парапет,
бомонд, простолюдины...
Еще пяток примет
для полной викторины:
мост, купол в полумгле,
рассвет в лучах белесых,
кораблик на игле,
турусы на колесах,
волнение реки,
спесивые соседи,
прострация руки
у всадника из меди...

Ах, такого ль я ждал новогоднего светлого дня —
с валидолом, сустаком,
нитроглицерином и но-шпой?
Новый год наступил.
Новый год наступил на меня.
На меня наступил неумытой шершавой подошвой.
Ах, чудесная дата, осенний ты наш Новый год,
праздник Рош-Гашана
под сплошной самогон без закуски!
Говоришь ей:
"Мон анж!" —
а она отвечает:
"Майн Готт!
Не могли бы Вы шпрехать по-нашему,
то есть по-русски?"
Я раздавлен и смят,
потому что раздавлен и смят.
Здесь афинские ночи
звучат в переводе как "замуж",
"свят-свят-свят" говорят
не о том, кто действительно свят,
а когда бесовщина,
какой-нибудь Броккен и шабаш...
Старый год был таким,
что запомнится нам на года:
скольких он оболгал,
оплевал, обесчестил и выпер!
Едем, что ли, в Израиль?
А, впрочем, на кой мне туда?
Здесь еще предстоят
симхат-тора,
пурим,
йом-кипур!

Мы пошли с Надюшей в душ,
Вдруг приперся Надин муж.
То ли мне надеть одежду,
То ли мне одеть Надежду.

Есть у нас кроме свежих новаций
Ритуал, перешедший в канон:
Выть на Волгу и вслух удивляться:
Чей же это мучительный стон?

— Ты куда идешь, путана?
— Да в кафе из ресторана!
Завидую путане я
Из-за ее питания.

Человек, широкий и открытый,
Провалился утром в люк открытый.
Вылез поздно вечером из люка
Меланхолик, мизантроп и злюка.