Ироническая проза — достаточно редкий жанр, требующий не только своеобразного склада ума, а еще и утонченного восприятия жизни. Иначе получится ли незаметно, но, вместе с тем, узнаваемо пошутить о самых серьезных вещах. Например, о взаимоотношениях мужчины и женщины — о любви.
Глеб Сахаров в своем новом «всемирно-историческом» романе «И море, и Гомер…» вплотную подходит к этому феномену чувства, приоткрывает дверцу в непознанный (или теперь — познанный?) мир мужчин и женщин. Но обращается, меж тем, к мужчине. В самом деле, не к женщине же! Адам ведь появился первым, а женщина — так, придаток.
Стоп.
Глеб Сахаров поправляет рецензента, резонно замечая, что-де Адам, мол, и Ева — создания мифологические, наукой не доказанные. Доказывая скептикам, что роман «И море, и Гомер…» — не просто фантазия автора, а чуть ли не научный трактат, Г. Сахаров суживает «круг мужчин и женщин» (прощайте, Адам и Ева!) до интервала в 2 миллиона лет. Повествование начинается с момента появления первых древних ископаемых людей.
А почему роман — «всемирный», автор дает ответ в предисловии: «Потому что все мы, любящие и любимые, — участники единого всемирного союза и братства любви, вечного романа мужчины и женщины, начавшегося с момента появления человека, а вместе с ним любви на Земле. Романа на всю жизнь, вернее — все жизни ваших предков и потомков, до и после вас, ведь любовь бессмертна».
Вот и получается, что и читатель становятся невольным участником (соучастником?) романа. Причем «роман» здесь — не только форма подачи материала, а — форма чувства, отношения. Между героями опубликованных в книге повести «Волосы с ореховым отливом» и самого «И моря, и Гомера…» рождаются отношения. Своеобразный роман. Где более глубокий, где менее… — это тоже формы отношений между мужчиной и женщиной, и чтобы досконально их изучить (научный трактат!) нужно обратить внимание на все виды отношений — от небольшого взаимоприятного флирта до измен, ревности, а, в конце концов, — вечной любви. Катарсис своего рода — очищение путем страдания.
Критик Наталия Лихтенфельд, говоря о книге, замечает: «Во времена разрушения вечных ценностей — любви и семьи — книга Глеба Сахарова — это безназидательная попытка, привлекая лучшие умы человечества, как арбитров, защитников этих пошатнувшихся реалий (не надо забывать, что это все-таки научный трактат, а потому книга пестрит цитатами), доказать или напомнить, что брак, например, “это результат естественной эволюции человека”».
Безназидательная — потому что ироничная. Или скрыто-ироничная, потому что прозу Глеба Сахарова можно оценивать с двух позиций — серьезно-объективной и иронично-гипертрофированной. Или в иных комбинациях с приведенными составляющими.
Начинается книга, впрочем, со вполне литературного (не «научного») произведения, повести «Волосы с ореховым отливом», в которой мужчина средних лет — 42 года — знакомится с девушкой-птичкой Верочкой.
Заглянув на торжество к старому институтскому товарищу Василию, Борис Андреевич удовлетворенно отмечает, что за праздничным столом дефицит особей мужеского полу, а потому — раздолье! Но его иллюзии и сладкие грезы разбивает собственный товарищ, который вместо правильной ориентировки ответственно заявляет: «В присутствии Верочки ни о каких других вариантах не может быть и речи». И добавляет: «Райская птичка».
Но иллюзии рухнули лишь для того, чтобы воспрянуть вновь (если брать «птичью» аналогию — словно феникс). Неприметная девушка («ниже среднего» — так охарактеризовал ее Борис Андреевич) оказалась не просто способной поддержать беседу. Буквально из ничего рождается легкий флирт, беседа набирает обороты, а потому неудивительно, что после «обязательных танцев» герои удаляются вдвоем.
Как нельзя кстати Борису Андреевичу представляется возможность доказать мужественность — когда он задевает представителя пьяно-дымящей компании, оккупировавшей подъезд. Следует стычка, молодой соперник повержен, Борис Андреевич смотрится перед Верочкой мужественным орлом, а вскоре выясняется, что они (с птичкой) живут на одной станции метро…
Но повесть не предваряла бы основную часть («И море, и Гомер…»), а потому авторская приписка еще в самом начале: «Повесть… вернее, роман (несостоявшийся)» оправдывается… служебным романом Бориса Андреевича, его карьерными успехами и прочим, прочим… Да вот только «никто больше Борису Андреевичу не сказал, что, если присмотреться, то волосы у него — с ореховым отливом».
С легкой — общечеловеческой — грустью о не случившемся большом чувстве/романе читатель переходит к основному блюду (с «серьезной волны» на чуть менее серьезную — словно после прелюдии): всемирно-историческому роману «И море, и Гомер…»
Автор признается, что заглавие позаимствовано у Осипа Эмильевича, и замечает, попутно делая комплимент читателю, что тот-де прочел «список кораблей» целиком, а не до середины, как О. М. (Отметим, между строк, что тут разница в гениальности — кому-то, может, и трети списка будет достаточно, а кому — и повторение-мать-учения не поможет.)
Как уже было сказано, всемирно-исторический роман начинается с появления древних ископаемых людей. А текст романа стартует… с интервью с Богом, правда, воспроизведенным, судя по всему, по памяти, поскольку на магнитофонной ленте слов Создателя не осталось...
В действии романа переплетаются художественный и исторические элементы, сдобренные комментариями автора. Цитаты, мнения, теории, доказательства сыплются на читателя как из Рога изобилия, и, в конце концов, практически из пены морской рождается Анна — спутница протагониста, вместе с которой он испытает превратности судьбы… пардон, любви. И которая (Анна!), несмотря на все трудности и противоречия, останется с ним. Впрочем, это может быть не Анна, а… любая другая. И мужчина может быть — условным. Ведь дело не в конкретной личности, а в образе — мужчины и женщины, Анны и героя исследования, читателя и его второй половины, автора и музы.
Лейтмотив этой книги очевиден: «все движется любовью». Автор приводит свои аргументы в пользу этой простой и вечной истины.