Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Мария Ватутина
«Ничья»

 

 

СПб.: «Геликон Плюс», 2011

 

Для автора найти «свою тему» значит больше, чем перспектива застыть в бронзе где-нибудь в районе Тверского бульвара. По важности не перекрывают ее ни вдохновение, так изящно воспетое многими, ни мастерство. Под окнами стихотворца в образе длинноногой блондинки / жгучего брюнета целыми днями и ночами бродит муза / муз, но автор не пускает ее / его в дом, потому что говорить ему с ней / с ним не о чем. Вроде язык подвешен, желание имеется, а темы нет. Если обычного человека встречают по одежке, провожают по уму, то автора встречают исключительно по теме. По ней же и провожают.

 

Для таких, как мы, построен храм
За границей града.

 

Мария Ватутина (в моем кругу предпочтений) одна из самых плодовитых авторов. Каждая новая книга Марии — это увесистый роман, составленный из стихотворных текстов, и читаются ее книги как роман, большой, цельный, полный всевозможных лирических отступлений, отсылок, аллюзий на легенды, мифы, библейские сюжеты. Сквозная тема — тема материнства. На нее нанизывается весь поэтический мир автора. От Праматери, Богоматери до спившейся многодетной бабищи из соседнего дома. Даже плачь Ярославны в интерпретации Марии Ватутиной — не плачь по убиенному мужу, но переживания по погибшему отцу ее детей (рожденных, не рожденных).

 

Сегодня ночью был неяркий свет,
Как будто дождь светился на задворках.
Два мальчика разнежили сюжет
Младенческими ликами в оборках.

Они уснули быстро после игр
И приняли черты и формы млечных.
От их предплечий, оголенных икр
Шел тот же отсвет в тенях поперечных.

Их кожи абрикосовая гладь,
На темечках скатавшиеся прядки —
Младенчества нестертая печать,
Мне явленная здесь в сухом остатке.

И как лоскутья век, держащих сон
Внутри зрачков, вместивших мирозданье,
Дрожали листья там, где мокрый клен
И где земля в младенческом сиянье.

 

Сюжет «романа» книги стихотворений «Ничья» Марии Ватутиной (издательство «Геликон Плюс», Санкт-Петербург, 2011 г.) вроде бы незатейлив: перипетии жизни одинокой женщины, воспитывающей сына. Форма повествования близкая к эпической. Сага. Нет, скорее, здесь лучше употребить слово «сказание». Повседневная жизнь матери и сына описывается на фоне происходящих вокруг них событий, воспоминаний матери о своем детстве и рассказов мамы матери о своем.




К РОДИНЕ

 

Давно не виделись, и я не умерла. Давно не разговаривали гневно — а как еще: ты дурою была, так ею и осталась. Жизнь — мгновенна, но я успела про тебя понять. Жаль только, мы наследуем невольно от матери, но родина — не мать, а матрица, и без нее — не больно.
(…)
Когда умрешь и станешь мне простой землей, травой, асфальтом под ногами, быть может, я полажу с пустотой, быть может, прокричу тебе слогами:
— Теперь и ты всей шкурой ощути, что значит быть забвенным тленом, вошью, раздавленной почти в твоей горсти, летящей от тебя по бездорожью.

Стихи поются. Читая, слышишь мотив. Далекий, протяжный, сравнимый с церковными песнопениями, завываниями плакальщиц, причитаниями, заговорами, наговорами. Высокий уровень мастерства определяется степенью его незаметности. То есть, стихи настолько хороши, что, читая их, не думаешь о том, как они «сделаны», из чего, зачем. Отдаешься автору без остатка, увлекаешься им, забываешь о себе.

 

В овражистом лесу, где их в три дня
Лишали плевы, мудрости и страха,
Она решила с помощью меня
Стать новою невестою Аллаха.

Я встала до будильника вчера.
Старомосковским солнцем грелся город.
Взбурлил кофейник, тихое «пора»
Шепнула сыну: — Опоздаем, голубь…

Она уже лежала на полу
В намазе, тут, на станции конечной.
Она уже шептала: — Подпалю.
И трогала напоясник картечный.

Сын злился на девчонок, от битья
Сегодня не уйти им. И дорогой
До самой школы поучала я:
— Хоть волком вой, а девочек не трогай.

Она уже зашла тогда в вагон.
Ей, может, даже место уступили.
Напала дрема. Ей приснился сон:
Ее никах с Аллахом отменили.

Я отвела дитя и шла в метро,
Слова мои в нем доброе пробудят:
— Ты их не бей, а поступи хитро,
Скажи: «Никто любить тебя не будет!»

 

Стихи (очень!) исконно русские, что нисколько не преуменьшает их современности, женские, но, говоря языком менеджеров среднего звена (да простят меня стилисты!), направленные на мужскую целевую аудиторию. Женщинам, которым не удастся соотнести себя с лирической героиней, будут неинтересны, ибо в женской природе заложено непонимание сущности боли равных.

 

Что за родина такая… господи,
куда ни глянь —
То цветущая Тверская, то бесцветный
Магадан…

Осень, утро непрозрачно. Да прозрачная
страна.
Засосет тебя изящно персональная вина.

Родина, клеймя и щерясь, обмакнет тебя
в дерьме,
Прожует и сплюнет через щель в зубах —
на Колыме,

И певунья, и плясунья в страстной
горести своей —
Бублик маковый подсунь ей. Дай же
милостыню ей.

Спой на выселках смертельных, забывая
стыд и страх,
О певцах ее скудельных, о забытых
соловьях.

 

Традиции женских страданий: в народных сказках, преданиях, былинах (за исключением, наверное, истории феминистского толка о Василисе Микулишне, которая «косами русыми любимого из погреба вытащила») женщины пассивны. Они, конечно, и в избу горящую вошли бы, но та почему-то не горит, и коня бы на скаку остановили, но конь (опять же) почему-то не скачет, поэтому им приходится сидеть по темницам, теремам полоненными и ждать суженых своих, страдая и мучаясь. Вокруг них (из-за них) происходили и происходят грандиозные события, гибли и гибнут великолепные армии, рушились и рушатся империи, уходили и уходят в небытие целые цивилизации. А женщины страдали и продолжают страдать, оплакивая всех и вся, но остаются по-прежнему бездеятельны.

 

У Марии огромная жизнь впереди.
Ей хочется, чтобы кто-нибудь умер
из-за любви к ней.
Она будет биться в радостном танце позади
Погребального шествия и после —
там, за забором,
Дальше которого ее не подпустят.

 

Женский плач, по сути, является опосредованной двигательной силой. Чем громче он слышен, тем быстрее развивается история. В этом контексте книга Марии Ватутиной «Ничья» — мощное оружие, способное перевернуть современный литературный мир с ног на голову. И ведь переворачивает! Из Википедии: Мария Ватутина — «Победитель Всероссийского конкурса молодых поэтов русского ПЕН-центра “Неизвестные поэты России”», 2000 г. Лауреат Волошинского конкурса 2004 г., дипломант 2006, 2007 годов. 2 место в конкурсе «Заблудившийся трамвай» 2007 г., СПб. Лауреат Специальной премии «Московский счет» 2009 г., лауреат премии «Antologia», 2010 г., лауреат Международной Волошинской премии за книгу «На той территории», 2011 г.

 

Говоришь, перевал? Говоришь, перелом?
Каждый год я тащила наверх валуном,
Каждый месяц носила, как гравий и лом,
Я построила гору в ландшафте земном.
Мне казалось, легко на нее заползать,
Я привыкла круги — вверх и вниз — нарезать,
Словно я проводник, словно эта гора
Мне с рожденья дана, а не взмыла вчера.

 

Я и сам готов сделать что-угодно, лишь бы Мария перестала плакать. Единственное, что останавливает — понимание неизбывности ее слез. Традиция, возведенная в ранг соприкосновения с чем-то божественным, — единица измерения постоянства — форма существования.

 

сесть бы у моря и плакать плакать плакать
море шумит и ничего не слышно
берег у моря пахнет гнилая слякоть
волны у моря что у кобылы дышло

так повернешь пойдет мое море шагом
так повернешь поскачет куда больнее
а я сижу и плачу чего бумагам
не доверяю да и в песок вернее

век вековать на этой телеге пенной
воздух глотать как воду целебных скважин
вечность бывает только благословенной
пусть даже плач не слышен и смысл
не важен

 

Дмитрий АРТИС