А что я здесь делаю? Выживаю...
Глотаю воздух сосен,  отвары солнца.
Смерть меня выплюнула. Не прожевала.
Я и жить не хотела. Да,  видно,  придется.
И посадил меня Господь в дремучем лесу:
Сиди, мол, на жопе ровно, молись и не рыпайся!
А я? А я роняю тихонько слезу:
Господи! Как мне отсюда выбраться?!
А он мне в ответ: «Ах ты, дуреха!
Ешь-пьешь, спишь на чистых простынках!
Я тебе напомню, детка, коли с памятью плохо,
как заначки под подушку ночами ныкала,
как хрипела, глотая воздух спертый,
в стенах уродливой  живопырки...
Больной поэт – еще не значит мертвый.
Спи-ешь и луди свою лирику!
И вообще... Болезни облагораживают  –
Дух крепчает и всякое там такое....»

Господи!
Ты же похоронил меня заживо!
Море, камни... Всё это – на кой мне?
На кой мне люди, выструганные из сосен?
Скажи! Ну на кой мне эти буратины лесные,
когда в чертовски Веселом поселке
со сломанным носом
мой суженный удит бутылки пустые?
Господи!
Мы ведь с ним с одной грядки
и одной гнилью помазаны,
и даже болеем одним видом бешенства.
И его, блудного сына, пятки грязные
мне ночами в теплой постели мерещатся.
Нет, я не спорю!
У тебя ведь свои понятия и расклады.
А на мне косяки висят немереным грузом.
И если ты скажешь, что для общего счастья так надо,
обернусь я уткой,
пошлю к чёрту свою блудливую музу!
Или стану верблюдом, пролезу в игольное ушко,
буду танцевать лезгинку на болоте с жабами!
Только, Господи, успокой мою грешную душу!
Угомони ты меня, заполошную бабу!
А то, глянь-ка, отдохлась немного
 и опять понеслась по кочкам наезженным.
Нет уж!
Хватит!
Лучше медведем в берлоге
прореветь свою жизнь.
Или ну ее к лешему!

......................................

И было чудо!
На реке Оккервиль,
в развеселом поселке
на глазах у гуляющих граждан
вынырнули две утки,
отплевывая болотную гниль…
Приходите, друзья,
булкой их покормить однажды.