Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Мария РОЗЕНБЛИТ



БРОШКА

Два раза в месяц в село приезжал старьевщик — еврей Мошко. Настоящего имени его никто не знал. Но поскольку сельчане всех евреев называли Мошками, так и он стал Мошком. Поначалу он злился на эту кличку. Особенно, когда ребятня бежала за его повозкой и кричала:
— Мошко, Мошко приехал!
Потом привык и покорно откликался на это прозвище. Иногда некоторые особенно хулиганистые мальчишки кричали:
— Эй, Мошко! Съешь свиного сала!
От таких слов старый еврей краснел, сильно гневаясь. Его рыжая кобыла Бронька, привыкшая к детскому гвалту и равнодушно жевавшая овес, вздрагивала и прядала ушами, поскольку последующий монолог был обращен к ней:
— Бронька! Доедай быстрее овес! Мы поедем-таки в другое место. В этом селе плохие дети!
Старьквщик неторопливо поправлял солому в повозке, показывая этим, что задерживаться не намерен. Какую-то минуту длилась тишина. Потом начинали плакать самые маленькие. Они держались одной стайкой, в силу малолетства ничего у старьевщика не меняли, а просто приходили поглазеть. Мальчишки посолиднее, лет семи, подходили к провокатору Лёхе, который кричал про сало, и сообща выталкивали его подальше от телеги. Возвратившись, просили:
— Дядя Мошко! Не уезжайте! Мы больше не будем. Это все этот хулиган Лешка!
Мошко прекращал поправлять солому в повозке, но всё еще продолжал общаться с детьми через Броньку:
— Броня! Ты все-таки оставишь себе овса на вечер или как? Видишь, здесь есть и хорошие дети.
Лошадь, отмахиваясь хвостом от мух, переставала жевать и делала вид, что слушает.
Чумазые лица ребятни светлели. Воробьиной стаей они окружали повозку, и начинались самые приятные минуты в их жизни. Изгнанный из общества шестилетний хулиган Лёшка с независимым видом стоял в сторонке. Двумя руками он периодически подтягивал то и дело сползающие штаны. Иногда он презрительно сплевывал сквозь дырку от выпавшего зуба. Потом, когда о нем забывали, смешивался с толпой и вместе со всеми разделял восторг. Потому как приезд Мошка был для детишек настоящим праздником.
Точного дня его приезда никто не знал. Но уже накануне дети оживленно шушукались и тайком от родителей паковали узелки с тряпьем. Товар, который старьевщик привозил в село, был рассчитан только на детей. В его заветной объемистой торбе были восхитительные по своей форме глиняные свистки, пользовавшиеся популярностью у мальчишек.
Для девочек у Мошка были вырезанные из тонкой слюды брошки в виде сердечка. Они были яркие, разноцветные. Посредине сердечка краской было выведено имя. Каждая девочка, естественно, выбирала «свою» брошку, после чего счастью ее не было предела. Но, к сожалению, не всем это было доступно. Для взрослого населения деревни приезды старьевщика были настоящим бичом. Время было послевоенное, в каждом хозяйстве любая тряпка-то на учете, не говоря уже о носильных вещах.
Шестилетняя Маша не была обладательницей брошки и поэтому мечтала ночами, как у нее появится вожделенное сердечко. Она знала точно, каким оно будет. Сердечко будет окрашено под цвет зрелой пшеницы, в уголочке нарисован голубенький полевой василек, а посредине красивыми буквами написано ее имя — «Маруся».
Надо отметить, что Маша в шесть лет уже умела читать по слогам, чем очень гордилась вместе со своей бабушкой. С двух лет девочку растила бездетная двоюродная бабушка Алена. Она, как говорится, души в Маше не чаяла, но это не мешало ей воспитывать девочку в большой строгости. Излюбленной фразой бабушки было: «Компания к добру не приведет». Это Маша слышала ежедневно. Правда, подружке разрешалось приходить во двор к бабушке — поиграть, но со двора Маша никуда не должна была уходить.
Однажды после очередного приезда Мошка (а к нему бабушка, как всегда, девочку не пустила) к ним во двор пришла Машина подружка Зинка.
Бабушка с Машей, придя с огорода, отдыхали на скамейке. В этот раз поведение Зинки совсем не соответствовало ее характеру. Она не вбежала, как обычно подпрыгивая, во двор, а вошла степенно. Войдя, не плюхнулась рядом с Машей на скамейку, а встала перед ними как-то бочком, выставив худенькое плечо вперед. Маша удивленно на нее посмотрела и вдруг всё поняла! На левой стороне груди Зинки, там, где взрослые носят орден, красовалось вожделенное и такое недосягаемое для Маши сиреневого цвета сердечко! А пониже крохотной розочки было выведено слово «Зина»!
Это стало последней каплей для шестилетней девочки. Да! Ее бабушка учила не быть завистливой, потому как завидовать грешно и некрасиво, и Маша это помнила и старалась внимать советам бабушки. Но в эту минуту девочка не могла совладать со своими чувствами. И ее обуяла черная зависть.
Маша пронзительным взглядом смотрела на брошку, и в ее детском сердце зародился коварный план. Она ещё не знала, как воплотит его в жизнь, но в успех уверовала окончательно!
Зинка, покрасовавшись, побежала к другим девочкам хвастаться брошкой, а Маша с бабушкой остались сидеть на скамейке. Бабушка сразу же почуяла что-то недоброе. Отвлекая Машу, она сказала:
— И что красивого в этом кусочке слюды? Тьфу! Наверное, старая Анисья целый узел тряпок отдала Мошку! А ему лишь бы обманывать простой народ! Конечно, на то он и еврей, чтобы богатеть за наш счет!
В это время богатеющий еврей Мошко проезжал мимо их ворот, следуя в направлении районного центра, в котором и проживал.
— Бабушка, скажи, а почему у Мошка такая рваная фуфайка и на ногах разные сапоги, если он богатый? — задала вопрос Маша.
Надо сказать, что сапоги старьевщика были предметом насмешек у всех сельчан. Потом на долгие годы это стало летучей фразой. Если хотели сказать о чьей-то нищете, говорили: «Да у него же сапоги, как у Мошка». Бабушка смутилась, но тем не менее ответила:
— Так притворяется, гад! Все новенькое в сундук спрятал, чтоб не изнашивалось. Бережет свое добро-то. А вы, такие дурочки, как Зинка, несете ему тряпки. А он потом за них денег наторгует!
Здесь бабушка замолчала, видимо, безуспешно пытаясь представить себе этот торг. Но Маша думала о своем. Зинка, убегая, шепнула ей, что Мошко приедет завтра. Дед Евсей просил старьевщика привезти с базара кадушку для засолки огурцов, и тот пообещал. Девочка с трепетом ожидала завтрашнего дня. Она знала, что он станет решающим.
Поужинав, они с бабушкой собрались спать. Плотоядным взглядом Маша осматривала скромный домашний скарб. Вот на окнах висят марлевые занавески, которые скручиваются и никак не хотят закрывать оконные стекла. На железной кровати набитый соломой матрац был застелен домотканой в цветную клетку дерюжкой. Около порога лежал кусок рваной мешковины, о который вытирали ноги. На кровати в изголовье лежали две фуфайки, вывернутые наизнанку, которые служили вместо подушек. Правда, в углу комнаты стоял небольшой дощатый сундук. Он был старенький, но в то время Маше он казался предметом роскоши. Бабушка очень редко его открывала. Маша знала, что там лежало: пара чистых простынок, бабушкино зимнее, подбитое ватой пальто (когда Маша болела, ее им укрывали). На самом дне лежал бабушкин теплый платок, в котором она ходила зимой. Платок уже был поношенный, старенький, но — единственный. Все эти вещи сверху закрыты скатеркой. Дело в том, что бабушка не так давно во время голодного года переехала из города в деревню и купила этот дом. А так как денег у нее не хватало, то и пришлось распродать большинство вещей.
У Маши тоскливо сжалось сердце. Ее коварный план потускнел и как-то расплылся. Вот он совсем исчезает и вместо него сверкает золотистыми блестками цвета зрелой пшеницы сердечко с голубеньким цветочком в уголке и с надписью «Маруся». Маша протянула руку за ним, но вдруг, откуда ни возьмись, их петух Петюня хватает своим клювом за уголочек сердечко и подбрасывает его высоко вверх. Маша возмутилась подобным хулиганством Петюни, они с ним никогда не ладили! Она хватает в руки веник и бьет им петуха. Тот звонко орет, а в это время брошь в виде сердечка с надписью «Маруся» плавно качается в воздухе, как будто выбирая себе хозяйку. Маша зачарованно следит за сердечком, протягивая к нему свою ладонь, но в это время петушиный ор достигает немыслимой громкости и девочка... просыпается. Утро, за окном действительно поет петух.
Съев незамысловатый завтрак, бабушка с Машей пошли, как всегда, в огород полоть грядки. Солнце поднялось и стало припекать не на шутку.
— Ты, Машенька, сходи в дом да повяжи платок на голову, а то напечет солнце. И принеси водички, что-то жарко становится, — сказала бабушка. Девочка по тропинке вдоль огорода пошла к дому. Она чувствовала, что старьевщик уже приехал. Это понятно было по детскому гомону в конце улицы, где обычно останавливался Мошко.
Войдя в дом, девочка замерла, так как не могла вспомнить, зачем пришла. Перед глазами у нее повторялся ночной сон.
Брошка с именем «Маруся» плыла медленно в воздухе, как будто ждала, чтобы девочка подставила ей свою ладонь. И тут Маша решилась! Она бесстрашно подошла к сундуку, откинула крышку и решительно погрузила руку вглубь. Вытащила бабушкин платок, который лежал на самом дне, и свернула его в узел. Потом, подумав, отодрала от кухонной тряпки большой лоскут и завернула в него платок. Получился точно такой узелок, который можно было нести Мошку.
И Маша побежала. Она не помнила, сколько бежала. И вот она у заветной цели! Она никого и ничего не замечала вокруг. Ей казалось, что перед ней все расступились (возможно, так и было). Дрожащей рукой она протянула старику узелок и прерывающимся голосом произнесла:
— Мне дайте «Марусю». — Потом добавила:
— Брошку.
Мошко взял в руки узелок и, не развязывая его, спросил:
— А тебе, девочка, мама-таки разрешила менять это, — он потряс узелком в воздухе, — на брошку?
У Маши потемнело в глазах. Вот и всё, подумала она, и брошки не будет, и бабушка накажет.
Но в это время кто-то из толпы то ли с пренебрежением, то ли правды ради произнес:
— А у нее и вовсе нету матери.
Мошко вступил в диалог:
— У такой маленькой девочки должна быть мама. Правда-таки, Броня? — обратился он к лошади, собираясь уезжать.
Маше показалось, что блеснул лучик надежды.
— У меня нету матери. Правда! — звенящим голосом проговорила она и еще раз попросила:
— Дайте мне «Марусю», пожалуйста!
Мошко бросил узелок в общую кучу и начал рыться в своей святая святых — холщевой торбе. Порывшись, он произнес:
— Нету брошки с таким именем. Оно слишком длинное и не помещается-таки на сердце. Ага! Вот, нашел! Бери, девочка. Вот тебе брошка с именем «Маня». Это одно и то же.
И положил на Машину ладонь сердечко.
Девочка изумленно смотрела на брошку. Та была точно такой, как Маша себе представляла. А еще она полностью повторяла ее сон. Имя было написано немножко по-другому. Но ведь Мошко сказал, что оно обозначает «Маруся». Да и бабушка ее иногда называла «Маней». При воспоминании о бабушке Машина радость потускнела. И лишь ощущение в руке сердечка придало девочке силы, и она отвернулась от повозки, чтобы идти домой.
Маша совсем не знала, что скажет бабушке, но ей казалось, что стоит раскрыть ладошку и показать такую восхитительную вещь, и бабушка все поймёт. Девочка, опустив голову, направилась домой. Через несколько шагов ее обхватили бабушкины руки. От страха Маша зажмурила глаза, сжалась в комок, ожидая самого худшего. Но старая Алена, прижав ее к себе, наклонилась и просящим голосом сказала:
— Дочка, мне же не в чем зимой выйти на улицу без этого платка. Мы тебе осенью брошку купим, когда урожай с огорода уберем. А сейчас отдадим ее обратно Мошку! Пойди, поищи в повозке наш узелок, пока он не уехал.
Пальцы на руке с брошкой никак не разжимались. Пришлось Маше второй рукой их разжать. Бабушка взяла с ладошки девочки брошку и, отдавая ее старьевщику, сказала:
— Вот, возьмите! Нам не нужна брошка! А узелок наш отдайте обратно!
Maшa как в полусне нашла знакомый узелок и передала его бабушке. Мошко, держа в руке брошку, сказал:
— Видишь, девочка, как нехорошо обманывать старших. Ты же говорила, что у тебя мамы нету!
С этими словами он принялся прятать сердечко в торбу.
Бабушка, с зажатым под мышкой узелком, услышав реплику старьевщика, возразила:
— Она не обманывала! Я ей не мама, а двоюродная бабушка.
Сказав это, она пошла по направлению к дому. Около повозки никого, кроме Маши, не осталось. Мошко собирался уезжать. Девочка стояла в пяти шагах от телеги. Она не билась в истерике, как другие дети, не получившие игрушку. Она всего лишь ждала, чтобы прояснилось, поскольку ей казалось, что вокруг всё потемнело. Из ее глаз лились слезы, но Маша их даже не вытирала — они были как бы сами по себе. Девочка поняла, что брошки у нее не будет. Потому что она не хочет ту, которую бабушка намерена купить осенью. Она ее никогда не полюбит так, как полюбила «Маню»! После принятого решения Маша пришла в себя и намерилась идти домой, но ее заинтересовал диалог между Мошком и его кобылой:
— А я тебе, Броня, говорю, что нельзя быть такой скупой! Какой нам гешефт от этой одной брошки? Приедем сейчас в Елисеевку, а там ни одной Мани нету! И зачем мы эту брошку будем держать в своей торбе, чтоб она занимала место? Мы отдадим-таки ее этой девочке!
С этими словами Мошко повернулся к Маше:
— Забери, девочка, свою брошку! Да побыстрее, нам с Бронькой еще на водопой заезжать!
Маша подошла к старику, машинально протянула ладошку, и там опять, как во сне, появилось заветное сердечко с именем «Маня». Пока девочка раздумывала, верить или не верить счастью, повозка уехала. И тут Маша встрепенулась, ее личико стало пунцовым. Ведь бабушка учила ее, что людей всегда надо благодарить!
Повозка еще была видна в самом конце улицы. Маша побежала вслед за ней, протянув вперед руку, в которой было зажато сердечко, и крикнула что было силы:
— Эй, дядя Мошко! Спаси-и-бо!



_______________________________________________

Мария Розенблит – поэт, прозаик, автор книг «От весны до весны», «Срибни росы» и других, лауреат ряда литературных премий. Живет в Таллине.