За грош продашь и явь, и хладнокровье.
Зачем тебе их скучный мир, поэт?
Назад, назад, туда — в средневековье,
где «дама сердца» — эфемерный свет.

И светится экран — и «страсти пылки»…
А, может, и не страсти. Все равно.
Меня — щелчком, как джина из бутылки —
за много верст, за много миль, за мно… —

ты вызываешь… и путем астральным —
не затеряться б! — на луче лечу…
меж миром виртуальным и реальным —
стихов и снов — и выдуманных чувств.

Это — просто экран.
А я тихо твержу «Отпусти».
Это просто игра.
А меня начинает трясти.

Опустила глаза.
И — сквозь дрожь — продолжаю шутить.
И в пылу да в аза-
рте подумаю: «Быть иль не быть?»

Это фата-моргана.
Мираж. Провода. Провода.
Или проводы? Рано.
Останься. На час. Навсегда.

И застыть бы — как мушка —
ты помнишь? — в янтарном плену.
И остыть бы. Ловушка —
затянет. Утянет ко дну.

И я прячусь — от ран.
От улыбки. Тепла. И огня.
Это просто экран.
Сериал. Про тебя. Про меня.

По паре — каждой твари. А мою,
мою-то пару — да к другому Ною
погнали на ковчег. И я здесь ною,
визжу, да вою, да крылами бью…
Ведь как же так?! Смотрите — всех по паре,
милуются вокруг другие твари,
а я гляжу — нелепо, как в кошмаре —
на пристани, у пирса, на краю
стоит она. Одна. И пароход
штурмует разномастнейший народ —
вокруг толпятся звери, птицы, люди.
…Мы верили, что выживем, что будем
бродить в лугах, не знающих косы,
гулять у моря, что родится сын...
Но вот, меня — сюда, ее — туда.
Потоп. Спасайтесь, звери, — кто как может.
Вода. Кругом вода. И сушу гложет
с ума сошедший ливень. Мы — орда,
бегущая, дрожащая и злая.
Я ничего не слышу из-за лая,
мычанья, рева, ора, стона, воя…
Я вижу обезумевшего Ноя —
он рвет швартовы: прочь, скорее прочь!
Второй ковчег заглатывает ночь,
и выживем ли, встретимся когда-то?
Я ей кричу — но жуткие раскаты
чудовищного грома глушат звук.
Она не слышит. Я ее зову —
не слышит. Я зову — она не слышит!
А воды поднимаются все выше…
Надежды голос тонок. Слишком тонок.
И волны почерневшие со стоном
накрыли и Олимп, и Геликон…

На палубе, свернувшись, как котенок,
дрожит дракон. Потерянный дракон.

Мы друг для друга — страстная мечта,
звенящая, волнующая сказка,
любовь и страсть, восторг и красота,
прекрасный сон без правил и развязки.
Мы мчимся, словно дети на салазках,
оставив след на белизне листа…

Но утро пробуждает суету,
и правила, и будничный угар…
И будит нас — расстаться на лету,
пока наш сон не перерос в кошмар,
пока мы не запачкали мечту —
и нежность строк, бегущих по листу.

Ахейские затихли голоса,
Но те же речи повторятся снова —
И мы твердим банальное: «Не ново:
Аптека. Ночь — и света полоса».

Все так же беззаботен почтальон,
Способствуя обману и обмену.
И снова уведут твою Елену.
Не за моря — в другой микрорайон.

Все так же веселит Мадам Клико,
А ось трясут периоды исходов.
Меняются модели пароходов,
Но до Итаки так же далеко.

И снова мы бредем по пустырям,
Ослепшие — до одури — Гомеры,
Все те же ритмы, рифмы и размеры
Гоняя по неведомым морям…

Мы сотни лет бредем пустырям.

Рассеян по миру, по морю рассеян
мой путанный призрачный след.
И длится, и длится моя Одиссея
уж многое множество лет.

Ну что, Одиссей, поплывем на Итаку —
на север, на запад, на юг?
Мой друг, нам с тобою не в новость — не так ли? —
за кругом наматывать круг

и загодя знать, что по волнам рассеян
наш жизненный путанный путь…
Слукавил поэт — и домой Одиссея
уже никогда не вернуть.