Гуляли Таврическим садом
Перед отъездом моим,
Дивились волшебным фасадам
Смольного, лепкам  резным!
Стоял собор в запустеньи,
Забытый, в тучах лесов,
И увядал в преступленьях
Партократов – воров.
Растрелли, влюбленный в барокко,
Собор создавал на века.
Взметнулась громада высоко.
Ну, кто ж вдохновлял старика?

Какие же Музы летали,
Над  светлой его головой?
Вились расписные спирали
По крышам седою резьбой,
Звучало небесное пенье,
Ангельский хор голосов,
Христа голубое свеченье
Среди деревянных лесов.
Большим лучезарным светилом
Блестели в ночи купола,
И мелодичным отливом
Звонили колокола.
Любовь провожали, наверно,
Силою басов своих,
Жалобно так и степенно,
Нас отпевали двоих.

 «Да ладно… поехали дальше
Дворцовую площадь смотреть.
Нет в этом городе фальши,
В нём я хочу умереть».
Держали Атланты на спинах
Дворцы, дома, небеса,
В которых жила Катерина,
Императрица-гроза.

Растрелли строил барокко,
Росси напротив – ампир,
А Монферран так высоко
Меж ними перст возводил.
Александрийский, имперский
Точеный и царственный перст.
Как посох верховный, библейский,
Сковавший своды небес.

Осенний дождь моросящий
Всё становился сильней.
Попутке махнув проходящей,
Я попросил: «Поживей
Подбросьте нас до собора
Апостолов Павла, Петра!»
А дождь поливал без разбора,
Как из  большого ведра.
Случилось великое чудо:
Над Петропавловкой вдруг,
Бог весть, не знаю откуда,
Открылся божественный круг.
Разодрана стала на части
Тяжелых небес пелена,
И ангел-хранитель причастно
Глядел из проема окна.
На сто двадцать два с лишним метра
По шпилю, взлетев в облака,
В порывах бешеных ветра
Порхали два дивных крыла.

Сигнал отправления дали,
Я первым был в кабаке.
Глаза дорогие в печали
Представились вдруг вдалеке.
Они отражались на водах
Зрачками глубин, синевы
В закатах и ярких восходах
На глади капризной Невы.
А в Петропавловском шпиле
Мне чудился женщины стан,
Которой я верен поныне,
Хотя и большой хулиган.

Каналов локоны, речек
Сплетались в дивную прядь,
Мостами заколок, уздечек,
Скрепляя чугунную стать.
Переливались  в проспекты
Сады, лесопарки, дома,
Что Пушкиным были воспеты,
И что не забыть никогда.