То ли рай, толь не рай, то ли просто сарай,
Деревянный сарай и солома.
Эй, ямщик удалой, ты гони-поспешай
До родного забытого дома!..

До сиротских, покинутых, горьких тех мест,
Где поля разрезают овраги,
Где на кладбище сгнил старый прадеда крест,
Где ни сказки, ни были, ни саги

Не осталось уже, все развеяно в прах,
Поросло ковылем да бурьяном…
И лишь привкус полыни горчит на губах
Знойным полднем, дурманным и пьяным.

Разгулялся опять серый злой суховей
По холмам, где мы жили да были,
И свистит, и поет финский мне соловей:
«Ты ли русская? Русская ль ты ли?..»

И чухне не чухной, и мордве не мордвой,
Мы – осколки советской эпохи,
Только Павлик Морозов глядит, как живой,
Да Ильич на знаменах такой молодой, –
С ними скачем по миру, как блохи.

Мать-и-мачеха Русь – перелетная грусть,
Этот стон у нас песней зовется.
Ты жива ли, старушка?.. Я скоро вернусь,
Чтоб напиться воды из колодца,

В ту деревню, где ползает пара калек.
Остальным уж водицы не надо, –
Все ушли за тобою, мой вещий Олег,
Со щитом ко вратам Цареграда.

Жди меня – я вернусь, по росе, на заре,
В черном джипе, телеге, на дрогах.
Спелый яблочный Спас, долгим летом прогрет,
Накидает мне яблок к порогу,

И кудрявая яблоня дрогнет листвой
У дверей деревянного рая,
Прошептав: «Вот и свиделись снова с тобой,
Дождалась же тебя, дорогая!..»

Упаси меня, Боже, от этих мостов,
На которых плывет вольный город Петров.

Упаси меня, Боже, от этой воды, –
Заглядишься, а там – далеко ль до беды?..

Упаси же ты, Боже, от этой реки,
Что размоет меня до последней строки.

Упаси ты, мой Боже, от этой любви,
Что растет, как репей, на костях и крови.

Упаси, я прошу, и от этого дня, –
Что, я знаю, придет, – он покинет меня.

И еще, не забудь, – упаси от стихов,
Что сжимают мне душу железом оков.