Наследие
ПОЭЗИЯ ВАЛЕРИЯ ПРОКОШИНА
Прошло три года с тех пор, как от нас ушел большой поэт, необыкновенно чуткий собеседник, веселый и неординарно мыслящий человек — Валерий Прокошин. В литературном Интернет-сообществе он стал известен после публикации поэмы об Интернете "Мать-и-матрица". В on-line-литературе — после выхода книги стихов "Между Пушкиным и Бродским" и публикаций в журналах "Дети Ра", "Футурум АРТ", "Флорида", "День и Ночь", "Крещатик" и "Новый мир" (посмертно). При жизни лауреат литературных премий имени Валентина Берестова и Марины Цветаевой (2006), финалист Илья-Премии (2002), Международного Волошинского конкурса (2004), Международной литературной Волошинской премии (2008) издал всего три авторские книги (остальные — в соавторстве и для детей).
Еще ярки воспоминания о годовщине ухода Валерия Прокошина, которая была отмечена серией вечеров памяти, прошедших в Обнинске, Боровске и в Литературном салоне Андрея Коровина в "Булгаковском доме", где выступали Евгений Степанов, Сергей Бирюков, Сергей Шестаков, Марина Ватутина, Вячеслав Черников, Александр Переверзин и обнинские поэты — Эльвира Частикова, Галина Ушакова, Евгений МʼАрт.
Еще нервно покалывает сердце при вспоминании о том, как собирала подписи все в том же благословенном московском "Булгаковском доме" на письме с обращением в обнинскую администрацию о необходимости издания книги неизвестных стихов Валерия Прокошина во время второй годовщины со дня его смерти.
Еще сжимается горло при воспоминании о том, как уже через пять месяцев выступала в числе его друзей, бывших коллег и почитателей в переполненном зале обнинской ЦБ на презентации вышедшей книги Валерия "Не кружилась листва" (Обнинск: Оргтехпринт, 2011.).
А далее, учрежденный Союзом писателей XXI века при содействии Литературного салона в "Булгаковском доме", а также обнинской Центральной библиотеки, Первый Всероссийский фестиваль "ПРОКОШИН-ФЕСТ" принес немало волнений, тревог и… открытий. Оказалось, что Валеру и его стихи любит и ценит большое количество людей! И самое немаловажное — людей молодых! Поколению next его поэзия оказалось в самый раз. Это тот случай, когда воочию видишь, для кого, зачем и во имя чего происходило с поэтом то, что принято называть творчеством, а сам он называл жизнью.
И вот по прошествии всего трех лет имя Валеры из ряда имен собственных перешло в ряд имен, определяющих степень поэтического дарования. Из скорбных — в радостные!! Учреждена Всероссийская премия имени Валерия Прокошина. В Москве под попечительством Андрея Коровина вышла книга стихов Прокошина "Ворованный воздух" (М.: Арт Хаус медиа, 2012. — Библиотека журнала "Современная поэзия"). Опубликовано немало статей и воспоминаний о поэте как в центральной печати, так и в городских СМИ. Валерия продолжают публиковать журналы и Интернет-издания, некогда его открывшие.
Стало ли легче от этого? Может быть, стало, но лишь чуть-чуть… Понимаешь, что все это лишь утешение ума. Эдакие душевные подпорки… для себя самого. Ведь на вопрос: все ли ты сделал для того, чтобы не случилось самого страшного… ответа нет. И вряд ли будет.
Что и говорить: не все было в нашей власти, и не всегда Валерий шел навстречу нашим попыткам ему помочь.
Поэт оставил после себя больше загадок, чем ответов на них. Первопричина его болезни так и осталась тайной. Может быть, не большей, чем первопричина болезни любого из нас. Как, впрочем, и истоки его мощного таланта.
А главной, на мой взгляд, загадкой останется поворотная точка в его творчестве, когда поэзия Прокошина, несомненно, талантливая, из горизонтальной лирико-романтической плоскости развернулась в плоскость духовную — вертикальную. Согласитесь, для того, чтобы написать столь социально-обличительные произведения, как циклы стихов "Сказки в формате MP3" или "Русское кладбище", нужно обладать не только талантом, но и гражданским мужеством. Нужно суметь отбросить все наносное, перестать быть "провинциалом" в самом плохом смысле этого слова, а стать провидцем. Обрести сердечное ясновидение и духовную мощь к путешествиям по кругам ада советской действительности, населившим русскую почву. И у него это получилось. Валерий сумел в "старые мехи" налить "молодое вино". Давно устоявшаяся силлабо-тоническая традиционная поэтическая форма, наполнившись новым смыслом, в его стихах приобрела иное звучание.
И самое интересное — все это происходило на наших глазах. Порой Валера приносил свои новые стихи ко мне на работу, в редакцию газеты "Обнинск". Читал, изумляя и восхищая новыми образами, незнакомым, я бы сказала, жестким, стилем письма не одну меня. Стихи западали в душу, нравились сразу, захватывали тех, кто к ним прикасался. Но отдавали ли мы себе отчет в том, что присутствуем при рождении поэзии иного, высшего плана? Приходило ли в то время кому-нибудь в голову заняться сравнительным анализом его новых и ранних стихов, поиском параллелей между двумя творческими вехами? Думаю, что нет. Ведь впереди у нас было много времени, немало сумасшедших идей и таких же проектов…
Ну а что теперь? Время собирать камни? Попробуем, посмотрим, что из этого получится.
Вот одно из ранних стихотворений, в котором поэт размышляет о грехе.
Еще ярки воспоминания о годовщине ухода Валерия Прокошина, которая была отмечена серией вечеров памяти, прошедших в Обнинске, Боровске и в Литературном салоне Андрея Коровина в "Булгаковском доме", где выступали Евгений Степанов, Сергей Бирюков, Сергей Шестаков, Марина Ватутина, Вячеслав Черников, Александр Переверзин и обнинские поэты — Эльвира Частикова, Галина Ушакова, Евгений МʼАрт.
Еще нервно покалывает сердце при вспоминании о том, как собирала подписи все в том же благословенном московском "Булгаковском доме" на письме с обращением в обнинскую администрацию о необходимости издания книги неизвестных стихов Валерия Прокошина во время второй годовщины со дня его смерти.
Еще сжимается горло при воспоминании о том, как уже через пять месяцев выступала в числе его друзей, бывших коллег и почитателей в переполненном зале обнинской ЦБ на презентации вышедшей книги Валерия "Не кружилась листва" (Обнинск: Оргтехпринт, 2011.).
А далее, учрежденный Союзом писателей XXI века при содействии Литературного салона в "Булгаковском доме", а также обнинской Центральной библиотеки, Первый Всероссийский фестиваль "ПРОКОШИН-ФЕСТ" принес немало волнений, тревог и… открытий. Оказалось, что Валеру и его стихи любит и ценит большое количество людей! И самое немаловажное — людей молодых! Поколению next его поэзия оказалось в самый раз. Это тот случай, когда воочию видишь, для кого, зачем и во имя чего происходило с поэтом то, что принято называть творчеством, а сам он называл жизнью.
И вот по прошествии всего трех лет имя Валеры из ряда имен собственных перешло в ряд имен, определяющих степень поэтического дарования. Из скорбных — в радостные!! Учреждена Всероссийская премия имени Валерия Прокошина. В Москве под попечительством Андрея Коровина вышла книга стихов Прокошина "Ворованный воздух" (М.: Арт Хаус медиа, 2012. — Библиотека журнала "Современная поэзия"). Опубликовано немало статей и воспоминаний о поэте как в центральной печати, так и в городских СМИ. Валерия продолжают публиковать журналы и Интернет-издания, некогда его открывшие.
Стало ли легче от этого? Может быть, стало, но лишь чуть-чуть… Понимаешь, что все это лишь утешение ума. Эдакие душевные подпорки… для себя самого. Ведь на вопрос: все ли ты сделал для того, чтобы не случилось самого страшного… ответа нет. И вряд ли будет.
Что и говорить: не все было в нашей власти, и не всегда Валерий шел навстречу нашим попыткам ему помочь.
Поэт оставил после себя больше загадок, чем ответов на них. Первопричина его болезни так и осталась тайной. Может быть, не большей, чем первопричина болезни любого из нас. Как, впрочем, и истоки его мощного таланта.
А главной, на мой взгляд, загадкой останется поворотная точка в его творчестве, когда поэзия Прокошина, несомненно, талантливая, из горизонтальной лирико-романтической плоскости развернулась в плоскость духовную — вертикальную. Согласитесь, для того, чтобы написать столь социально-обличительные произведения, как циклы стихов "Сказки в формате MP3" или "Русское кладбище", нужно обладать не только талантом, но и гражданским мужеством. Нужно суметь отбросить все наносное, перестать быть "провинциалом" в самом плохом смысле этого слова, а стать провидцем. Обрести сердечное ясновидение и духовную мощь к путешествиям по кругам ада советской действительности, населившим русскую почву. И у него это получилось. Валерий сумел в "старые мехи" налить "молодое вино". Давно устоявшаяся силлабо-тоническая традиционная поэтическая форма, наполнившись новым смыслом, в его стихах приобрела иное звучание.
И самое интересное — все это происходило на наших глазах. Порой Валера приносил свои новые стихи ко мне на работу, в редакцию газеты "Обнинск". Читал, изумляя и восхищая новыми образами, незнакомым, я бы сказала, жестким, стилем письма не одну меня. Стихи западали в душу, нравились сразу, захватывали тех, кто к ним прикасался. Но отдавали ли мы себе отчет в том, что присутствуем при рождении поэзии иного, высшего плана? Приходило ли в то время кому-нибудь в голову заняться сравнительным анализом его новых и ранних стихов, поиском параллелей между двумя творческими вехами? Думаю, что нет. Ведь впереди у нас было много времени, немало сумасшедших идей и таких же проектов…
Ну а что теперь? Время собирать камни? Попробуем, посмотрим, что из этого получится.
Вот одно из ранних стихотворений, в котором поэт размышляет о грехе.
* * *
Моя душа уже летит —
К переселению готова,
И жить она готова снова,
Но без меня. Ей бог простит
Грехи, свершенные во мне,
Душа начнет грешить сначала,
Как будто жить не начинала
И не горела на огне.
Моя душа уже летит —
К переселению готова,
И жить она готова снова,
Но без меня. Ей бог простит
Грехи, свершенные во мне,
Душа начнет грешить сначала,
Как будто жить не начинала
И не горела на огне.
Интересный поворот, не правда ли? Но в нем, как и во многих стихах того периода интерес поэта к этой теме не покидает его личного пространства.
А вот позднее — отрывок из стихотворения, посвященного
Б. Пастернаку. И в нем, отнюдь, не о своей душе ведет разговор поэт.
Он понял нечто очень важное. Быть может, неожиданно для себя — прозрел.
А вот позднее — отрывок из стихотворения, посвященного
Б. Пастернаку. И в нем, отнюдь, не о своей душе ведет разговор поэт.
Он понял нечто очень важное. Быть может, неожиданно для себя — прозрел.
…Всякая судьба подобна чуду,
Или быть должна такой она.
Он всю жизнь молился за Иуду,
Словно в этом есть его вина.
Судьбы слиты в общую посуду,
И не отвести ему уста.
Пастернак молился за Иуду,
Чтоб дойти до сути — до Христа…
Или быть должна такой она.
Он всю жизнь молился за Иуду,
Словно в этом есть его вина.
Судьбы слиты в общую посуду,
И не отвести ему уста.
Пастернак молился за Иуду,
Чтоб дойти до сути — до Христа…
Когда это случилось, трудно сказать. Может быть, шел всю жизнь, а быть может, подтолкнуло предчувствие скорого ухода, о котором знал всегда. Знал, что долго не проживет. Гадалка нагадала. Знал, но пока общепринятый литературный прием оставался основным. Разве не так делает подавляющее большинство всех пишущих?
БОЛЬНИЦА
Боль и страх перемешались,
Явь и сон переплелись.
Января шальная шалость,
Медсестер бессонных жалость
Вдруг в меня перелились.
Бред бродячий, дух сиротства,
Дух скитания во тьме,
Призрак страшного уродства
То сплетается, то рвется
В разгулявшемся уме.
Жить бы, жить, не зная муки,
Жить! А там, глядишь, весна.
Но в огне лицо и руки,
Как душа в разгар разлуки,
Все выпрашивая сна.
Бред собачий, звуки, лица…
Все смешалось, как в огне.
В переполненной больнице
Всем одно и то же снится,
То же самое, что мне.
Боль и страх перемешались,
Явь и сон переплелись.
Января шальная шалость,
Медсестер бессонных жалость
Вдруг в меня перелились.
Бред бродячий, дух сиротства,
Дух скитания во тьме,
Призрак страшного уродства
То сплетается, то рвется
В разгулявшемся уме.
Жить бы, жить, не зная муки,
Жить! А там, глядишь, весна.
Но в огне лицо и руки,
Как душа в разгар разлуки,
Все выпрашивая сна.
Бред собачий, звуки, лица…
Все смешалось, как в огне.
В переполненной больнице
Всем одно и то же снится,
То же самое, что мне.
А вот стихотворение "Тобольск" из цикла "Русское кладбище".
ТОБОЛЬСК
Темнота осыпается пеплом и плавится воск,
Чьи-то тени прошли, наклонясь к моему изголовью.
Падший ангел и тот покидает проклятый Тобольск,
Нынче залитый кровью, последнею царскою кровью.
Здесь теперь ни души, только красные звезды вокруг,
Я зачем-то пытаюсь прорвать этот адовый круг.
Если б кто-то любил меня или вернулся ко мне,
Я бы мог успокоиться в этой ужасной стране.
Но поверх расставаний, любви, добродетели, зла
Толстым слоем повсюду лежит, остывая, зола.
Пепел памяти кружит, срываясь с деревьев весной,
Прилипает к лицу, засыхает как будто короста...
И на площади Красной за красной кирпичной стеной
Дети цареубийц принимают парад у погоста.
Темнота осыпается пеплом и плавится воск,
Чьи-то тени прошли, наклонясь к моему изголовью.
Падший ангел и тот покидает проклятый Тобольск,
Нынче залитый кровью, последнею царскою кровью.
Здесь теперь ни души, только красные звезды вокруг,
Я зачем-то пытаюсь прорвать этот адовый круг.
Если б кто-то любил меня или вернулся ко мне,
Я бы мог успокоиться в этой ужасной стране.
Но поверх расставаний, любви, добродетели, зла
Толстым слоем повсюду лежит, остывая, зола.
Пепел памяти кружит, срываясь с деревьев весной,
Прилипает к лицу, засыхает как будто короста...
И на площади Красной за красной кирпичной стеной
Дети цареубийц принимают парад у погоста.
И таких произведений, вышедших на духовную вертикаль, у Прокошина немало.
Даже излюбленная поэтом тема сна, в поздних произведениях, обращенная к общенародному прошлому, выводит этот народ к бессмертию.
Вот отрывок из раннего произведения:
Даже излюбленная поэтом тема сна, в поздних произведениях, обращенная к общенародному прошлому, выводит этот народ к бессмертию.
Вот отрывок из раннего произведения:
…Карточный домик — смешная игра.
Хватит смешить, возвращаться пора
В дом, где меня ждут с тревожным вопросом:
Что я во сне смог увидеть сквозь слезы…
Хватит смешить, возвращаться пора
В дом, где меня ждут с тревожным вопросом:
Что я во сне смог увидеть сквозь слезы…
А вот еще:
Ночь лежит возле самых локтей,
Шевельнуться боится.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные лица…
Шевельнуться боится.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные лица…
И еще:
Сон земли солоноват,
Словно плачущие звуки.
Помолившись на закат,
Спят старухи…
Словно плачущие звуки.
Помолившись на закат,
Спят старухи…
А вот последняя строфа из стихотворения, посвященного
Н. Гумилёву:
Н. Гумилёву:
…Скрипят ботинки ночью по песку,
Скрипит перо по бездорожью бланка...
Безумный сон приставила к виску
Все та же сумасшедшая Лубянка.
Скрипит перо по бездорожью бланка...
Безумный сон приставила к виску
Все та же сумасшедшая Лубянка.
Или заключительная строфа из стихотворения "Колыбельная 37 года":
…Ничего, что кровь и слезы душат вас, когда темно,
Завтра утром вы вздохнете и проснетесь все равно.
Спите крепко, спите долго... Вас никто не ждет нигде,
Ваши сны летят и гибнут в соннике НКВД.
Завтра утром вы вздохнете и проснетесь все равно.
Спите крепко, спите долго... Вас никто не ждет нигде,
Ваши сны летят и гибнут в соннике НКВД.
Как разительно отличаются друг от друга те, что написаны раньше, от тех, что появились перед его уходом. По смыслу и сути, на которых поэт акцентирует наше внимание, меняется изобразительность речи (как следствие все чаще используются антономасия и даже сарказм) благодаря чему Валерий сумел выразить открывшийся ему новый смысл бытия.
Но и без сравнительного анализа знакомство с произведениями "довертикального" периода из книги "Не кружилась листва" дает ясно понять — перед нами настоящая поэзия. Хотя бы потому, что в одном из ранних своих стихотворений Валерий Прокошин однажды написал: / Я нашел, где кончается смерть, / Все, что дальше, — уже бесконечность /.
Но и без сравнительного анализа знакомство с произведениями "довертикального" периода из книги "Не кружилась листва" дает ясно понять — перед нами настоящая поэзия. Хотя бы потому, что в одном из ранних своих стихотворений Валерий Прокошин однажды написал: / Я нашел, где кончается смерть, / Все, что дальше, — уже бесконечность /.
Наталья НИКУЛИНА
Валерий ПРОКОШИН
Я НАШЕЛ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ СМЕРТЬ
(ранние стихи)
* * *
(ранние стихи)
* * *
Нет ни высших, ни низших начал.
Есть мольба о любимом из глотки,
Лишь реки сиротливой причал
И промокшие лодки.
Это кажется — к счастью летишь,
Вместо рук расправляются крылья —
Есть больницы и мрачных кладбищ
Безмятежность бессилья.
Все мы ходим по круглой земле,
Круг наш замкнут, и нет продолженья.
Есть лишь слабое чувство к зиме,
И к судьбе невезенье.
Остальное — все бредни умов
И приятных фантазий привычка —
Есть лишь ждущие двери домов
И ползущая тень электрички.
Есть мольба о любимом из глотки,
Лишь реки сиротливой причал
И промокшие лодки.
Это кажется — к счастью летишь,
Вместо рук расправляются крылья —
Есть больницы и мрачных кладбищ
Безмятежность бессилья.
Все мы ходим по круглой земле,
Круг наш замкнут, и нет продолженья.
Есть лишь слабое чувство к зиме,
И к судьбе невезенье.
Остальное — все бредни умов
И приятных фантазий привычка —
Есть лишь ждущие двери домов
И ползущая тень электрички.
* * *
Сон земли солоноват,
Словно плачущие звуки.
Помолившись на закат,
Спят старухи.
Их тела полны мольбы
Перед будущим рассветом.
И сияют тихо лбы
Лунным светом.
Ангел спит над головой,
Лишь молитвою воспетый.
Сон дороже жизни той
Или этой.
Все подвластно в доме сну.
Лишь за печкой на мысочках
Мышь таскает тишину
По кусочкам.
Словно плачущие звуки.
Помолившись на закат,
Спят старухи.
Их тела полны мольбы
Перед будущим рассветом.
И сияют тихо лбы
Лунным светом.
Ангел спит над головой,
Лишь молитвою воспетый.
Сон дороже жизни той
Или этой.
Все подвластно в доме сну.
Лишь за печкой на мысочках
Мышь таскает тишину
По кусочкам.
* * *
Ночь лежит возле самых локтей,
Шевельнуться боится.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные лица.
Где-то звуки хрустальных шаров,
Словно тайные вздохи,
Словно звуки любимых шагов
На любимом пороге.
Я над ними стою без затей,
Не лукавый, не мудрый.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные кудри.
Что им снится, какой чародей
И какие моря, пароходы?
Спят волшебные тайны детей,
Спят волшебные годы.
Шевельнуться боится.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные лица.
Где-то звуки хрустальных шаров,
Словно тайные вздохи,
Словно звуки любимых шагов
На любимом пороге.
Я над ними стою без затей,
Не лукавый, не мудрый.
Спят волшебные руки детей,
Спят волшебные кудри.
Что им снится, какой чародей
И какие моря, пароходы?
Спят волшебные тайны детей,
Спят волшебные годы.
* * *
Когда скворца журчащий свист
Наполнит лунки перепонок,
Какой свободы ищет лист —
Из почки рвущийся ребенок?
Не той, когда дождинки груз
Напоминает, ударяясь,
И неба горьковатый вкус,
И поля вымокшего сладость.
А той, когда под лунный свет
Подставив желтую ладошку,
Он мне, как в обмороке, вслед
Еще помашет на дорожку.
Вернусь домой, где гол и чист,
Один-единственный средь прочих,
Ночного рабства просит лист
Тетрадный — истязанья строчек.
Безграмотный младенец Муз,
Хранящий под своею кожей
И жизни вкус, и смерти вкус,
И странный вкус, на сон похожий.
Наполнит лунки перепонок,
Какой свободы ищет лист —
Из почки рвущийся ребенок?
Не той, когда дождинки груз
Напоминает, ударяясь,
И неба горьковатый вкус,
И поля вымокшего сладость.
А той, когда под лунный свет
Подставив желтую ладошку,
Он мне, как в обмороке, вслед
Еще помашет на дорожку.
Вернусь домой, где гол и чист,
Один-единственный средь прочих,
Ночного рабства просит лист
Тетрадный — истязанья строчек.
Безграмотный младенец Муз,
Хранящий под своею кожей
И жизни вкус, и смерти вкус,
И странный вкус, на сон похожий.
ЗАБЫТЫЙ ПОРТРЕТ
Скоро выпадет снег —
Будет все по-иному.
Слово просится вверх,
К всепрощенью земному.
Но чердачная грусть
Прилегла у порога.
Я еще задержусь
В этой жизни немного,
Где поверх колдовства
Лягут женские руки,
И сухая листва
Вспомнит старые звуки,
Где цветут пустыри,
Чем позднее, тем горше,
И чадят фонари,
Словно лампочки божьи.
Вот и все, чем богат,
Вот и все, что осталось:
Чем просторней закат,
Тем обыденней жалость.
И пока дни твои
Не ушли в глубь морскую,
Я пою о любви
И ничем не рискую.
Будет все по-иному.
Слово просится вверх,
К всепрощенью земному.
Но чердачная грусть
Прилегла у порога.
Я еще задержусь
В этой жизни немного,
Где поверх колдовства
Лягут женские руки,
И сухая листва
Вспомнит старые звуки,
Где цветут пустыри,
Чем позднее, тем горше,
И чадят фонари,
Словно лампочки божьи.
Вот и все, чем богат,
Вот и все, что осталось:
Чем просторней закат,
Тем обыденней жалость.
И пока дни твои
Не ушли в глубь морскую,
Я пою о любви
И ничем не рискую.
* * *
Нас Бог покинул — мы стали земными,
Мы ходим теперь по земле,
Нам грустно и между нами двоими
Лишь лист на стекле.
А было ведь время, когда мы любили,
Летали и ветер бил в грудь.
Осенней листвы золотистые крылья
Похожи на наши чуть-чуть.
Наверное, где-то в неведомых высях
Оставили мы свой приют.
…А здесь на земле только желтые листья,
Да грустные песни поют.
Мы ходим теперь по земле,
Нам грустно и между нами двоими
Лишь лист на стекле.
А было ведь время, когда мы любили,
Летали и ветер бил в грудь.
Осенней листвы золотистые крылья
Похожи на наши чуть-чуть.
Наверное, где-то в неведомых высях
Оставили мы свой приют.
…А здесь на земле только желтые листья,
Да грустные песни поют.
* * *
Не выдалось встать, не выдалось спеть.
…Глумился над Музой, крестился роялю,
Смотрел, как деревья беспечно роняют
Листвы красно-желтую сеть.
Не выдалось знать и не выдалось спать.
…Бессонницей мучился после приезда,
Был глупым в тот год, когда юность воскресла,
Когда я ушел целовать.
Не выдалось быть и не выдалось жить.
…Я знать не хотел, что останется после
Терзаний моих. Мою горькую повесть
Уже никому не сложить.
…Глумился над Музой, крестился роялю,
Смотрел, как деревья беспечно роняют
Листвы красно-желтую сеть.
Не выдалось знать и не выдалось спать.
…Бессонницей мучился после приезда,
Был глупым в тот год, когда юность воскресла,
Когда я ушел целовать.
Не выдалось быть и не выдалось жить.
…Я знать не хотел, что останется после
Терзаний моих. Мою горькую повесть
Уже никому не сложить.
* * *
Я найду, где кончается круг,
Он кончается где-то,
Как летящий по воздуху звук
Или луч, оторвавшись от света.
Среди всяких неправедных дел
Состояние есть не из лучших:
Долгий сон — это тоже предел,
Только он для уснувших.
Если резко с дороги свернуть,
Обнаружится гибельность знака…
Вот уже проясняется суть,
Возведенная нами из праха.
Эхо кружит… Оглохнув на треть,
Я спешу из пространства, конечно.
Я нашел, где кончается смерть,
Все, что дальше, — уже бесконечность.
Он кончается где-то,
Как летящий по воздуху звук
Или луч, оторвавшись от света.
Среди всяких неправедных дел
Состояние есть не из лучших:
Долгий сон — это тоже предел,
Только он для уснувших.
Если резко с дороги свернуть,
Обнаружится гибельность знака…
Вот уже проясняется суть,
Возведенная нами из праха.
Эхо кружит… Оглохнув на треть,
Я спешу из пространства, конечно.
Я нашел, где кончается смерть,
Все, что дальше, — уже бесконечность.