Свидетельство о регистрации средства массовой информации Эл № ФС77-47356 выдано от 16 ноября 2011 г. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор)

Читальный зал

национальный проект сбережения
русской литературы

Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»

Рецензии


Максим Лаврентьев, «На польско-китайской границе». — М.: Луч, 2011

В новую книгу вошли избранные произведения. Многие уже хорошо знакомы читателю хотя бы по последним публикациям. Стихи представлены в неизмененном виде, поэтому редкая строчка покажется незнакомой, да и то — всего лишь покажется.
«Минусы» и «плюсы» те же. Например, «минус»: «В человекодавильне вагонов метро, / Я пролистывал повести лиц. / Я под землю нырял, как проктолог в нутро, / Без желания повеселиться». Перед нами образы, не сложившиеся в дуэт. Один — это «человекодавильня вагонов», где «повести лиц», а другой — это человек в метро как проктолог в нутре. Во-первых, первый образ спорит со вторым: лица — повести — возвышенная постановка, далекая от проктологии, а во-вторых, гротескный второй образ как будто из «другой песни», ну или хотя бы из другого четверостишия, в котором эмоция острее. Кроме того строка, завершающая и образ, и катрен одновременно не выглядит абсолютно «уверенной» и точной в выражении мысли. Это «желание повеселиться» как бы уводит нас в сторону, вытягивает из ненавистного подземелья (в мечты, в осмысления), но формулировка звучит пубертатно и односторонне.
А какие «плюсы» в стихах Лаврентьева? Конечно же, это метафизическая жилка, это атмосфера тоски по «Золотому веку» русской культуры при безбоязненном, но осторожном использовании современных понятий разного свойства (тех же варваризмов), это и строфический аскетизм, не ограниченный одной только точной рифмовкой.



* * *

Стихи Максима Лаврентьева чаще всего гармоничны и прямолинейны. При всей торжественности интонации минимум изобразительных средств (в основном метафоры, олицетворения). На первый взгляд, сложно придраться к чему-либо. Настолько эта лирика согласована по структуре. Придраться можно разве что к лирическому герою, бывалому романтику, изысканному в простоте дискурса (по де Соссюру «индивидуальный акт говорения и слушания» — И. Д.), который вроде и пытается заговорить на современном языке, но сохраняет немалую дистанцию между новейшими реалиями и той нравственно-понятийной плоскостью, которая «мой сад повсюду, и вход — я сам». При этом архаичный тон героя в стихах М. Л. удивительным образом преображен, как если бы некто из прошлого был полностью интегрирован с нашим пространством и спокойно в нем ориентировался. При обращении к читателю в иронично-возвышенной манере, при всей культурной нагруженности и чопорности, герой не путается в атрибутах современного мира. Я бы сказал даже, что из всех известных мне лирических типажей этот — «мамонт», который адаптировался…
Автор, преисполненный тоски по XIX веку, упорно, хотя и не без оговорок, следует традициям, но дело даже не в самой тоске, а в глубоких свойствах личности, отразившихся в стиле.

«Сложное скрывается в простом» — небезосновательное утверждение, повторенное вслед за классиками. Утверждение, слова в котором легко поменять местами, и смысл от этого не изменится — только приоритеты будут расставлены иначе. Для М. Л. эти приоритеты более чем ясны: «Лучше незаметным быть и скромным», потому что «Дуб огромный буря вырвет с корнем». Но неужели все из-за боязни стать «дубом»?! Да и незаметным все равно быть не удается. Тогда что это — быть может, кокетство? Или желание «пойти от противного», чтобы доказать, что «противоположное» неверно в любом случае? Нет, совсем не то, и ни это, а всего лишь максимально завышенная / заниженная планка, приблизиться к которой / пройти под которой хотя бы на сколько-нибудь — и есть успех.

Максим Лаврентьев — это в первую очередь ироничный метафизик, а не автор стишков-пирожков, которые «берут» на раз-два-три.

Все, что трепетно любишь ты,
Проникает из пустоты
В иллюзорную форму тела.
Любишь музыку? Посмотри:
Эта флейта пуста внутри.
Так откуда берется тема?

И даже если он не превосходный метафизик, то замечательный, заправский.



* * *

Поэзия Лаврентьева внушает чувство дворянского спокойствия. Сказанное ясно и доступно, бывает еще и в меру глубоко. На публике манера чтения автора это чувство лишь усугубляет. Поэт читает, напоминая медленного пловца: жестикулирует то влево, то вправо, покачиваясь. Будто в попытке синхронного плавания с великими классиками.
Используя уже отработанные приемы классического стиха, обновить содержание — так можно сформулировать задачу М. Л. Но в этом для современного поэта кроется немалая опасность — все время балансируя на грани, он может одним неловким движением сорваться вниз — в посредственное. Поэтому читать стихи Лаврентьева без напряжения невозможно. Иной раз кажется, что все, автор сейчас «упадет, разобьется», но читаешь дальше, и новая строчка, и снова напряженное ожидание конца.
Но «падения» все-таки случаются. Они происходят в замкнутом круге: улица, парк, сад, осенняя листва, память, статуя, Пушкин, Гоголь, Москва, Петербург. Это слова, в которых герой поэтического микрокосма существует. Что уж говорить о «крошках» со стола досточтимой эллинской, древнеиндийской и других культур. «Крошки» могут добавлять тематической и терминологической свежести или смотреться нелепо, как бы ни при чем:

И думал: разве в этот город
Вернулся Вагинов больной,
И был ему смертельно дорог
Летейский сумрак ледяной?
Но, постепенно оживая,
Мелькнул навстречу Филострат –
И вот уж, издали кивая,
Нам улыбнулся Летний сад.

Но вот интересно, без чего «падение» автора в глазах читателя было бы фатальным? Быть может, без лирических парадоксов?

Менеджеры из фирмы
По распродаже раши,
Старые смотрим фильмы,
Те, что смотрели раньше.

А между тем дебилы
Пламя добыли треньем,
Родину-мать добили
Аж в девяносто третьем.

Нередко сниженная лексика в стихах М. Л. обескураживает, но интонация такова, что «низкое» звучит вынужденно и будто бы в полусмущении. Есть даже такое стихотворение в сборнике, где: «Пришлось идти кладовщикам на склад — / И там беречь свой зад стеречь свой сад», — более жесткая формулировка зачеркнута, как будто выбор был сделан в пользу романтической. Это жест. Смущения ли? Автор мог и вовсе заменить словосочетание, но вместо этого он продемонстрировал собственную дуальность.

Есть вещи, на первый взгляд не свойственные темпераменту поэта. У Лаврентьева это все, что касается экспрессии: порывистость жеста, раздражение, пошлость, задиристость, боевая постановка гражданской позиции. Вот парадокс: герой как бы живет сам по себе. Экспрессия — это только его, я бы даже не побоялся слова «личное».

И наплевать, что по большому счету
Надежнее быть Флакком, чем Назоном…



* * *

От общей ситуации литературной раскованности и «беспредела» Лаврентьев берет скромно, избирательно. Выводя в стихах строчки по типу «Последних романтических придурков» или «Для какой-нибудь хари срамной», он добивается остроты. Сегодня это один из муссированных способов «спасения» себя как лирика.

Касаясь дальнейшего и зная склонность М. Л. к нарративности (повествовательности — И. Д.), можно предположить, что поэт продолжит свои стремления к крупным жанровым формам, казалось бы, наиболее для него удобным, которые, кстати говоря, не столь популярны у современных стихотворцев. Не из-за того ли, что требуют композиционной выстроенности?

Игорь ДУАРДОВИЧ