Поэзия
Константин КРОИТОР
Поэт. Родился в 1981 году в Москве. Учился на переводческом факультете МГЛУ. Образование н/высш. Живет в Москве. В центральной печати публикуется впервые.
Поэт. Родился в 1981 году в Москве. Учился на переводческом факультете МГЛУ. Образование н/высш. Живет в Москве. В центральной печати публикуется впервые.
НЕСКОНЧАЕМЫЙ СНЕГ
* * *
* * *
Не знаю, сколько мне еще
до хэппи-энда.
Вот стол, вареное яйцо.
Я вижу это.
Вот вид постылый на торец.
Спуск паучихи.
Возьмите душу под арест
и получите.
Вид на торец — большой облом
для пейзажиста.
Но все же солнце под углом
сюда ложится.
Я вижу, как оно блестит,
вплоть до нюансов.
Едва ли блеск его прельстит
плутонианцев.
Пора дыхалку подкрепить:
втянуть наркотик.
Грех жаловаться на кирпич
стене напротив.
Вдруг я увижу стыд и срам,
сухую вишню,
руины, анфиладу рам...
Вдруг я увижу.
до хэппи-энда.
Вот стол, вареное яйцо.
Я вижу это.
Вот вид постылый на торец.
Спуск паучихи.
Возьмите душу под арест
и получите.
Вид на торец — большой облом
для пейзажиста.
Но все же солнце под углом
сюда ложится.
Я вижу, как оно блестит,
вплоть до нюансов.
Едва ли блеск его прельстит
плутонианцев.
Пора дыхалку подкрепить:
втянуть наркотик.
Грех жаловаться на кирпич
стене напротив.
Вдруг я увижу стыд и срам,
сухую вишню,
руины, анфиладу рам...
Вдруг я увижу.
* * *
Что ли плюнуть и кедом
растереть об асфальт,
этикет — этикетом,
но своими назвать
именами поступки,
положить на весы,
чтобы суки — так суки,
молодцы — молодцы.
Но отсюда недолго
до железных подошв.
Там колючка, бетонка
и выводят под дождь
с номерами на робах —
барабанная дробь —
и надежда на промах
устремляется в кровь.
растереть об асфальт,
этикет — этикетом,
но своими назвать
именами поступки,
положить на весы,
чтобы суки — так суки,
молодцы — молодцы.
Но отсюда недолго
до железных подошв.
Там колючка, бетонка
и выводят под дождь
с номерами на робах —
барабанная дробь —
и надежда на промах
устремляется в кровь.
* * *
Что думает снегопад
о нашем мироустройстве,
о паре тупых лопат,
блуждающих по коросте,
о нашей больной зиме,
о боли коряво-черной…
Что, собственно, о себе
он мыслит ожесточенно?
о нашем мироустройстве,
о паре тупых лопат,
блуждающих по коросте,
о нашей больной зиме,
о боли коряво-черной…
Что, собственно, о себе
он мыслит ожесточенно?
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
тук тук тук тук
не открывай
черный пастух
белую тварь
ищет в ночи
тук тук тук тук
в души стучит
черный пастух
скрип фонаря
кованый шаг
не отворяй
сердце в ушах
бом бом бом бом
в души к рабам
ломится лбом
черный чабан
гладит собак
тихая смерть
бах бах бах бах
ходит во тьме
черный пастух
овцы не спят
тук тук тук тук
свят свят свят
свят
не открывай
черный пастух
белую тварь
ищет в ночи
тук тук тук тук
в души стучит
черный пастух
скрип фонаря
кованый шаг
не отворяй
сердце в ушах
бом бом бом бом
в души к рабам
ломится лбом
черный чабан
гладит собак
тихая смерть
бах бах бах бах
ходит во тьме
черный пастух
овцы не спят
тук тук тук тук
свят свят свят
свят
* * *
из пустого в порожнее
дождь ночь
так похоже на прошлое
точь в точь
так похоже на мальборо
яд дым
духота невербального
я ты
дождевая секвенция
альт-сакс
из тщеты в неизвестное
абзац
из порожнего в прежнее
шарф март
ощущение эндшпиля
шах мат
дождь ночь
так похоже на прошлое
точь в точь
так похоже на мальборо
яд дым
духота невербального
я ты
дождевая секвенция
альт-сакс
из тщеты в неизвестное
абзац
из порожнего в прежнее
шарф март
ощущение эндшпиля
шах мат
* * *
мир просил у меня прощения.
клены сыпались, тени тикали.
было горько до отвращения.
было чувство, сырое, дикое,
и желание, некрасивое,
не простить, а сказать:
оставь меня.
только очень оно плакcивое —
оголенное мироздание.
голосок,
иступленный, певческий,
заострялся от напряжения.
было так непочеловечески
тяжело принимать решение.
мир просил у меня спасения,
и дрожала щека заросшая,
и блестели глаза осенние,
и газеты летели в прошлое.
клены сыпались, тени тикали.
было горько до отвращения.
было чувство, сырое, дикое,
и желание, некрасивое,
не простить, а сказать:
оставь меня.
только очень оно плакcивое —
оголенное мироздание.
голосок,
иступленный, певческий,
заострялся от напряжения.
было так непочеловечески
тяжело принимать решение.
мир просил у меня спасения,
и дрожала щека заросшая,
и блестели глаза осенние,
и газеты летели в прошлое.
* * *
когда она откинет на постель
мешок твоих резиновых костей,
распахивая хищное пальто,
не очень-то и думаешь про то,
что есть теоретически жена,
что зона декольте обожжена,
что сам ты, потерявший на войне
хребет, непривлекателен вдвойне;
но, чувствуя беспомощное «сам»,
она вернет свободу волосам,
качнется и под музыку псалма
возьмет тебя красиво и сама.
мешок твоих резиновых костей,
распахивая хищное пальто,
не очень-то и думаешь про то,
что есть теоретически жена,
что зона декольте обожжена,
что сам ты, потерявший на войне
хребет, непривлекателен вдвойне;
но, чувствуя беспомощное «сам»,
она вернет свободу волосам,
качнется и под музыку псалма
возьмет тебя красиво и сама.
* * *
Присядем, что ли, посидим.
Какие перебои в легких!
Запустим в синий пофигизм
стихотворенье-самолетик.
Как впору смелому бедру
взрывная складчатая легкость!
Какая нынче на ветру
акробатическая плевкость!
Какие глыбы год какой
усердным взглядом волочимы!
Как хочется швырнуть клюкой
в заоблачные величины!
Какие перебои в легких!
Запустим в синий пофигизм
стихотворенье-самолетик.
Как впору смелому бедру
взрывная складчатая легкость!
Какая нынче на ветру
акробатическая плевкость!
Какие глыбы год какой
усердным взглядом волочимы!
Как хочется швырнуть клюкой
в заоблачные величины!
* * *
Лето белое, белое в синем,
ай да легкость меня догнала!
На скамейке изогнутой сиднем
просидеть бы тебя догола,
чтобы люди садились поодаль
или подле стелили присесть,
наслаждались хорошей погодой,
похвалой провожали принцесс;
чтобы слышался гомон школярский,
чтобы с пинчером спорил йоркшир
и шуршали цветные коляски,
и ребенок печенье крошил.
ай да легкость меня догнала!
На скамейке изогнутой сиднем
просидеть бы тебя догола,
чтобы люди садились поодаль
или подле стелили присесть,
наслаждались хорошей погодой,
похвалой провожали принцесс;
чтобы слышался гомон школярский,
чтобы с пинчером спорил йоркшир
и шуршали цветные коляски,
и ребенок печенье крошил.
ДЕНЬ
ц ц ц, кажется, дождик
вновь собирается к нам.
надо просунуть ладошки
в черную жабру окна.
время вставать и учиться
40 тяжелых недель.
август. последние числа.
день.
вновь собирается к нам.
надо просунуть ладошки
в черную жабру окна.
время вставать и учиться
40 тяжелых недель.
август. последние числа.
день.
* * *
Нескончаемый снег
откровенен и чист.
На такой белизне
устаешь от бесчинств
и лежишь на снегу,
и снежит, и снежит,
и тебе, говнюку,
любо-дорого жить.
И лежишь, и лежишь,
а душа не поймет,
или мертв, или жив,
или жив, или мертв.
откровенен и чист.
На такой белизне
устаешь от бесчинств
и лежишь на снегу,
и снежит, и снежит,
и тебе, говнюку,
любо-дорого жить.
И лежишь, и лежишь,
а душа не поймет,
или мертв, или жив,
или жив, или мертв.
* * *
однажды откроются шлюзы
осталась фигня до однажды
и хлынут заветные плюсы
на поле чумное от жажды
отвалится черная дверка
на пузе железного змея
и плюсы направятся сверху
на птицу на рыбу на зверя
на головы наши нежданно-
негаданно свалится нечто
коварно секретно внештатно
спланировано скоротечно
и самого лучшего сорта
однажды побеги пробьются
до самого до горизонта
равнина покроется плюсом
осталась фигня до однажды
и хлынут заветные плюсы
на поле чумное от жажды
отвалится черная дверка
на пузе железного змея
и плюсы направятся сверху
на птицу на рыбу на зверя
на головы наши нежданно-
негаданно свалится нечто
коварно секретно внештатно
спланировано скоротечно
и самого лучшего сорта
однажды побеги пробьются
до самого до горизонта
равнина покроется плюсом
* * *
Стоял ребенок и дышал
на рукавицу.
Привел родитель малыша —
воцерковиться.
Скрипели валенки мещан,
мелькали рясы.
Никто вокруг не замечал,
что потерялся
ребенок. Двигалась толпа —
платки, платочки,
а приобщенный утопал
в людском потоке.
Стоял и думал наперед
о жизни вечной
один.
Еще один зверек
очеловечел.
на рукавицу.
Привел родитель малыша —
воцерковиться.
Скрипели валенки мещан,
мелькали рясы.
Никто вокруг не замечал,
что потерялся
ребенок. Двигалась толпа —
платки, платочки,
а приобщенный утопал
в людском потоке.
Стоял и думал наперед
о жизни вечной
один.
Еще один зверек
очеловечел.
* * *
дециметровое окошко
переключая наугад,
поймаю женщину и кошку,
и человека-паука,
еще мужчину-росомаху,
еще летучего мыша,
по-русски пьющего, собаку
и, сытый, выйду подышать
на крыши города, на вегу,
на мир балконного кота,
но человека-человека
я не поймаю никогда.
переключая наугад,
поймаю женщину и кошку,
и человека-паука,
еще мужчину-росомаху,
еще летучего мыша,
по-русски пьющего, собаку
и, сытый, выйду подышать
на крыши города, на вегу,
на мир балконного кота,
но человека-человека
я не поймаю никогда.